(no subject)
Кажется, все те, кто сдавал экзамен, или колллоквиум, по античной литературе Ю.Г. Котариди, будет пугать этим именем будущих детей. Если выживет, конечно.
Так думали абсолютно все мы,совершенно запуганные первокурсники, ожидая первой беседы с ней о Гомере.Сесть на первую парту? На самое видное место положить кипу листков в бисере почерка? Приготовить греческий салат? Всей группой танцевать сиртаки?... Казалось, никаких способов, кроме сверхъестественных, заработать столь желанный "плюсик" нет в природе.
Если серьезно. сейчас, уже после трех "колков" и экзамена, я понимаю: стыдно за прошлые мысли.
Потому что иначе, без этого "полного погружения" длиной в несколько дней, не почувствовать "вкус" той самой литературы, которая лежит у истоков творчества вообще всего мира. Можно долго заплевывать пошлые шутки Петрония. Или заставлять себя подсознательно не считать число оставшихся страниц "Эфиопики" Гелиодора.
Зато теперь Онегин, читающий Апулея, и не любивший Цицерона, предстает совсем другой личностью.
А преподаватель любит свой предмет, просто не позволяет оскорблять его ломаными пересказами произведений однокурсниками, ...и, глядя в мои загоревшиеся глаза при слове "Вергилий",заставляет почувствовать: перед нами чашки кофе, за окном мороз и просто в уютном кафе, мы говорим о чем-то ином, чем новинки кино или сплетни об общих знакомых.
Так думали абсолютно все мы,совершенно запуганные первокурсники, ожидая первой беседы с ней о Гомере.Сесть на первую парту? На самое видное место положить кипу листков в бисере почерка? Приготовить греческий салат? Всей группой танцевать сиртаки?... Казалось, никаких способов, кроме сверхъестественных, заработать столь желанный "плюсик" нет в природе.
Если серьезно. сейчас, уже после трех "колков" и экзамена, я понимаю: стыдно за прошлые мысли.
Потому что иначе, без этого "полного погружения" длиной в несколько дней, не почувствовать "вкус" той самой литературы, которая лежит у истоков творчества вообще всего мира. Можно долго заплевывать пошлые шутки Петрония. Или заставлять себя подсознательно не считать число оставшихся страниц "Эфиопики" Гелиодора.
Зато теперь Онегин, читающий Апулея, и не любивший Цицерона, предстает совсем другой личностью.
А преподаватель любит свой предмет, просто не позволяет оскорблять его ломаными пересказами произведений однокурсниками, ...и, глядя в мои загоревшиеся глаза при слове "Вергилий",заставляет почувствовать: перед нами чашки кофе, за окном мороз и просто в уютном кафе, мы говорим о чем-то ином, чем новинки кино или сплетни об общих знакомых.