(no subject)
Картинка из прошлого.
Усть-Нарва. Конец июля конца семидесятых.
Под мемдоской Н.С.Лескова. Два дома до погранзаставы.
Когда впереди, как на заднем дворе, мусорно и погано,
Темно, как у негра известно где, и душно, как у цыгана
Неважно где. Когда ты созрел ограбить пивной киоск.
Когда в перспективе все пополам, как задница или мозг.
Зато в активе сплошь векселя, и нету содрать с кого.
А в зеркале вечнозеленый чмо и его типовая скво.
Когда переставишь всех по местам, назначишь всему предел -
И вдруг не пошло: тончайшую нить в тупую иглу продел.
Когда «берендей, прохиндей, спондей» и рад бы вогнать в октаву.
Но как, когда слышишь только одну воронью триоль картаву?
Тогда я печатей крушу сургучи, жгуты и шланги у сна рву
И вспоминаю хоть что-нибудь, но чаще всего Усть-Нарву.
Домик с мемориальной доской с хозяином Волли Шмецке,
Его супругу, унылую пьянь, маленькую, как нэцкэ.
Дюны, поросшие сонной сосной, и пляж, где неторопливо
Я десять лет потрошил июль и пил жигулевское пиво,
Впрочем, эстонское, впрочем, вино, и если удачно ссыплюсь
В прошлое, вспомню глинтвейн «Катарина», ликеры «Габи» и «Сыпрус»,
Вспомню уставленный всем этим стол вечером под доскою -
И если тянуло с устья реки, то пахло, скажем, трескою,
А ежели с моря, морской травой, гниющей на берегу, -
И нас, шумевших за этим столом в квадратном таком кругу.
Один из нас, помнится, был поэт, и другой из нас был поэт,
И здесь же художник, вельми и зело свежевавший Ветхий Завет
Понятное дело, там был психиатр, пронзающий нас насквозь,
Легко догадаться, что скрипачу здесь тоже место нашлось.
Там пил переводчик, снимавший навар с испанского языка,
А рядом балдел режиссер кино, ничего не снявший пока.
И все это с женами и детьми, собаками и гостьми,
Паслось повдоль песчаной дуги, гребя под себя горстьми.
И чуть ли не высшим благом сочтя чухонских страстей отстой,
Все это плавилось на краю бескрайней одной шестой.
22.08.2005