17-й номер журнала поэзии «ЛАВА» посвящён памяти легендарного харьковского поэта В.Мотрича ;32с
Слова - указатели пути, выводящего из лип- кого быта борщей, разборок, нищенской зарплаты, запаха стирки, шума за стенкой.
Стихи - глоток свежего осеннего дня, что звенит от тишины. Строчки их - ступеньки, по ним поднимаешься всё выше и выше, в мир сказок и страстей, к горизонтам и парусам, к отчаянью и безумному веселью. Клавиши машинки выстукивают ритм стихов,- то быстрее и жёстче, то медленней и мягче. Я смотрю на эти маленькие молоточки, хочется сунуть руку - стукнут или нет?
Выезжающая каретка достаёт до моего носа, но отец даже не замечает меня,вглядываясь в то, что появляется на бумаге. И вот следующий листок белым комочком летит на пол. Ими можно играть, этими бумажными снежками, подбрасывать их, дуть на них, и тог- да они быстро улетают под стол.
Машинка вновь и вновь заводит свою песню. Глаза слипаются... Я засыпаю, слушая эту мелодию ритма. И мне снится сон, сон в будущее...
Запахло свежей скошенной травой, как спелым лопнувшим арбузом, жарким солнцем и речкой. Отец сидит, прислонившись затылком к дереву, закрыв глаза, пальцы нервно барабанят по колену, отрабатывая неслышные мне рифмы. Это Вельбовка, деревня. Побег от раскалённого города, но отца тянет обратно, к нему. В кутерьму харьковских улиц, к шуткам-прибауткам друзей, в череду новых ощущений, в музыку и аромат городского летнего вечера.
Калейдоскоп картинок вновь завертелся.... Мама восхищённым взглядом - на поэта. Взобравшись на возвышение, он читает свои стихи, ещё молодые и звонкие, ещё с блеском в глазах. Ещё нет стихов «на разрыв аорты» -
Вольная воля
Да степь в три дороги,
Да по обочинам Тлеют кресты... <...>
Вольная воля -
Кровавый запой.
Жар подвала - рубашку в сторону. Это жар от труб бойлерной? Нет, от стихов - накал голоса, накал страсти. Ещё нет у поэта злого прищура вслед предательствам, изменам и усмешкам. Нет боли и кровавых ссадин, нет
синяков на теле трепетной и ранимой души. Всё это ещё будет, поэт...
Но ты так рвёшься жить, так жадно глотаешь этот воздух, мятежный воздух шестидесятых. Картинки, картинки, картинки… Мелькают кадры, меняются лица. Друзья, приятели, знакомые, почитатели и завистники. Лица, голоса, судьбы. Всё кружится
в калейдоскопических блёстках прозрачного шара, вместившего в себя кусочек жизни. Моей? Твоей? Теперь уже общей. Мы стоим у «струи» рядом. Шаг - и мы в моих временах, и твой голос - обращён к друзьям, приятелям, знакомым. Твоим? Моим? Теперь уже, скорее, общим.
- Где вы? Где вы, мои родные, любимые? Отзовитесь! Я вернулся. Я вновь с вами. Ваш Володя Мотрич.
Я сижу на полу. Листьями осенних деревьев вокруг меня - твои стихи. Я перебираю тонкие пожелтевшие странички, проживая каждую строчку. Вчитываюсь в твой почерк - резкий и стремительный, схожий с твоей мыслью: яркой, вольной, как бы переступающей с пятки на носок от нетерпения и жажды движения: вперёд, к новым стихам и впечатлениям. Вглядываюсь в вязь букв, слов, строчек. Тонкая вязь твоей судьбы.
Я читаю твою жизнь.
Стихи - глоток свежего осеннего дня, что звенит от тишины. Строчки их - ступеньки, по ним поднимаешься всё выше и выше, в мир сказок и страстей, к горизонтам и парусам, к отчаянью и безумному веселью. Клавиши машинки выстукивают ритм стихов,- то быстрее и жёстче, то медленней и мягче. Я смотрю на эти маленькие молоточки, хочется сунуть руку - стукнут или нет?
Выезжающая каретка достаёт до моего носа, но отец даже не замечает меня,вглядываясь в то, что появляется на бумаге. И вот следующий листок белым комочком летит на пол. Ими можно играть, этими бумажными снежками, подбрасывать их, дуть на них, и тог- да они быстро улетают под стол.
Машинка вновь и вновь заводит свою песню. Глаза слипаются... Я засыпаю, слушая эту мелодию ритма. И мне снится сон, сон в будущее...
Запахло свежей скошенной травой, как спелым лопнувшим арбузом, жарким солнцем и речкой. Отец сидит, прислонившись затылком к дереву, закрыв глаза, пальцы нервно барабанят по колену, отрабатывая неслышные мне рифмы. Это Вельбовка, деревня. Побег от раскалённого города, но отца тянет обратно, к нему. В кутерьму харьковских улиц, к шуткам-прибауткам друзей, в череду новых ощущений, в музыку и аромат городского летнего вечера.
Калейдоскоп картинок вновь завертелся.... Мама восхищённым взглядом - на поэта. Взобравшись на возвышение, он читает свои стихи, ещё молодые и звонкие, ещё с блеском в глазах. Ещё нет стихов «на разрыв аорты» -
Вольная воля
Да степь в три дороги,
Да по обочинам Тлеют кресты... <...>
Вольная воля -
Кровавый запой.
Жар подвала - рубашку в сторону. Это жар от труб бойлерной? Нет, от стихов - накал голоса, накал страсти. Ещё нет у поэта злого прищура вслед предательствам, изменам и усмешкам. Нет боли и кровавых ссадин, нет
синяков на теле трепетной и ранимой души. Всё это ещё будет, поэт...
Но ты так рвёшься жить, так жадно глотаешь этот воздух, мятежный воздух шестидесятых. Картинки, картинки, картинки… Мелькают кадры, меняются лица. Друзья, приятели, знакомые, почитатели и завистники. Лица, голоса, судьбы. Всё кружится
в калейдоскопических блёстках прозрачного шара, вместившего в себя кусочек жизни. Моей? Твоей? Теперь уже общей. Мы стоим у «струи» рядом. Шаг - и мы в моих временах, и твой голос - обращён к друзьям, приятелям, знакомым. Твоим? Моим? Теперь уже, скорее, общим.
- Где вы? Где вы, мои родные, любимые? Отзовитесь! Я вернулся. Я вновь с вами. Ваш Володя Мотрич.
Я сижу на полу. Листьями осенних деревьев вокруг меня - твои стихи. Я перебираю тонкие пожелтевшие странички, проживая каждую строчку. Вчитываюсь в твой почерк - резкий и стремительный, схожий с твоей мыслью: яркой, вольной, как бы переступающей с пятки на носок от нетерпения и жажды движения: вперёд, к новым стихам и впечатлениям. Вглядываюсь в вязь букв, слов, строчек. Тонкая вязь твоей судьбы.
Я читаю твою жизнь.