Библиотекари в Москве. )
Вообще, поездки - это по-настоящему тема Весты. Сама я - ужасный домосед, как люблю шутить - дальше Испании никуда не ездила никогда (один раз в глубоком детстве туда ездила, а дальше - даже в городах России почти не была, не то что за таинственной границей). Если честно, я ужасно переношу дорогу и формальности, а путешествия обычно предполагают оба пункта. )
Но в последнее время (разумеется, не без влияния "Сверхъестественного" на мой подверженный внушению разум: вечная дорога, вечные переезды, мелькание жизней и судеб за окном...) мне всё время хочется куда-нибудь съездить или ввязаться ещё в какую-нибудь авантюру. Меня подхватывает и тащит за собой любое течение, я прихожу домой и внезапно срываюсь гулять до полуночи по снежным улицам Сарова - одна или с друзьями, я организую какие-то фотосъёмки, а вот книгу никак не допишу (за что все бьют вениками больно, но ведь битьё - тоже приключение!). Откуда только энергия берётся на всё при сне в пять-шесть часов, а то и меньше. )
Но это я к чему. Когда нам всем предложили поехать в Москву, я в первых рядах крикнула: "ПОЕДУ!!!" - даже не особенно интересуясь тем, куда, зачем, почему. Тем более, что в Москву я собираюсь уже лет триста, а тут такой шанс. А поскольку ездили мы коллективом, то в поездке я была уверена: эти чудесные и постоянно генерирующие какие-то забавные замечания люди просто не дадут мне свалиться в пропасть уныния и печали. Этой длинной фразой я пыталась сказать, что с ними всегда и везде весело, даже если всё совсем плохо.
Собственно, об этой поездке я и хотела рассказать.
Поскольку это один из первых моих опытов поездки на дальние расстояния в автобусе, думаю, будет забавно примерить на себя не свою область. ) Кроме того, пара слов о нашем коллективе - самом коллективном коллективе, ура, товарищи! )))
Итак, день сборов. Строя из себя крутого парня, я до последнего сидела с чашкой кофе перед компьютером, не особенно даже собираясь - так, покидала что-то в огромный рыжий рюкзак, одежду на кровать кинула и стала старательно изображать, как я безбожно крута - вооот, все собираются, а мне море по плечу, мне океан по колено... Только книгу долго выбирала - в конце концов взяла "Кафку на пляже". И в результате я, разумеется, опоздала. ) По счастью, не сильно, но всё равно странно получилось.
И вот мы уже заходим в автобус, который оказался очень горячим и худым (судя по расстоянию между креслами и моим коленным чашечкам) парнем, и едем в ночь - как, собственно, и мечталось. Только вместо жёсткого взгляда Дина Винчестера, глядящего в темноту так, словно на его сердце камень, но он справится, у меня идёт какой-то сериал "Друзья", где все смеются, ищут какие-то сапоги в темноте, тыкают друг друга под рёбра, шутят... В общем, я смеюсь и жду, когда ж, собственно, начнётся вечная дорога в никуда. Но пока ничего не начинается, мы с интересом слушаем о том, как экскурсовод рассказывает о том, что в каком-то веке Иван Грозный изъявил и поехал куда-то ("Что-что он изъявил?" - почти проснувшись, интересуюсь я у начальницы, сидящей в кресле рядом. "Возможно, в конце можно будет задавать вопросы, - смеётся начальница. - Вот и спросишь, что изъявил Иван Грозный..."), а также весьма прозаично спим.
А потом мы приезжаем в Троице-Сергиеву Лавру. Мы приехали туда часов в семь, ещё темно, ещё никого там особенно не было... И это место стало лично для меня самым острым впечатлением от поездки. Удивительным, странным, загадочным, таящим в себе что-то большее, чем просто место поклонения или разворот туристического проспекта. Здесь мы ступаем на тонкую почву отношения к религии - и давайте воздержимся от разговоров о ней, хорошо? Остановимся на том, что там происходило, но не на том, как каждый из нас воспринимает это место.
Троице-Сергиева Лавра встретила нас ярко освещённой башней за фасадом из высокой белой крепостной стены, лёгким дождём (а в Сарове уже недели две лежит снег), отражением фонарей в льдистых лужах, ярко-чёрными деревьями, туманным полусветом, огромной стаей чёрных птиц на деревьях, которые кричали, кричали, кричали изо всех концов. Мы, скользя, зашли за крепостную стену через тёмную, подсвеченную зелёным, арку, по блестящим от воды камням... Вокруг было тихо, но не сонно, а трепетно-таинственно.
Крики птиц перекрывали слова экскурсовода, скользящие тени молодых семинаристов, периодически бросающих на нас из темноты острые внимательные взгляды, вызывали странное чувство, что мы здесь всегда были, словно любопытные призраки, здания вырастали перед нами одно за другим, словно единый организм, прорывающий темноту единым бьющим в наши сердца сердцем - освещённой башней в середине, которая проглядывала любопытно в щели между деревьями и храмами, давала отсветы в лужах, подсвечивала купола мягкостью, вспыхивала там, где её, вроде, совсем и не ждали.
Я была заворожена сияющей башней. Я была заворожена этими зданиями, от каждого из которых словно веяло древностью и чем-то неожиданно близким мне. Мне хотелось остаться в этой темноте, сиянии башни и криках птиц ещё несколько вечностей, чтобы успеть прикоснуться к каждому сантиметру каждого здания, к каждому камню, к каждому кусту, чтобы изучить быт Лавры, чтобы познакомиться с этими молодыми семинаристами, с каждым из них, чтобы быть причисленной к кругу тех, кто смотрит сейчас на меня этим кратким внимательным взглядом: чуть-чуть отстранённо, чуть-чуть насмешливо. Мне хотелось закрыть глаза и раствориться в этом тёмном утре, потому что я знала: стоит Солнцу осветить это место, как оно мгновенно станет куда как более прозаичным, полным туристов. Поэтому я отнюдь не светлой завистью завидовала тем, кто остаётся здесь на ночь каждый день, принимая, возможно, как должное, то, что казалось мне одним из самых удивительных переживаний в жизни.
И ветер, ветер там был удивительный. Совершенно не зимний и не осенний. Мартовский. Сырой мартовский ветер, с переходом с февраля на март, уж я-то его знаю.
Около восьми мы вышли к освещённой башне (все поправляют меня, говоря, что это была колокольня, а не башня, но я ведь, как вы понимаете, человек, который тянется к знаниям, который очень внимательно слушает экскурсовода, а совсем не бродит с шальными глазами, слушая птиц и нежно дотрагиваясь до чёрных прутьев забора с выражением трогательного идиотизма на лице, правда-правда) - и ровно в восемь освещение выключили, и тут же замолкли птицы, и тут же всё стало иным - тёмные здания, витражные лампадки, разноцветно подсвечивающие лики святых на зданиях, совершенно уже запредельно прекрасные фигуры людей, идущих по своим делам в темноте так, словно вокруг яркий день, словно они не разрывают скользкую темноту своими шагами, а по шпалам едут, и им нет нужды вспоминать дорогу, по которой ходят каждый день. По счастью, я попалась на глаза моей восхитительной коллеге, с которой мы гуляли по этой темноте вдали от экскурсовода, и она объясняла мне, что это за лампадки, где учатся семинаристы, как здесь всё устроено - куда интереснее и живее, чем объяснил бы любой экскурсовод.
Потом удивительный музей - "Ризница". Я, каюсь, не большой пониматель музеев, я бы и рада их ценить, да вот не понимаю совершенно классические музеи, хотя и крайне уважаю труд коллег по "культуре"... А здесь ходила, внимательно вслушиваясь в каждое слово девушки, рассказывающей нам об иконах, шитье, одежде, портретах... Серьёзно и сосредоточенно, стараясь не пропустить ни единого экспоната. Мы с подругой ездили в Болдино в прошлом году, и там меня ужасно поразило то, что все экспонаты казались мне (мне, учтите! Я ж тот ещё "умник" в музеях) разрозненными, привезёнными со всей округи и собранными в одном месте. Нет, природа и маленькая серая церквушка там упоительны, но... А здесь каждый экспонат, казалось, обладал собственной историей. Я смотрела на тонкую работу на слоновой кости - меньше ладошки - и, казалось, спроси я у неё, она несколько лет будет рассказывать свою непростую историю, шептать мне строчки давно забытых событий, которые в ней - не забыты. Именно это гипнотизировало меня, заставляло идти из зала в зал с большой неохотой, хотелось остаться в каждом хотя бы на час. Там всё было органично. И люди, и события, и экспонаты, и здания, и даже замотанные в какие-то тёмные мешки деревья на газонах. Это целый мир, объединённый, связанный прочной вековой нитью.
Зашли мы и в книжную церковную лавку, где я цепким взглядом осмотрела все полки и даже кое-что себе подобрала (нет, я ПРАВДА хотела купить несколько книг о том, почему компьютеры для детей - это вред, чтобы подарить "Нокауту" или поставить рядом с компьютерами в зале электронной информации (или читать, когда комната не убрана, а Контакт зовёт), а потом уже пришлось собираться к автобусу. Знаете, вот честно, для меня это так и осталось единственным, что на самом деле показалось в поездке важным. Самым-самым важным.
Мы ехали через замазанную мелким дождиком Москву, серые здания с красными рекламами - как я её и запомнила с детства, - мы ходили по Белорусскому вокзалу, мы гуляли по мокрой Красной площади, слушали бой самых-самых в России часов, смотрели на испытания ё-мобиля и покупали магнитики в переходе, мёрзли в толпе в камерном и чистом храме, ожидая возможности прикоснуться к мощам Святой Матроны, а после уже более приземлённо и весело покупали какую-то "полезную" пищу в придорожном Макдональдсе, но... Всё это время внутри меня билась Троице-Сергиева Лавра, и мне сложно было понять, отчего мы уехали оттуда, почему не остались там на весь день.
Нет, экскурсия была очень милой (особенно вид на реку из правого окна - и на серое здание из левого окна), но, наверное, когда встречаешь места, по которым шагаешь в такт биению их внутреннего ритма, сложно понять расставание с ними. Не принять даже, а понять.
А потом была как раз она - дорога в никуда, когда мы много-много часов ехали в темноте, казалось, всё дальше и дальше от солнца, по незнакомой нам всем дороге, только гадая, где мы, когда мы приедем, вглядываясь в далёкие огни жёсткими бессонными взглядами - ну, то есть, те, кто не спали. А я ехала и думала о том, что вот мы побывали в Москве, столице. Огромном мегаполисе, в котором ежедневно рождаются и умирают, женятся и разводятся, бегут на работу и просят милостыню у сточной канавы, приезжают посмотреть на Красную площадь и гуляют с колясками, огромные толпы людей.
Я старалась понять, я, человек, родом из маленького города, как же эти люди проживают каждые свои сутки. Как знакомятся с людьми. Как сохраняют тепло в своём сложившемся круге, зная, как легко выпадают люди из этого круга, как их словно стирает волной. Как находят "своих" - друзей, знакомых, первую, вторую или вечную любовь. Как ищут работу по себе в мире, где по большей части не успеваешь эмоционально привязаться к кому-то. Где такой большой выбор тех, кто может с тобой заговорить, что уже не знаешь, стоит ли выбирать - и по каким критериям. Все в результате садятся на свои места к самому концу сеанса, рядом с их домом будет тихий парк, в котором можно прогуляться, будут пять каких-то знакомых, которых можно позвать посидеть в каком-то конкретном кафе, будет работа, на которой работаешь, а потом уходишь домой привычным маршрутом, отнимающим время.
Отчего это кажется мне таким безнадёжным? Город, в котором всем на всех, по большей части, наплевать. Как люди живут в мегаполисах? Там жизнь, там всё ново и только продвигается, там кипят течения литературы, "свивая тысячи путей в один, бурливый, как река", там встречаются молодые учёные и творят настоящие чудеса, там творится история, а у нас, говорят, скучно и некуда вечером пойти, а у нас, говорят, все друг друга знают, и дружить-то не с кем, и людей подходящих нет, и...
И мы приезжаем к городу, и через кресло от меня я слышу выдох: "Саров, любимый..." - и к горлу вдруг подступает комок. Я вспоминаю, как каждый раз, возвращаясь с учёбы из Нижнего, я видела знакомое рыжее туманное свечение в тёмном небе от фонарей города - и про себя тихо улыбалась: "Здравствуй". В Сарове идёт снег, замело все улицы. В Сарове тот же странный мартовский ветер, что звал меня куда-то в Троице-Сергиевой Лавре, только тише, нежнее, словно обнимает и говорит: "Ну где же вы были так долго?" В утренне-ночном маленьком городе ни одного следа на пушистой новой белой дорожке к моему подъезду. Дома меня ждут родители, в Контакте несколько сообщений от детей, которые спрашивают, можно ли завтра заглянуть в библиотеку, а то они "соскучились", а в самом Сарове столько ещё горящих и пока погасших окон, за которыми ежедневно встают и радуются жизни люди, которых я пока не знаю. Может быть, кто-то из них станет для меня важным человеком. Кто-то уже стал, и это так дорого мне - возвращаться к ним. И я не понимаю, зачем мне нужен был бы бешеный ритм большого города, если этот бешеный ритм и так живёт в моём сердце.
Я хочу понять. Мне нужно понять. Наверняка среди вас есть люди, предпочитающие большие города - и те, кто любит маленькие. За что? Почему? Что вы делаете там? Что вы любите в своём городе? Может, хотели бы его променять на что-то иное? Расскажите мне. Мне это почему-то очень важно.
Но в последнее время (разумеется, не без влияния "Сверхъестественного" на мой подверженный внушению разум: вечная дорога, вечные переезды, мелькание жизней и судеб за окном...) мне всё время хочется куда-нибудь съездить или ввязаться ещё в какую-нибудь авантюру. Меня подхватывает и тащит за собой любое течение, я прихожу домой и внезапно срываюсь гулять до полуночи по снежным улицам Сарова - одна или с друзьями, я организую какие-то фотосъёмки, а вот книгу никак не допишу (за что все бьют вениками больно, но ведь битьё - тоже приключение!). Откуда только энергия берётся на всё при сне в пять-шесть часов, а то и меньше. )
Но это я к чему. Когда нам всем предложили поехать в Москву, я в первых рядах крикнула: "ПОЕДУ!!!" - даже не особенно интересуясь тем, куда, зачем, почему. Тем более, что в Москву я собираюсь уже лет триста, а тут такой шанс. А поскольку ездили мы коллективом, то в поездке я была уверена: эти чудесные и постоянно генерирующие какие-то забавные замечания люди просто не дадут мне свалиться в пропасть уныния и печали. Этой длинной фразой я пыталась сказать, что с ними всегда и везде весело, даже если всё совсем плохо.
Собственно, об этой поездке я и хотела рассказать.
Поскольку это один из первых моих опытов поездки на дальние расстояния в автобусе, думаю, будет забавно примерить на себя не свою область. ) Кроме того, пара слов о нашем коллективе - самом коллективном коллективе, ура, товарищи! )))
Итак, день сборов. Строя из себя крутого парня, я до последнего сидела с чашкой кофе перед компьютером, не особенно даже собираясь - так, покидала что-то в огромный рыжий рюкзак, одежду на кровать кинула и стала старательно изображать, как я безбожно крута - вооот, все собираются, а мне море по плечу, мне океан по колено... Только книгу долго выбирала - в конце концов взяла "Кафку на пляже". И в результате я, разумеется, опоздала. ) По счастью, не сильно, но всё равно странно получилось.
И вот мы уже заходим в автобус, который оказался очень горячим и худым (судя по расстоянию между креслами и моим коленным чашечкам) парнем, и едем в ночь - как, собственно, и мечталось. Только вместо жёсткого взгляда Дина Винчестера, глядящего в темноту так, словно на его сердце камень, но он справится, у меня идёт какой-то сериал "Друзья", где все смеются, ищут какие-то сапоги в темноте, тыкают друг друга под рёбра, шутят... В общем, я смеюсь и жду, когда ж, собственно, начнётся вечная дорога в никуда. Но пока ничего не начинается, мы с интересом слушаем о том, как экскурсовод рассказывает о том, что в каком-то веке Иван Грозный изъявил и поехал куда-то ("Что-что он изъявил?" - почти проснувшись, интересуюсь я у начальницы, сидящей в кресле рядом. "Возможно, в конце можно будет задавать вопросы, - смеётся начальница. - Вот и спросишь, что изъявил Иван Грозный..."), а также весьма прозаично спим.
А потом мы приезжаем в Троице-Сергиеву Лавру. Мы приехали туда часов в семь, ещё темно, ещё никого там особенно не было... И это место стало лично для меня самым острым впечатлением от поездки. Удивительным, странным, загадочным, таящим в себе что-то большее, чем просто место поклонения или разворот туристического проспекта. Здесь мы ступаем на тонкую почву отношения к религии - и давайте воздержимся от разговоров о ней, хорошо? Остановимся на том, что там происходило, но не на том, как каждый из нас воспринимает это место.
Троице-Сергиева Лавра встретила нас ярко освещённой башней за фасадом из высокой белой крепостной стены, лёгким дождём (а в Сарове уже недели две лежит снег), отражением фонарей в льдистых лужах, ярко-чёрными деревьями, туманным полусветом, огромной стаей чёрных птиц на деревьях, которые кричали, кричали, кричали изо всех концов. Мы, скользя, зашли за крепостную стену через тёмную, подсвеченную зелёным, арку, по блестящим от воды камням... Вокруг было тихо, но не сонно, а трепетно-таинственно.
Крики птиц перекрывали слова экскурсовода, скользящие тени молодых семинаристов, периодически бросающих на нас из темноты острые внимательные взгляды, вызывали странное чувство, что мы здесь всегда были, словно любопытные призраки, здания вырастали перед нами одно за другим, словно единый организм, прорывающий темноту единым бьющим в наши сердца сердцем - освещённой башней в середине, которая проглядывала любопытно в щели между деревьями и храмами, давала отсветы в лужах, подсвечивала купола мягкостью, вспыхивала там, где её, вроде, совсем и не ждали.
Я была заворожена сияющей башней. Я была заворожена этими зданиями, от каждого из которых словно веяло древностью и чем-то неожиданно близким мне. Мне хотелось остаться в этой темноте, сиянии башни и криках птиц ещё несколько вечностей, чтобы успеть прикоснуться к каждому сантиметру каждого здания, к каждому камню, к каждому кусту, чтобы изучить быт Лавры, чтобы познакомиться с этими молодыми семинаристами, с каждым из них, чтобы быть причисленной к кругу тех, кто смотрит сейчас на меня этим кратким внимательным взглядом: чуть-чуть отстранённо, чуть-чуть насмешливо. Мне хотелось закрыть глаза и раствориться в этом тёмном утре, потому что я знала: стоит Солнцу осветить это место, как оно мгновенно станет куда как более прозаичным, полным туристов. Поэтому я отнюдь не светлой завистью завидовала тем, кто остаётся здесь на ночь каждый день, принимая, возможно, как должное, то, что казалось мне одним из самых удивительных переживаний в жизни.
И ветер, ветер там был удивительный. Совершенно не зимний и не осенний. Мартовский. Сырой мартовский ветер, с переходом с февраля на март, уж я-то его знаю.
Около восьми мы вышли к освещённой башне (все поправляют меня, говоря, что это была колокольня, а не башня, но я ведь, как вы понимаете, человек, который тянется к знаниям, который очень внимательно слушает экскурсовода, а совсем не бродит с шальными глазами, слушая птиц и нежно дотрагиваясь до чёрных прутьев забора с выражением трогательного идиотизма на лице, правда-правда) - и ровно в восемь освещение выключили, и тут же замолкли птицы, и тут же всё стало иным - тёмные здания, витражные лампадки, разноцветно подсвечивающие лики святых на зданиях, совершенно уже запредельно прекрасные фигуры людей, идущих по своим делам в темноте так, словно вокруг яркий день, словно они не разрывают скользкую темноту своими шагами, а по шпалам едут, и им нет нужды вспоминать дорогу, по которой ходят каждый день. По счастью, я попалась на глаза моей восхитительной коллеге, с которой мы гуляли по этой темноте вдали от экскурсовода, и она объясняла мне, что это за лампадки, где учатся семинаристы, как здесь всё устроено - куда интереснее и живее, чем объяснил бы любой экскурсовод.
Потом удивительный музей - "Ризница". Я, каюсь, не большой пониматель музеев, я бы и рада их ценить, да вот не понимаю совершенно классические музеи, хотя и крайне уважаю труд коллег по "культуре"... А здесь ходила, внимательно вслушиваясь в каждое слово девушки, рассказывающей нам об иконах, шитье, одежде, портретах... Серьёзно и сосредоточенно, стараясь не пропустить ни единого экспоната. Мы с подругой ездили в Болдино в прошлом году, и там меня ужасно поразило то, что все экспонаты казались мне (мне, учтите! Я ж тот ещё "умник" в музеях) разрозненными, привезёнными со всей округи и собранными в одном месте. Нет, природа и маленькая серая церквушка там упоительны, но... А здесь каждый экспонат, казалось, обладал собственной историей. Я смотрела на тонкую работу на слоновой кости - меньше ладошки - и, казалось, спроси я у неё, она несколько лет будет рассказывать свою непростую историю, шептать мне строчки давно забытых событий, которые в ней - не забыты. Именно это гипнотизировало меня, заставляло идти из зала в зал с большой неохотой, хотелось остаться в каждом хотя бы на час. Там всё было органично. И люди, и события, и экспонаты, и здания, и даже замотанные в какие-то тёмные мешки деревья на газонах. Это целый мир, объединённый, связанный прочной вековой нитью.
Зашли мы и в книжную церковную лавку, где я цепким взглядом осмотрела все полки и даже кое-что себе подобрала (нет, я ПРАВДА хотела купить несколько книг о том, почему компьютеры для детей - это вред, чтобы подарить "Нокауту" или поставить рядом с компьютерами в зале электронной информации (или читать, когда комната не убрана, а Контакт зовёт), а потом уже пришлось собираться к автобусу. Знаете, вот честно, для меня это так и осталось единственным, что на самом деле показалось в поездке важным. Самым-самым важным.
Мы ехали через замазанную мелким дождиком Москву, серые здания с красными рекламами - как я её и запомнила с детства, - мы ходили по Белорусскому вокзалу, мы гуляли по мокрой Красной площади, слушали бой самых-самых в России часов, смотрели на испытания ё-мобиля и покупали магнитики в переходе, мёрзли в толпе в камерном и чистом храме, ожидая возможности прикоснуться к мощам Святой Матроны, а после уже более приземлённо и весело покупали какую-то "полезную" пищу в придорожном Макдональдсе, но... Всё это время внутри меня билась Троице-Сергиева Лавра, и мне сложно было понять, отчего мы уехали оттуда, почему не остались там на весь день.
Нет, экскурсия была очень милой (особенно вид на реку из правого окна - и на серое здание из левого окна), но, наверное, когда встречаешь места, по которым шагаешь в такт биению их внутреннего ритма, сложно понять расставание с ними. Не принять даже, а понять.
А потом была как раз она - дорога в никуда, когда мы много-много часов ехали в темноте, казалось, всё дальше и дальше от солнца, по незнакомой нам всем дороге, только гадая, где мы, когда мы приедем, вглядываясь в далёкие огни жёсткими бессонными взглядами - ну, то есть, те, кто не спали. А я ехала и думала о том, что вот мы побывали в Москве, столице. Огромном мегаполисе, в котором ежедневно рождаются и умирают, женятся и разводятся, бегут на работу и просят милостыню у сточной канавы, приезжают посмотреть на Красную площадь и гуляют с колясками, огромные толпы людей.
Я старалась понять, я, человек, родом из маленького города, как же эти люди проживают каждые свои сутки. Как знакомятся с людьми. Как сохраняют тепло в своём сложившемся круге, зная, как легко выпадают люди из этого круга, как их словно стирает волной. Как находят "своих" - друзей, знакомых, первую, вторую или вечную любовь. Как ищут работу по себе в мире, где по большей части не успеваешь эмоционально привязаться к кому-то. Где такой большой выбор тех, кто может с тобой заговорить, что уже не знаешь, стоит ли выбирать - и по каким критериям. Все в результате садятся на свои места к самому концу сеанса, рядом с их домом будет тихий парк, в котором можно прогуляться, будут пять каких-то знакомых, которых можно позвать посидеть в каком-то конкретном кафе, будет работа, на которой работаешь, а потом уходишь домой привычным маршрутом, отнимающим время.
Отчего это кажется мне таким безнадёжным? Город, в котором всем на всех, по большей части, наплевать. Как люди живут в мегаполисах? Там жизнь, там всё ново и только продвигается, там кипят течения литературы, "свивая тысячи путей в один, бурливый, как река", там встречаются молодые учёные и творят настоящие чудеса, там творится история, а у нас, говорят, скучно и некуда вечером пойти, а у нас, говорят, все друг друга знают, и дружить-то не с кем, и людей подходящих нет, и...
И мы приезжаем к городу, и через кресло от меня я слышу выдох: "Саров, любимый..." - и к горлу вдруг подступает комок. Я вспоминаю, как каждый раз, возвращаясь с учёбы из Нижнего, я видела знакомое рыжее туманное свечение в тёмном небе от фонарей города - и про себя тихо улыбалась: "Здравствуй". В Сарове идёт снег, замело все улицы. В Сарове тот же странный мартовский ветер, что звал меня куда-то в Троице-Сергиевой Лавре, только тише, нежнее, словно обнимает и говорит: "Ну где же вы были так долго?" В утренне-ночном маленьком городе ни одного следа на пушистой новой белой дорожке к моему подъезду. Дома меня ждут родители, в Контакте несколько сообщений от детей, которые спрашивают, можно ли завтра заглянуть в библиотеку, а то они "соскучились", а в самом Сарове столько ещё горящих и пока погасших окон, за которыми ежедневно встают и радуются жизни люди, которых я пока не знаю. Может быть, кто-то из них станет для меня важным человеком. Кто-то уже стал, и это так дорого мне - возвращаться к ним. И я не понимаю, зачем мне нужен был бы бешеный ритм большого города, если этот бешеный ритм и так живёт в моём сердце.
Я хочу понять. Мне нужно понять. Наверняка среди вас есть люди, предпочитающие большие города - и те, кто любит маленькие. За что? Почему? Что вы делаете там? Что вы любите в своём городе? Может, хотели бы его променять на что-то иное? Расскажите мне. Мне это почему-то очень важно.