В какой-то мере святочный рассказ
АЛЕКСАНДР КУПРИН. СУД (1929)
... Когда же настал срок последнему дню, то вострубил Архангел в золотую трубу, сотрясая небо и разверзая землю. И восстало из несметных могил множество мертвых, исполнявших землю, и облеклось плотью. С живых же спали ветхие земные одежды. И все они, живые и мертвые, предстали на Страшный Суд нагие, подобно прародителям до грехопадения.
Нелицеприятный Судия восседал на престоле из облаков, осененных радугою и пронизанных молниями. И были двое великих отверзтых врат по сторонам престола. Одни, направо, вели в зеленый, cияющий сад, а из левых шел крутой спуск в дикое и черное ущелье, мгла которого изредка озарялась колыханьем багровых подземных огней.
Посредине же возвышались серебряные весы с золотыми чашками, и приставлены были к обоим концам коромысла два ангела - взвешивать добрые и худые дела человеческие. Подходили к тем весам поочередно все рожденные женщиной и, выслушав свой приговор, шли, по мере содеянного ими, направо, в жилище вечной радости, или налево, в геенну огненную...
И вот привели перед престол мужика. Весь он грубый, потресканный и темный, как земля: весь в коросте и мозолях. Но только держит себя крепко и безбоязненно. Ангел ему шепчет на ухо:
- Какой ты несуразный. Здесь трепетать полагается.
Мужик ему отвечает:
- А чего мне бояться. Довольно мы перед земными судьями натрепетались. Стою перед единым Судьею праведным. Весь в его мудрой воле.
Судия же спрашивает:
- Что ты делал, мужик?
- Мы то? Пахали, боронили, сеяли, косили, молотили, за скотиной ходили... Всё вокруг хлебушка... А которые малоземельные, или земля неродяща, те по городам добывали. Плотники, каменщики, извощики, землекопы, банщики. Мало ли чего еще... Потом-кровью всю Poccию полили.
- Сам-то всегда ли сыт бывал?
- Со всячинкой, Батюшка. Часом с квасом, порой с водой. Случалось и лебеде бывали рады. Мы не господа.
- Грешил много ли?
- Без конца и без числа, Владыко. Пьяницы мы и воришки, и снохачи, и обманщики. Да, ведь, Господи, - темный мы народ, серый, ничему не ученый... все одно, как слепые щенята... живем в грязи да бедности...
- На Бога роптал?
- Этого, пожалуй, не бывало. Больше говорили: Божья воля,Бог дал, Бог взял.
- Иди же с миром - сказал Судия. - Много ты потрудился, надо тебе отдохнуть. Святитель Николай! Иди-ка сюда, прими земляка.
Подошел седенький Угодник в стареньких ризах, обнял мужика и повел в святые ворота. И издали был слышен мужиков голос:
- Ах, Микола Милостивый, какие у вас овсы-то ядреные!
После мужика пришел солдат. Весь простреленный и порубленный. Белая рубаха на нем - в ночь перед сражением чистую надел, чтобы к Богу исправнее явиться - вся в крови.
Спрашивает Судия:
- За что дрался, солдат?
- Так что за Bеpy, Царя и Отечество, Господи.
- Много ли народу побил?
- Не могу знать, Господи. Куда пуля летит - не видно, а в атаке разве сосчитаешь?
- Грешил много ли?
- Грехи наши солдатские все перед Тобою, Господи.
- Лежачего не добивал ли?
- Никак нет, Владыка. Мы воины православные.
- Пленных не обижал ли?
- Никак нет. Сам, бывало, не доешь, а ему и хлеба, и каши, и порцию. Ему труднее.
- Начальники к тебе всегда ли были справедливы?
- А ты им прости, Всемилостивый.
- Молодец ты, солдат, - сказал Судия и позвал громко:
- Воины мои любезные, Георгий Победоносец и ты, российский Иосиф, князь Невский Александр. Возьмите-ка воина сего и отведите с почетом в рай. И двойную порцию ему.
- Покорнейше благодарю, Господи! - воскликнул солдат.
Потом приблизился к Престолу страшный разбойник. Пал он ниц, лицом в землю и возопил громко.
- Не спрашивай меня, Господи! Тебе все известно! Смердят мои грехи к небу и вопиют о возмездии без всякой жалости! Молю тебя об одном: пошли меня туда, где огонь пожарче и где дьяволы самые свирепые...
Судия же говорит:
- Ведомо мне: был однажды большой пожар, и в доме, объятом пламенем, осталось малое дитя, еще не умевшее ходить. Не ты ли, разбойник, бросился тогда в огонь и вынес младенца невредимым, окутав его своею одеждой?
- Господи! - вскричал разбойник, - Не засчитывай мне этого дела. Ведь не одна любовь меня толкнула тогда лезть в огонь. Кругом люди стояли... Хотелось своей храбростью пофорсить...
- А почему же имя свое утаил? Почему скрылся незамеченным?
- Да стыдно стало, Господи. Разбойник, душегуб и вдруг... Нет, не милуй меня, не милуй, Всемилостивый...
- А не ты ли ушел в монастырь, прияв ангельский чин. Не ты ли вериги носил и власяницу? Не ты ли денно и нощно омывал слезами покаяния свою совесть? Не ты ли в схиму постригся и возложил на себя обет вечного молчания?
- Господи! Свою душу я спасал, свою только душу! Но ни одну загубленную мною душу не вернули мои молитвы к жизни. Ничего не весит все мое покаяние перед единой моей злодейской мыслью, Всеблагой!
Тогда спросил Судия громко:
- Вы все, невинно загубленные сим разбойником, приявшие от него смерть без всякого покаяния, прощаете ли вы ему?
Как будто вздох пронесся, точно бы ветер зашелестел: «Прощаем, прощаем. За большое страдание прощаем».
- Нет, Владыка, не прощай! - закричал разбойник. - Во веки я на них глаз не посмею поднять. Не щади, не щади меня, Милостивый.
- Хорошо же, будь по-твоему, - сказал Судия. - Сойди ты в ад на лютые мучения и пробудь там тысячу лет за каждую жертву.
Очистись и я позову тебя. Иди же.
И пропал разбойник в темном ущелье, куда указывал ему дорогу, вниз, своим пылающим мечом архистратиг Михаил. Пламенные языки взвились над ним и сникли.
Так один за другим представали перед Судией люди всех веков и всех народов. Привели также одного грешника в очках и с длинными волосами.
- Кто ты? - спросил Судия.
- Я? Я - социал-демократ, - ответил спрашиваемый скромно и гордо.
- Что ты совершил в своей земной жизни?
- Я перестраивал мир сообразно законам желудка.
- Что ты для этого делал?
- Я разрушал все созданное до меня бессознательным человечеством.
- Бога?
- Его нет.
- Религию?
- Это опиум для народа.
- Красоту?
- Выдумка праздной буржуазии.
- Семью?
- Вредный пережиток.
- Жалкое существо! - сказал с печалью во взоре Судия. По крайней мере, посадил ли ты хоть одно дерево при дороге, чтобы усталый путник освежился и отдохнул в его тени?
- Нет. Я не признаю частной благотворительности.
- Приласкал ли ты когда-нибудь ребенка?
- Зачем? Я учил его классовой борьбе.
- Отер ли ты слезы страдающего?
- Нет, я говорил ему о святой мести...
- Ты никогда не ошибался?
- Никогда.
Судия задумался. После долгого молчания он сказал:
- Значит, я ошибся. Этого существа я не предвидел. Я допустил зло, ибо без него не было бы действенным добро. Мудрость не существует без глупости. Трава для ягненка, ягненок для тигра, шкура тигра для человека. Все в мире нужно и уравновешенно. Один этот человек враждебен мне И не нужен в моих будущих творческих замыслах. Наказать его? Но он не знает своей вины. Простить? Но он не поймет и прощения. Иуда и Дьявол поймут - он не поймет. Что же мне с ним делать?
И после минутного размышления Судия сказал:
- Знаешь что? Не существуй более. Отныне и во веки.
Раздался легкий треск. Социал-демократ растворился в небытии навсегда.
И ничто в мироздании не дрогнуло, не шевельнулось.
Первая публикация: Нарвский листок, 1925, No 26 (132).
Текст приведен по сборнику «Елань» (Белград, 1929).
Картина в заголовке: Джон Мартин - Страшный суд, 1853.
... Когда же настал срок последнему дню, то вострубил Архангел в золотую трубу, сотрясая небо и разверзая землю. И восстало из несметных могил множество мертвых, исполнявших землю, и облеклось плотью. С живых же спали ветхие земные одежды. И все они, живые и мертвые, предстали на Страшный Суд нагие, подобно прародителям до грехопадения.
Нелицеприятный Судия восседал на престоле из облаков, осененных радугою и пронизанных молниями. И были двое великих отверзтых врат по сторонам престола. Одни, направо, вели в зеленый, cияющий сад, а из левых шел крутой спуск в дикое и черное ущелье, мгла которого изредка озарялась колыханьем багровых подземных огней.
Посредине же возвышались серебряные весы с золотыми чашками, и приставлены были к обоим концам коромысла два ангела - взвешивать добрые и худые дела человеческие. Подходили к тем весам поочередно все рожденные женщиной и, выслушав свой приговор, шли, по мере содеянного ими, направо, в жилище вечной радости, или налево, в геенну огненную...
И вот привели перед престол мужика. Весь он грубый, потресканный и темный, как земля: весь в коросте и мозолях. Но только держит себя крепко и безбоязненно. Ангел ему шепчет на ухо:
- Какой ты несуразный. Здесь трепетать полагается.
Мужик ему отвечает:
- А чего мне бояться. Довольно мы перед земными судьями натрепетались. Стою перед единым Судьею праведным. Весь в его мудрой воле.
Судия же спрашивает:
- Что ты делал, мужик?
- Мы то? Пахали, боронили, сеяли, косили, молотили, за скотиной ходили... Всё вокруг хлебушка... А которые малоземельные, или земля неродяща, те по городам добывали. Плотники, каменщики, извощики, землекопы, банщики. Мало ли чего еще... Потом-кровью всю Poccию полили.
- Сам-то всегда ли сыт бывал?
- Со всячинкой, Батюшка. Часом с квасом, порой с водой. Случалось и лебеде бывали рады. Мы не господа.
- Грешил много ли?
- Без конца и без числа, Владыко. Пьяницы мы и воришки, и снохачи, и обманщики. Да, ведь, Господи, - темный мы народ, серый, ничему не ученый... все одно, как слепые щенята... живем в грязи да бедности...
- На Бога роптал?
- Этого, пожалуй, не бывало. Больше говорили: Божья воля,Бог дал, Бог взял.
- Иди же с миром - сказал Судия. - Много ты потрудился, надо тебе отдохнуть. Святитель Николай! Иди-ка сюда, прими земляка.
Подошел седенький Угодник в стареньких ризах, обнял мужика и повел в святые ворота. И издали был слышен мужиков голос:
- Ах, Микола Милостивый, какие у вас овсы-то ядреные!
После мужика пришел солдат. Весь простреленный и порубленный. Белая рубаха на нем - в ночь перед сражением чистую надел, чтобы к Богу исправнее явиться - вся в крови.
Спрашивает Судия:
- За что дрался, солдат?
- Так что за Bеpy, Царя и Отечество, Господи.
- Много ли народу побил?
- Не могу знать, Господи. Куда пуля летит - не видно, а в атаке разве сосчитаешь?
- Грешил много ли?
- Грехи наши солдатские все перед Тобою, Господи.
- Лежачего не добивал ли?
- Никак нет, Владыка. Мы воины православные.
- Пленных не обижал ли?
- Никак нет. Сам, бывало, не доешь, а ему и хлеба, и каши, и порцию. Ему труднее.
- Начальники к тебе всегда ли были справедливы?
- А ты им прости, Всемилостивый.
- Молодец ты, солдат, - сказал Судия и позвал громко:
- Воины мои любезные, Георгий Победоносец и ты, российский Иосиф, князь Невский Александр. Возьмите-ка воина сего и отведите с почетом в рай. И двойную порцию ему.
- Покорнейше благодарю, Господи! - воскликнул солдат.
Потом приблизился к Престолу страшный разбойник. Пал он ниц, лицом в землю и возопил громко.
- Не спрашивай меня, Господи! Тебе все известно! Смердят мои грехи к небу и вопиют о возмездии без всякой жалости! Молю тебя об одном: пошли меня туда, где огонь пожарче и где дьяволы самые свирепые...
Судия же говорит:
- Ведомо мне: был однажды большой пожар, и в доме, объятом пламенем, осталось малое дитя, еще не умевшее ходить. Не ты ли, разбойник, бросился тогда в огонь и вынес младенца невредимым, окутав его своею одеждой?
- Господи! - вскричал разбойник, - Не засчитывай мне этого дела. Ведь не одна любовь меня толкнула тогда лезть в огонь. Кругом люди стояли... Хотелось своей храбростью пофорсить...
- А почему же имя свое утаил? Почему скрылся незамеченным?
- Да стыдно стало, Господи. Разбойник, душегуб и вдруг... Нет, не милуй меня, не милуй, Всемилостивый...
- А не ты ли ушел в монастырь, прияв ангельский чин. Не ты ли вериги носил и власяницу? Не ты ли денно и нощно омывал слезами покаяния свою совесть? Не ты ли в схиму постригся и возложил на себя обет вечного молчания?
- Господи! Свою душу я спасал, свою только душу! Но ни одну загубленную мною душу не вернули мои молитвы к жизни. Ничего не весит все мое покаяние перед единой моей злодейской мыслью, Всеблагой!
Тогда спросил Судия громко:
- Вы все, невинно загубленные сим разбойником, приявшие от него смерть без всякого покаяния, прощаете ли вы ему?
Как будто вздох пронесся, точно бы ветер зашелестел: «Прощаем, прощаем. За большое страдание прощаем».
- Нет, Владыка, не прощай! - закричал разбойник. - Во веки я на них глаз не посмею поднять. Не щади, не щади меня, Милостивый.
- Хорошо же, будь по-твоему, - сказал Судия. - Сойди ты в ад на лютые мучения и пробудь там тысячу лет за каждую жертву.
Очистись и я позову тебя. Иди же.
И пропал разбойник в темном ущелье, куда указывал ему дорогу, вниз, своим пылающим мечом архистратиг Михаил. Пламенные языки взвились над ним и сникли.
Так один за другим представали перед Судией люди всех веков и всех народов. Привели также одного грешника в очках и с длинными волосами.
- Кто ты? - спросил Судия.
- Я? Я - социал-демократ, - ответил спрашиваемый скромно и гордо.
- Что ты совершил в своей земной жизни?
- Я перестраивал мир сообразно законам желудка.
- Что ты для этого делал?
- Я разрушал все созданное до меня бессознательным человечеством.
- Бога?
- Его нет.
- Религию?
- Это опиум для народа.
- Красоту?
- Выдумка праздной буржуазии.
- Семью?
- Вредный пережиток.
- Жалкое существо! - сказал с печалью во взоре Судия. По крайней мере, посадил ли ты хоть одно дерево при дороге, чтобы усталый путник освежился и отдохнул в его тени?
- Нет. Я не признаю частной благотворительности.
- Приласкал ли ты когда-нибудь ребенка?
- Зачем? Я учил его классовой борьбе.
- Отер ли ты слезы страдающего?
- Нет, я говорил ему о святой мести...
- Ты никогда не ошибался?
- Никогда.
Судия задумался. После долгого молчания он сказал:
- Значит, я ошибся. Этого существа я не предвидел. Я допустил зло, ибо без него не было бы действенным добро. Мудрость не существует без глупости. Трава для ягненка, ягненок для тигра, шкура тигра для человека. Все в мире нужно и уравновешенно. Один этот человек враждебен мне И не нужен в моих будущих творческих замыслах. Наказать его? Но он не знает своей вины. Простить? Но он не поймет и прощения. Иуда и Дьявол поймут - он не поймет. Что же мне с ним делать?
И после минутного размышления Судия сказал:
- Знаешь что? Не существуй более. Отныне и во веки.
Раздался легкий треск. Социал-демократ растворился в небытии навсегда.
И ничто в мироздании не дрогнуло, не шевельнулось.
Первая публикация: Нарвский листок, 1925, No 26 (132).
Текст приведен по сборнику «Елань» (Белград, 1929).
Картина в заголовке: Джон Мартин - Страшный суд, 1853.