Глава 8. Окончание
Глава 8. Продолжение. http://v-m-zolotyx.livejournal.com/11996.html
Феня вышла из дома еще на рассвете. Что ее погнало в лес так рано? Да, она надеялась найти сморчков, весенних грибов - пожарить на обед, да и восход в этот день хорошо бы посмотреть: если на день святого Епифана ясно, то все лето будет жарким, а если солнца не видать из-за туч, будут дожди и холод. Но на самом деле ей просто было тесно и душно в маленьком доме, в котором теперь спали на полатях четверо. Должно быть, за зиму с одним только братом она одичала и отвыкла от людей, даже от отца с матерью.
Роса в траве холодила босые ноги, уже отвыкшие за весну от обуви; без поршней удобней тому, кто привык. Поскальзываясь на склоне и цепляясь за кусты, Феня забралась на холм, поднялась, схватившись за низкую ветку березы, взглянула на восток. И неслышно ахнула - из-за окоема выкатывалось огромным колесом темно-багровое солнце. Не к добру! Видно, это не просто к жаре, а к пожарам - солнце в тумане как в дыму. Будто мало сгорело сел по осени!
Но долго смотреть и ужасаться будущим несчастьям было некогда - лыковый туесок все еще пуст. Солнце поднялось уже высоко, когда он наконец наполнился. Дождей было мало, значит, и весенних грибов немного, приходилось искать их во влажных низинах, откуда не так давно ушло половодье. В одной из таких логовин Феня увидела кривую дикую яблоню, всю усыпанную розоватыми цветами. Не утерпела, и нарвала цветов, вставила за ухо, воткнула в косу, как они, бывало с подружками всегда делали по весне, красуясь и глядясь в лужи посреди улицы.
Но как поздно она цветет! Их яблони дома в Ласково наверное, уже сбросили цвет и дали завязи. Хотя что она несет? Те яблони, должно быть, стоят черные, без листьев, какие уж тут завязи!
Тут в овражке долго не таял снег, и солнца немного, вот яблоня и задержалась. Но не погибла же, и, хоть и поздно, но принесет яблоки, вон как гудят в цветах пчелы. Правда кому тут в лесу нужны эти яблоки? Разве что лось поест падалицу ближе к осени.
Феня и сама не заметила, как заплакала, уткнувшись лицом прямо в ароматную белую кипень.Одиночество, вроде бы никогда раньше не тяготившее ее, вдруг укололо сердце. Никогда не завидовала девушкам в тринадцать лет выскакивавшим замуж, а теперь вдруг позавидовала.
Ее соседки-подружки, расцветшие в срок, не все успели принести детей там, где выросли, где взяли их за себя в молодые мужья. Светланка была на сносях, должна была родить со дня на день, когда пришла весть о войске. Как она, бедная, шла? Где пришел ее срок? И выжила ли она после? А дитя?
Вот кого жалеть надо, а не себя! Ей-то, Фене, Бог вон сколько счастья отсыпал! Давно ли в слезах молила только, чтоб Ваня поправился, и уж как о несбыточном вовсе просила, чтоб воротились отец с матерью. Сидела в темной зимней избе, слушала хриплое тяжелое Ванино дыхание - хватит ли сил ему еще вздохнуть? Оттуда Раем бы показался этот солнечный день в яблоневом цвету, когда она знает, что мать печет хлеб и ждет ее из лесу с грибами, а отец и Ваня ладят баню. А она, неблагодарная, проливает слезы над своей судьбой. Бога надо день и ночь благодарить!
Поднявшись с колен, Феня подхватила туесок, и помчалась бегом, следя только, чтоб не напороться босой ногой на сучок. Коса хлестала по спине, в рыжеватых волосах белели забытые лепестки.
***
Князь решил перебираться в загородный двор. Рано наступившее в этом году тепло виновато: Павлу стало душно и темно в прокопченных печным дымом за зиму палатах терема, захотелось за город, туда, где на холме испокон веку стоял княжий двор. Говорят, еще святой князь Глеб там жил. Муром в те времена уже был богат, может, даже богаче нынешнего, и Владимир Старый отдал его своему младшему любимому сыну. Город был языческим, и поганые, хоть и покорились князю и платили богатый выход, но принимать Христа не спешили, так что воевода, которому поручили малолетнего князя, решил, что умнее будет срубить хорошо укрепленный двор чуть в стороне, и оттуда уж править. Так оно и безопаснее, закрыв ворота, можно и осаду выдержать, если не приведи Господь, муромцы встанут против князя, да и проще сделать вид, что не замечаешь ни идолов, ни капищ, если мимо не ходишь каждый день. А в княжьем дворе срубили церковку.
С тех пор, конечно, князья давно перебрались в город, да и муромцы стали по воскресеньям бывать в Божьем храме. А если и ходили иногда куда-то в лес к источникам или чтимым березам, да заворачивали своих мертвых в бересту, так это дело не князя - епископа Порфирия. А что он сидит себе в Чернигове и в Муром носа не кажет, так князь за это не ответчик.
А старый двор князя Глеба сперва стоял заброшенный, а потом там стали князья жить летом. С глебовых времен, правда, ничего не осталось, один раз двор сгорел, да и без пожара князья перестраивали терем, а все по-прежнему называли загородный острог Глебовым двором.. Последний раз уже князь Павел лет десять назад велел чинить стены и заново все построить, светлее и просторнее. Ему больше нравилось тут, чем в городе: тише и людей меньше, можно иногда даже одному побыть - роскошь!
Пока сундуки с добром трюхали на телегах, а поверх сундуков сидели княгинины девушки, взвизгивая на ухабах к радости отроков, князь с женой и немногими гридями поехали верхом короткой дорогой - через лес.
Что может быть лучше прогулки верхом в солнечное майское утро? Лес был полон щебета, свиста, теньканья и журчащих трелей. Малиновки и соловьи старались перепеть друг друга, выделывая такие коленца, каких до того княгине и слышать не доводилось. Еще нежная листва дубов радовала глаз. Все распустилось так быстро, что уставшие за долгую зиму люди смотрели и не могли наглядеться на зелень. Полянки заросли травой. И когда это она успела так вымахать? Кони шли по колено в ней. А среди травы множество цветов: синие свечи живучки, голубые незабудки, желтая куриная слепота, малиновые звездочки дикой гвоздики и солнышки одуванчиков. А на кончике каждой травинки переливалась радугой капелька росы. Но и в самом лесу было хорошо. Землю устилал сплошной ковер ландышей, уже выпустивших свои жемчужные бусы поверх блестящих листьев. Только комаров было - страсть! Люди отмахивались и поднимали воротники несмотря на тепло. Глупого толстого лесного комара легко прихлопнуть, но взамен садится десяток новых. Тут и радуешься тому, как умно придуман наряд замужней женщины - полотняный повой прикрывает и голову, и шею, и уши, а вон у Павла ухо торчит из под богатой княжьей шапки и уже все малиновое - так искусали.
В ясный день даже среди елей ехать не скучно. Солнце пронизывает лес, как зеленую речную воду, играет на замшелых стволах, в лучах пляшут мошки. Темные еловые лапы вытянули ярко-зеленые пальцы. Елена с удивлением увидела как Павел сорвал такой пучок молодой нежной хвои и сунул в рот, обернулся к ней:
- Попробуй, княгиня, вкусно!
Еловая хвоя была кисловатой и душистой. Даже и не сравнишь ни с чем - в Новгороде Северском ели не росли. Почему-то вспомнилась сказка о Финисте - так вот, что ела, должно быть, в лесу Марьюшка, когда надоедало глодать железный каравай...
Лошади шли по узкой тропке, переступая через еловые корни, и Елене дорога показалась смутно знакомой, хотя она могла бы поручиться, что прежде здесь никогда не бывала. Вот этот поворот она уже где-то видела, и эту разлапистую ель с радужными потеками смолы на стволе... Ёлки редели, среди них стали попадаться тоненькие березки, потом и березы побольше, и вот они уже в светлой роще, а у подножия деревьев цветет какая-то травка белыми лучистыми звездочками.
Елена загляделась на цветы, предоставив своей кобылке самой идти за княжьим жеребцом, и сама не заметила, как они очутились на широкой поляне. Она подняла голову, ни о чем не думая.
И тут увидела огромную березу своих кошмаров. С сухих ветвей свисали бурые сережки, на ветру развевались выцветшие ленты, а из корней бил ключ. Хотя лошадь встала, повинуясь натянувшейся узде, Елене казалось, что береза надвигается на нее, заполняя собой все, ленты шелестят, и она как будто различает дребезжащий смех бубенчиков.
Княгиня выпустила поводья и вскрикнула, не слыша своего голоса, чувствуя, как сердце проваливается куда-то вниз, в глазах темнеет, и в этой тьме загораются огоньки.
Кобылка, испугавшись неожиданного крика, пряданула ушами и скакнула в сторону, и Елена не удержалась в седле.
Нет, она не лишилась чувств, но встать на ноги не смогла - страх прижал ее к земле, иначе уже бежала бы прочь с диким криком. Но как встать, как спиной повернуться, Звенислава словно превратилась снова в трехлетнюю девочку, которой казалось в темноте, что медвежья шкура, лежащая на полу, встает на лапы и идет к ней.
Павел уже соскочил с коня, и с тревогой вглядывался в лицо жены:
- Цела? Чем ударилась? Шею не сломала?
С его помошью Елена поднялась, с трудом сдерживая дрожь и стараясь не глядеть на проклятое дерево.
Но кроме испачканного платья и пары ушибов, которые, наверное, к вечеру посинеют, повреждений, слава Христу, не было. Только сердце сжимала холодная рука, по щекам текли слезы, но княгиня не замечала этого, пока князь не стал вытирать их ей кончиком ее же повоя.
- Ну что ты, Игоревна, милая, все хорошо... Руки-ноги целы, и голова на месте. Сейчас поймают Гривку, и поедем..
- Да, давай скорее поедем, Павле, тут так страшно, и береза, и курганы с домовинами за ней...
- Какие курганы, о чем ты? - в голосе князя прорезалась тревога - Нет тут никакого кладбища и не было никогда. Может, ты все-таки ударилась? Голова не кружится?
Павлу было и жену жалко, и при том обидно - так хорошо ехали, такой день чудесный, и тут на тебе! С этими бабами все-таки невозможно! Ну как можно свалиться с лошади, если едешь шагом? Нет, ну как? К тому же, ладно, упала, но не сломала ж ничего, села в седло, дальше поехали, ан нет, плачет, несет бред... Утешай ее теперь...Но виду он не подал - в конце концов, сам ведь решил, что надо жениться, сам и разхлебывай, а эта девочка - что, она ему и вовсе в дочери годится, где уж от нее ждать ума.
Михаил Било- один из гридей, уже подносил воды, зачерпнув из ручья прямо шапкой. А брат его, Коснятин Клепало поймал кобылку, все еще дрожавшую, но позволившую схватить себя за узду.
Князь сам смыл брызги грязи и следы слез с лица жены, да еще и пошутил:
- Вот, теперь еще и видеть станешь лучше, говорят, мурома сюда нарочно умываться приходит, чтоб от глазных болезней избавиться.
- Да, и потом сыпет в ручей серебро- это Било добавил, отжимая свою шапку, - Я, когда отроком был, находил тут монетки странные, и колечки и даже запястье витое. Когда отец увидал, вздул меня так, что я сидеть не мог, и велел все отнести обратно. Только, похоже, зря - кто-то еще все из ручья после выгреб.
- Ага, я тоже о таком слыхал. - это сказал Клепало, старательно не замечая княгиных слез и испуганного лица. - Правда, потом, бают, его нашли подвешенного за ноги на березе, всего синего и с серебром, забитым в глотку.
- Видать с тех пор люди нового накидали - погляди.
И все пошли посмотреть, что там в ручье, оставив всхлипывающую и дрожащую княгиню. Ей казалось, им до нее и дела нет, ни князю, ни кметям. Она вдохнула, выдохнула и внутренне зажав себя в кулак, решила заглянуть в ручей.
В ее сне в ручье ярко блестело серебро, а сейчас на песке лежало несколько почерневших колечек, семилопастное височное кольцо, и занесенная илом половинка браслета. Не ахти какое богатство, но все-таки немало, если все и правду серебряное. Правда, наверняка это свинец с оловом - откуда столько серебра...А вот ствол березы был точно такой же - даже оплывшие края старой морозобоины - как овальное окно к посеревшей сердцевине. Но за березой ничего не было, только овражек, куда стекал ручей.
Первую неделю в Глебовом дворе Елена обживалась. Пожалуй, тут и правда лучше, чем в городе, и сад больше, и сам терем светлей - не успело потемнеть дерево внутри, Она уж думала, что оставила страшные сны в городском дворе, как в одну из ночей она вдруг снова очутилась в вечных сумерках перед все той же старой раскидистой березой. Она пыталась уговаривать себя: это просто сон, я бывала тут и наяву. Нет здесь ничего страшного, шелестят ленты, так это ветер, ничего больше, но ничего не могла поделать с темной жутью, заползавшей в сердце.
Пока Звенислава пробиралась сквозь ленты, ей удавалось держать себя в руках, как пловцу, который держит голову над водой, но когда вместо овражка с ручьем в сумерках снова показались невысокие холмики с маленькими бревенчатыми домиками, крытыми берестой, ужас затопил ее разум, и она побежала, не разбирая дороги, не чуя ног и не слыша собственного крика.
Она звала на помощь, но кто мог помочь ей тут, в этих сумерках, в этом странном лесу? Она бежала, пока хватало дыхания, потом стала задыхаться, спотыкаться, перешла на шаг, а могильные холмики слева и справа все не кончались. Но вот впереди на тропинке показался человек. Он шел ей навстречу, и хотя лица его было не разглядеть, он показался смутно знакомым.
Так это ж князь Павел! Откуда здесь быть ее мужу? Да откуда бы ни был, как хорошо!
Он обнял плачущую Звениславу - также, как недавно, когда она упала с лошади, только его руки показались ей холодными, замерз, наверное, ее поджидая, ночью-то прохладно. И одет странно - вроде и в плаще, а без пояса и меча на бедре нет...
Звенислава успокоилась, но все же для верности взяла прохладную ладонь князя, и так, рука об руку они вернулись к Глебовому двору. Ворота были закрыты, но не заперты. Княгиня легко толкнула створку, и та со скрипом отворилась. Караульщик сидя дремал, прислонившись к воротному столбу, и обнимал копье. Сумеречного света, что был в лесу, тут не было и следа: полная луна освещала пустой двор. Видно было каждую травинку. Они поднялись по высоким ступеням крыльца и вошли в терем. На пороге Звенислава увидела, как в лунном свете к ней повернулся не русый круглолицый Павел - черты лица прямо на глазах стали изящней и тоньше, волосы почернели, а над верхней губой пробились тонкие усы. Глаза черны, и лунный свет не дает в них бликов. Улыбка была такой знакомой и такой страшной:
- Ну что, дождалась меня, Звенислава?
Глава 9. Змей. Лето то же. http://v-m-zolotyx.livejournal.com/12515.html
Феня вышла из дома еще на рассвете. Что ее погнало в лес так рано? Да, она надеялась найти сморчков, весенних грибов - пожарить на обед, да и восход в этот день хорошо бы посмотреть: если на день святого Епифана ясно, то все лето будет жарким, а если солнца не видать из-за туч, будут дожди и холод. Но на самом деле ей просто было тесно и душно в маленьком доме, в котором теперь спали на полатях четверо. Должно быть, за зиму с одним только братом она одичала и отвыкла от людей, даже от отца с матерью.
Роса в траве холодила босые ноги, уже отвыкшие за весну от обуви; без поршней удобней тому, кто привык. Поскальзываясь на склоне и цепляясь за кусты, Феня забралась на холм, поднялась, схватившись за низкую ветку березы, взглянула на восток. И неслышно ахнула - из-за окоема выкатывалось огромным колесом темно-багровое солнце. Не к добру! Видно, это не просто к жаре, а к пожарам - солнце в тумане как в дыму. Будто мало сгорело сел по осени!
Но долго смотреть и ужасаться будущим несчастьям было некогда - лыковый туесок все еще пуст. Солнце поднялось уже высоко, когда он наконец наполнился. Дождей было мало, значит, и весенних грибов немного, приходилось искать их во влажных низинах, откуда не так давно ушло половодье. В одной из таких логовин Феня увидела кривую дикую яблоню, всю усыпанную розоватыми цветами. Не утерпела, и нарвала цветов, вставила за ухо, воткнула в косу, как они, бывало с подружками всегда делали по весне, красуясь и глядясь в лужи посреди улицы.
Но как поздно она цветет! Их яблони дома в Ласково наверное, уже сбросили цвет и дали завязи. Хотя что она несет? Те яблони, должно быть, стоят черные, без листьев, какие уж тут завязи!
Тут в овражке долго не таял снег, и солнца немного, вот яблоня и задержалась. Но не погибла же, и, хоть и поздно, но принесет яблоки, вон как гудят в цветах пчелы. Правда кому тут в лесу нужны эти яблоки? Разве что лось поест падалицу ближе к осени.
Феня и сама не заметила, как заплакала, уткнувшись лицом прямо в ароматную белую кипень.Одиночество, вроде бы никогда раньше не тяготившее ее, вдруг укололо сердце. Никогда не завидовала девушкам в тринадцать лет выскакивавшим замуж, а теперь вдруг позавидовала.
Ее соседки-подружки, расцветшие в срок, не все успели принести детей там, где выросли, где взяли их за себя в молодые мужья. Светланка была на сносях, должна была родить со дня на день, когда пришла весть о войске. Как она, бедная, шла? Где пришел ее срок? И выжила ли она после? А дитя?
Вот кого жалеть надо, а не себя! Ей-то, Фене, Бог вон сколько счастья отсыпал! Давно ли в слезах молила только, чтоб Ваня поправился, и уж как о несбыточном вовсе просила, чтоб воротились отец с матерью. Сидела в темной зимней избе, слушала хриплое тяжелое Ванино дыхание - хватит ли сил ему еще вздохнуть? Оттуда Раем бы показался этот солнечный день в яблоневом цвету, когда она знает, что мать печет хлеб и ждет ее из лесу с грибами, а отец и Ваня ладят баню. А она, неблагодарная, проливает слезы над своей судьбой. Бога надо день и ночь благодарить!
Поднявшись с колен, Феня подхватила туесок, и помчалась бегом, следя только, чтоб не напороться босой ногой на сучок. Коса хлестала по спине, в рыжеватых волосах белели забытые лепестки.
***
Князь решил перебираться в загородный двор. Рано наступившее в этом году тепло виновато: Павлу стало душно и темно в прокопченных печным дымом за зиму палатах терема, захотелось за город, туда, где на холме испокон веку стоял княжий двор. Говорят, еще святой князь Глеб там жил. Муром в те времена уже был богат, может, даже богаче нынешнего, и Владимир Старый отдал его своему младшему любимому сыну. Город был языческим, и поганые, хоть и покорились князю и платили богатый выход, но принимать Христа не спешили, так что воевода, которому поручили малолетнего князя, решил, что умнее будет срубить хорошо укрепленный двор чуть в стороне, и оттуда уж править. Так оно и безопаснее, закрыв ворота, можно и осаду выдержать, если не приведи Господь, муромцы встанут против князя, да и проще сделать вид, что не замечаешь ни идолов, ни капищ, если мимо не ходишь каждый день. А в княжьем дворе срубили церковку.
С тех пор, конечно, князья давно перебрались в город, да и муромцы стали по воскресеньям бывать в Божьем храме. А если и ходили иногда куда-то в лес к источникам или чтимым березам, да заворачивали своих мертвых в бересту, так это дело не князя - епископа Порфирия. А что он сидит себе в Чернигове и в Муром носа не кажет, так князь за это не ответчик.
А старый двор князя Глеба сперва стоял заброшенный, а потом там стали князья жить летом. С глебовых времен, правда, ничего не осталось, один раз двор сгорел, да и без пожара князья перестраивали терем, а все по-прежнему называли загородный острог Глебовым двором.. Последний раз уже князь Павел лет десять назад велел чинить стены и заново все построить, светлее и просторнее. Ему больше нравилось тут, чем в городе: тише и людей меньше, можно иногда даже одному побыть - роскошь!
Пока сундуки с добром трюхали на телегах, а поверх сундуков сидели княгинины девушки, взвизгивая на ухабах к радости отроков, князь с женой и немногими гридями поехали верхом короткой дорогой - через лес.
Что может быть лучше прогулки верхом в солнечное майское утро? Лес был полон щебета, свиста, теньканья и журчащих трелей. Малиновки и соловьи старались перепеть друг друга, выделывая такие коленца, каких до того княгине и слышать не доводилось. Еще нежная листва дубов радовала глаз. Все распустилось так быстро, что уставшие за долгую зиму люди смотрели и не могли наглядеться на зелень. Полянки заросли травой. И когда это она успела так вымахать? Кони шли по колено в ней. А среди травы множество цветов: синие свечи живучки, голубые незабудки, желтая куриная слепота, малиновые звездочки дикой гвоздики и солнышки одуванчиков. А на кончике каждой травинки переливалась радугой капелька росы. Но и в самом лесу было хорошо. Землю устилал сплошной ковер ландышей, уже выпустивших свои жемчужные бусы поверх блестящих листьев. Только комаров было - страсть! Люди отмахивались и поднимали воротники несмотря на тепло. Глупого толстого лесного комара легко прихлопнуть, но взамен садится десяток новых. Тут и радуешься тому, как умно придуман наряд замужней женщины - полотняный повой прикрывает и голову, и шею, и уши, а вон у Павла ухо торчит из под богатой княжьей шапки и уже все малиновое - так искусали.
В ясный день даже среди елей ехать не скучно. Солнце пронизывает лес, как зеленую речную воду, играет на замшелых стволах, в лучах пляшут мошки. Темные еловые лапы вытянули ярко-зеленые пальцы. Елена с удивлением увидела как Павел сорвал такой пучок молодой нежной хвои и сунул в рот, обернулся к ней:
- Попробуй, княгиня, вкусно!
Еловая хвоя была кисловатой и душистой. Даже и не сравнишь ни с чем - в Новгороде Северском ели не росли. Почему-то вспомнилась сказка о Финисте - так вот, что ела, должно быть, в лесу Марьюшка, когда надоедало глодать железный каравай...
Лошади шли по узкой тропке, переступая через еловые корни, и Елене дорога показалась смутно знакомой, хотя она могла бы поручиться, что прежде здесь никогда не бывала. Вот этот поворот она уже где-то видела, и эту разлапистую ель с радужными потеками смолы на стволе... Ёлки редели, среди них стали попадаться тоненькие березки, потом и березы побольше, и вот они уже в светлой роще, а у подножия деревьев цветет какая-то травка белыми лучистыми звездочками.
Елена загляделась на цветы, предоставив своей кобылке самой идти за княжьим жеребцом, и сама не заметила, как они очутились на широкой поляне. Она подняла голову, ни о чем не думая.
И тут увидела огромную березу своих кошмаров. С сухих ветвей свисали бурые сережки, на ветру развевались выцветшие ленты, а из корней бил ключ. Хотя лошадь встала, повинуясь натянувшейся узде, Елене казалось, что береза надвигается на нее, заполняя собой все, ленты шелестят, и она как будто различает дребезжащий смех бубенчиков.
Княгиня выпустила поводья и вскрикнула, не слыша своего голоса, чувствуя, как сердце проваливается куда-то вниз, в глазах темнеет, и в этой тьме загораются огоньки.
Кобылка, испугавшись неожиданного крика, пряданула ушами и скакнула в сторону, и Елена не удержалась в седле.
Нет, она не лишилась чувств, но встать на ноги не смогла - страх прижал ее к земле, иначе уже бежала бы прочь с диким криком. Но как встать, как спиной повернуться, Звенислава словно превратилась снова в трехлетнюю девочку, которой казалось в темноте, что медвежья шкура, лежащая на полу, встает на лапы и идет к ней.
Павел уже соскочил с коня, и с тревогой вглядывался в лицо жены:
- Цела? Чем ударилась? Шею не сломала?
С его помошью Елена поднялась, с трудом сдерживая дрожь и стараясь не глядеть на проклятое дерево.
Но кроме испачканного платья и пары ушибов, которые, наверное, к вечеру посинеют, повреждений, слава Христу, не было. Только сердце сжимала холодная рука, по щекам текли слезы, но княгиня не замечала этого, пока князь не стал вытирать их ей кончиком ее же повоя.
- Ну что ты, Игоревна, милая, все хорошо... Руки-ноги целы, и голова на месте. Сейчас поймают Гривку, и поедем..
- Да, давай скорее поедем, Павле, тут так страшно, и береза, и курганы с домовинами за ней...
- Какие курганы, о чем ты? - в голосе князя прорезалась тревога - Нет тут никакого кладбища и не было никогда. Может, ты все-таки ударилась? Голова не кружится?
Павлу было и жену жалко, и при том обидно - так хорошо ехали, такой день чудесный, и тут на тебе! С этими бабами все-таки невозможно! Ну как можно свалиться с лошади, если едешь шагом? Нет, ну как? К тому же, ладно, упала, но не сломала ж ничего, села в седло, дальше поехали, ан нет, плачет, несет бред... Утешай ее теперь...Но виду он не подал - в конце концов, сам ведь решил, что надо жениться, сам и разхлебывай, а эта девочка - что, она ему и вовсе в дочери годится, где уж от нее ждать ума.
Михаил Било- один из гридей, уже подносил воды, зачерпнув из ручья прямо шапкой. А брат его, Коснятин Клепало поймал кобылку, все еще дрожавшую, но позволившую схватить себя за узду.
Князь сам смыл брызги грязи и следы слез с лица жены, да еще и пошутил:
- Вот, теперь еще и видеть станешь лучше, говорят, мурома сюда нарочно умываться приходит, чтоб от глазных болезней избавиться.
- Да, и потом сыпет в ручей серебро- это Било добавил, отжимая свою шапку, - Я, когда отроком был, находил тут монетки странные, и колечки и даже запястье витое. Когда отец увидал, вздул меня так, что я сидеть не мог, и велел все отнести обратно. Только, похоже, зря - кто-то еще все из ручья после выгреб.
- Ага, я тоже о таком слыхал. - это сказал Клепало, старательно не замечая княгиных слез и испуганного лица. - Правда, потом, бают, его нашли подвешенного за ноги на березе, всего синего и с серебром, забитым в глотку.
- Видать с тех пор люди нового накидали - погляди.
И все пошли посмотреть, что там в ручье, оставив всхлипывающую и дрожащую княгиню. Ей казалось, им до нее и дела нет, ни князю, ни кметям. Она вдохнула, выдохнула и внутренне зажав себя в кулак, решила заглянуть в ручей.
В ее сне в ручье ярко блестело серебро, а сейчас на песке лежало несколько почерневших колечек, семилопастное височное кольцо, и занесенная илом половинка браслета. Не ахти какое богатство, но все-таки немало, если все и правду серебряное. Правда, наверняка это свинец с оловом - откуда столько серебра...А вот ствол березы был точно такой же - даже оплывшие края старой морозобоины - как овальное окно к посеревшей сердцевине. Но за березой ничего не было, только овражек, куда стекал ручей.
Первую неделю в Глебовом дворе Елена обживалась. Пожалуй, тут и правда лучше, чем в городе, и сад больше, и сам терем светлей - не успело потемнеть дерево внутри, Она уж думала, что оставила страшные сны в городском дворе, как в одну из ночей она вдруг снова очутилась в вечных сумерках перед все той же старой раскидистой березой. Она пыталась уговаривать себя: это просто сон, я бывала тут и наяву. Нет здесь ничего страшного, шелестят ленты, так это ветер, ничего больше, но ничего не могла поделать с темной жутью, заползавшей в сердце.
Пока Звенислава пробиралась сквозь ленты, ей удавалось держать себя в руках, как пловцу, который держит голову над водой, но когда вместо овражка с ручьем в сумерках снова показались невысокие холмики с маленькими бревенчатыми домиками, крытыми берестой, ужас затопил ее разум, и она побежала, не разбирая дороги, не чуя ног и не слыша собственного крика.
Она звала на помощь, но кто мог помочь ей тут, в этих сумерках, в этом странном лесу? Она бежала, пока хватало дыхания, потом стала задыхаться, спотыкаться, перешла на шаг, а могильные холмики слева и справа все не кончались. Но вот впереди на тропинке показался человек. Он шел ей навстречу, и хотя лица его было не разглядеть, он показался смутно знакомым.
Так это ж князь Павел! Откуда здесь быть ее мужу? Да откуда бы ни был, как хорошо!
Он обнял плачущую Звениславу - также, как недавно, когда она упала с лошади, только его руки показались ей холодными, замерз, наверное, ее поджидая, ночью-то прохладно. И одет странно - вроде и в плаще, а без пояса и меча на бедре нет...
Звенислава успокоилась, но все же для верности взяла прохладную ладонь князя, и так, рука об руку они вернулись к Глебовому двору. Ворота были закрыты, но не заперты. Княгиня легко толкнула створку, и та со скрипом отворилась. Караульщик сидя дремал, прислонившись к воротному столбу, и обнимал копье. Сумеречного света, что был в лесу, тут не было и следа: полная луна освещала пустой двор. Видно было каждую травинку. Они поднялись по высоким ступеням крыльца и вошли в терем. На пороге Звенислава увидела, как в лунном свете к ней повернулся не русый круглолицый Павел - черты лица прямо на глазах стали изящней и тоньше, волосы почернели, а над верхней губой пробились тонкие усы. Глаза черны, и лунный свет не дает в них бликов. Улыбка была такой знакомой и такой страшной:
- Ну что, дождалась меня, Звенислава?
Глава 9. Змей. Лето то же. http://v-m-zolotyx.livejournal.com/12515.html