-
Я увидел большое поле где-то под Москвой, которое разделяло,
разъединяло собравшихся на этом поле людей. В одной кучке, стоявшей на
опушке жиденького березового леска, были почему-то только женщины и дети.
Многие женщины плакали, вытирая глаза красными косынками. А на другой
стороне поля стояли мужчины, выстроенные в шеренгу. За шеренгой возвышалась
насыпь, на которой стояли буро-красные теплушки, чухающий далеко впереди и
выпускающий высокий черный дым паровоз. А перед шеренгой расхаживали люди в
гимнастерках.
И моя близорукая мать тоже плакала, беспрестанно вытирала набегающие
слезы, щурилась и все спрашивала: "Ты видишь папу, сынок, видишь? Где он,
покажи хоть, с какого краю он?" - "Вижу!" - отвечал я и действительно видел
отца, стоявшего с правого края. И отец видел нас, улыбался, махал иногда
рукой, а я не понимал, почему он не подойдет к нам или мы к нему.
Вдруг по нашей толпе пронесся какой-то ток, несколько мальчиков и
девочек с узелками в руках несмело выбежали на луговой простор. Торопливо
сунув мне тяжелый узелок с бельем и консервными банками, мать подтолкнула
меня, крикнув вдогонку: "Беги, сыночек. к папе, отдай ему, поцелуй его,
скажи, что мы его ждем!"-и я, уставший уже от жары, от долгого стояния,
обрадовался и побежал...
Вместе с другими, мелькая голыми загорелыми коленками, бежал я через
поле, и сердце мое колотилось от восторга, что наконец-то отец обнимет меня,
возьмет на руки, поцелует и я опять услышу его голос и такой уютный запах
табака - ведь так давно я не видел отца, что короткая моя память о нем
подернулась как бы пеплом и обернулась жалостью уже к себе за то, что я
одинок без его грубых мозолистых ладоней, без его голоса, без его взгляда на
себя. Я бежал, поглядывая то себе под ноги, то на отца, у которого я
различал уже родинку на виске, и вдруг увидел, что лицо его стало
несчастным, и чем ближе я к нему подбегал, тем беспокойней становилось в
шеренге, где стоял отец.
Юрий Казаков, "Во сне ты горько плакал".
разъединяло собравшихся на этом поле людей. В одной кучке, стоявшей на
опушке жиденького березового леска, были почему-то только женщины и дети.
Многие женщины плакали, вытирая глаза красными косынками. А на другой
стороне поля стояли мужчины, выстроенные в шеренгу. За шеренгой возвышалась
насыпь, на которой стояли буро-красные теплушки, чухающий далеко впереди и
выпускающий высокий черный дым паровоз. А перед шеренгой расхаживали люди в
гимнастерках.
И моя близорукая мать тоже плакала, беспрестанно вытирала набегающие
слезы, щурилась и все спрашивала: "Ты видишь папу, сынок, видишь? Где он,
покажи хоть, с какого краю он?" - "Вижу!" - отвечал я и действительно видел
отца, стоявшего с правого края. И отец видел нас, улыбался, махал иногда
рукой, а я не понимал, почему он не подойдет к нам или мы к нему.
Вдруг по нашей толпе пронесся какой-то ток, несколько мальчиков и
девочек с узелками в руках несмело выбежали на луговой простор. Торопливо
сунув мне тяжелый узелок с бельем и консервными банками, мать подтолкнула
меня, крикнув вдогонку: "Беги, сыночек. к папе, отдай ему, поцелуй его,
скажи, что мы его ждем!"-и я, уставший уже от жары, от долгого стояния,
обрадовался и побежал...
Вместе с другими, мелькая голыми загорелыми коленками, бежал я через
поле, и сердце мое колотилось от восторга, что наконец-то отец обнимет меня,
возьмет на руки, поцелует и я опять услышу его голос и такой уютный запах
табака - ведь так давно я не видел отца, что короткая моя память о нем
подернулась как бы пеплом и обернулась жалостью уже к себе за то, что я
одинок без его грубых мозолистых ладоней, без его голоса, без его взгляда на
себя. Я бежал, поглядывая то себе под ноги, то на отца, у которого я
различал уже родинку на виске, и вдруг увидел, что лицо его стало
несчастным, и чем ближе я к нему подбегал, тем беспокойней становилось в
шеренге, где стоял отец.
Юрий Казаков, "Во сне ты горько плакал".