покаяние
Оригинал взят у tamarafavor в покаяние
Лашина Н.С. Дневник русской женщины : В двух томах. Том 1. 1929 - 1945 гг.; Том 2. 1945 - 1967 гг.- М. : МОО «Культурно-просветительский центр «Преображение», 2011.
«Сердечная боль» Нины Лашиной
Эта книга, «Дневник русской женщины» Н. Лашиной, представляет собой подлинный дневник обычной женщины и, заметим, многодетной. Свои записи она начинает с 24 января 1929 года, будучи в Ташкенте, а заканчивает их 5 июля 1966 года в Жданове. Благодаря ее «Дневнику», медленно входишь в жизнь СССР (жизнь по двойным стандартам), внутренне соотносишь ее со своим личным опытом и соглашаешься с тем, что - да, так все и было. Хочется ужаснуться и выйти к действиям, к тому, как они описаны в нашей истории. Но от строчек Нины веет такими свежими интонациями жизни, такой надеждой на лучшее, что невольно переключаешь внимание на все то искреннее, чем была богата частная жизнь. И так щемит сердце от сопричастности всему подлинному, на что мы были богаты! Многое сейчас подвергается переоценке. Вот и в финале «Дневника» звучит: «Кого любил? Кому верил?.. И нет и не будет ответа!» И хочется не только спросить с себя: где «живые чувства» (2; 138), но и поделиться своими размышлениями - очевидца двух веков.
Форма дневника не редкость. При кажущейся легкости, она предполагает в литературе отсутствие позы и ту предельную искренность, на которую отвечаешь известным - верю! Эта реакция Станиславского не покидала меня при чтении двух томов «Дневника». И первое, с чем внутренне соглашаешься, так это с глубинным одиночеством Нины Лашиной, сопровождавшим ее, когда в 1924 году, девчонкой, она уехала в Ташкент, и когда училась, выходила замуж, рожала детей, работала, и писала «в ящик стола». Как она считает, нести «известный холод одиночества» (2; 453) и не сломаться можно только имея «душевную силу, способность осознания собственной личности… достоинства, способность жить в самом себе» (2; 453). К старости, словно в утешение, ей была послана внучка Сашенька, вместе с которой они - «друзья и братья!» (2; 444). С молоком матери впитала Нина великодушие, порядочность, стойкость. Во всем этом она похожа на героев «Доктора Жеваго» Пастернака или «Белой гвардии» Булгакова, которые, как и Нина, «…не могли пролезть вперед, расталкивая локтями людей» (1; 181). А вот и взгляд со стороны: «Первый раз встречаю такую семью, как твоя… ни корысти, ни расчетов, и ни так уж много здравого смысла, но зато какая чистота души, помыслов и поступков» (2; 261).
Терпеливо управляется Нина с «обычной повседневной жизнью» семьи (1; 179), проживая любую беду, будь то нищета Ташкента, голод 30-х или разруха войны. В сороковом, например, мечтает добыть какого-нибудь варенья, чтобы давать его детям к чаю по ложечке да чтобы хватило надолго. Тяжелее дались ей муки «неспокойной совести» (1; 96), когда распадалась семья с Семеном. А в случае измены Константина, долго ощущала себя «голой» (2; 202). В это время в душе звонил колокол - выражаясь слогом Э. Хемингуэя, колокол по ее иллюзиям.
Где терпение, там и терпимость. Та терпимость и до той поры, пока не мешает выявлению правды и обличению - лжи, наушничества, манипуляции, предательства из страха за себя и т.д. Выявлять все это из глубины порядочности было больно, но «терпимость, как и доброта, должны быть разумны» (2; 162). Трудно ей стало, когда она ощутила в себе зависть, серой змеей вползшую в сердце, зависть к тем, кто жил после войны в достатке, на «ответственной должности» (1; 333). Или когда проблема отцов и детей коснулась ее семьи. Нина преодолела свое злое состояние еще большим самопожертвованием. Но чем дальше она шла по пути самоотречения, тем труднее выстраивались отношения с Константином, вернувшимся с войны. Совместное решение - усыновить сироту - стало последним в их отношениях. А разница взглядов на жизнь привела к разрыву, например, взгляда на героизм, который, по Константину, идет от «случайности, безысходности положения» (2; 101) и замотивирован «обывательскими, материальными расчетами» (2; 101).
И, кажется, огонек творческих сил Нины Лашиной погаснет от быта, семейных и иных забот - не до бытийственных сторон жизни. Но работа в журнале «Крокодил» помогала ей развивать дар слова, а память оживала, припадая к «урокам на всю жизнь» (1; 44). Первый урок - арест невиновных, из-за ошибок работников налоговой системы. Второй - встреча с отцом Иоанном Покровским, «лишенцем» дядей Ваней, родственником со стороны второго мужа, и с его словами: «Ну, что ты беспокоишься? Я не подвергаюсь никакой опасности. С земного шара не столкнут» (1; 84). Затем многочисленные аресты так называемых «врагов народа». Берг, Коржов, Киреев, Пеньков, Лебедь, Астров; Якир, Тухачевский и др. Все чаще Нина начинает соотносить свою жизнь с образом «слепых котят»: «…я перестаю понимать что-либо» (2; 142). Ее преследует «молчаливый упрек» арестованных: ведь они не увидят своих детей, как видит своих она. Не помогает прозреть и вступление в партию. Кульминацией становится встреча с заключенным о. Иоанном, в лагере под Калугой - «за то, что он, Иван Петрович Покровский, является Иваном Петровичем Покровским» (1; 199). Она называет эту встречу «движением жизни» (1; 200). Все же ей непросто было принять правду о Сталине и Берии: пришли грусть, тяжесть, но и люди стали «ближе и дороже» (2; 321). И вскоре она ощутила «примиренность и тишину» (2; 321). Легче далась правда о том, что ее книги вряд ли будет напечатаны - «слишком хорошие» (2; 301), ведь не уходила надежда: «… они будут изданы потом» (2; 301).
И напоследок слова Салтыкова-Щедрина, поразившие Нину: «Понять нужду, объяснить себе происхождение лохмотьев и бескормицы не особенно трудно, но очень трудно возвыситься до той сердечной боли, которая заставляет отождествляться с мирской нуждой и нести на себе грехи мира сего» (2; 343). Действительно, на всем протяжении «Дневника» видно ее сочувствие ко всем нуждающимся. А вот что для нее означали слова - «нести на себе грехи мира сего»? Здесь тайна и благоговейное отношение к ее истории, в которой не последнее место занимали уколы совести.
Но остаются вопросы к теме покаяния - страны и каждого. Как будто Нина передала нам, очевидцам XXI-го века, то, что открылось лично ей. Надо только принять и понести. Но ведь это и есть самое трудное, не правда ли?
Приглашаем на презентацию "Дневника русской женщины" 13 июня (среда), 18.30
адрес: ул. Нижняя Радищевская, д. 2, Дом Русского зарубежья им. Александра Солженицына, конференц-зал на 4 этаже. Вход свободный.
проезд: м. Таганская-кольцевая.
Лашина Н.С. Дневник русской женщины : В двух томах. Том 1. 1929 - 1945 гг.; Том 2. 1945 - 1967 гг.- М. : МОО «Культурно-просветительский центр «Преображение», 2011.
«Сердечная боль» Нины Лашиной
Эта книга, «Дневник русской женщины» Н. Лашиной, представляет собой подлинный дневник обычной женщины и, заметим, многодетной. Свои записи она начинает с 24 января 1929 года, будучи в Ташкенте, а заканчивает их 5 июля 1966 года в Жданове. Благодаря ее «Дневнику», медленно входишь в жизнь СССР (жизнь по двойным стандартам), внутренне соотносишь ее со своим личным опытом и соглашаешься с тем, что - да, так все и было. Хочется ужаснуться и выйти к действиям, к тому, как они описаны в нашей истории. Но от строчек Нины веет такими свежими интонациями жизни, такой надеждой на лучшее, что невольно переключаешь внимание на все то искреннее, чем была богата частная жизнь. И так щемит сердце от сопричастности всему подлинному, на что мы были богаты! Многое сейчас подвергается переоценке. Вот и в финале «Дневника» звучит: «Кого любил? Кому верил?.. И нет и не будет ответа!» И хочется не только спросить с себя: где «живые чувства» (2; 138), но и поделиться своими размышлениями - очевидца двух веков.
Форма дневника не редкость. При кажущейся легкости, она предполагает в литературе отсутствие позы и ту предельную искренность, на которую отвечаешь известным - верю! Эта реакция Станиславского не покидала меня при чтении двух томов «Дневника». И первое, с чем внутренне соглашаешься, так это с глубинным одиночеством Нины Лашиной, сопровождавшим ее, когда в 1924 году, девчонкой, она уехала в Ташкент, и когда училась, выходила замуж, рожала детей, работала, и писала «в ящик стола». Как она считает, нести «известный холод одиночества» (2; 453) и не сломаться можно только имея «душевную силу, способность осознания собственной личности… достоинства, способность жить в самом себе» (2; 453). К старости, словно в утешение, ей была послана внучка Сашенька, вместе с которой они - «друзья и братья!» (2; 444). С молоком матери впитала Нина великодушие, порядочность, стойкость. Во всем этом она похожа на героев «Доктора Жеваго» Пастернака или «Белой гвардии» Булгакова, которые, как и Нина, «…не могли пролезть вперед, расталкивая локтями людей» (1; 181). А вот и взгляд со стороны: «Первый раз встречаю такую семью, как твоя… ни корысти, ни расчетов, и ни так уж много здравого смысла, но зато какая чистота души, помыслов и поступков» (2; 261).
Терпеливо управляется Нина с «обычной повседневной жизнью» семьи (1; 179), проживая любую беду, будь то нищета Ташкента, голод 30-х или разруха войны. В сороковом, например, мечтает добыть какого-нибудь варенья, чтобы давать его детям к чаю по ложечке да чтобы хватило надолго. Тяжелее дались ей муки «неспокойной совести» (1; 96), когда распадалась семья с Семеном. А в случае измены Константина, долго ощущала себя «голой» (2; 202). В это время в душе звонил колокол - выражаясь слогом Э. Хемингуэя, колокол по ее иллюзиям.
Где терпение, там и терпимость. Та терпимость и до той поры, пока не мешает выявлению правды и обличению - лжи, наушничества, манипуляции, предательства из страха за себя и т.д. Выявлять все это из глубины порядочности было больно, но «терпимость, как и доброта, должны быть разумны» (2; 162). Трудно ей стало, когда она ощутила в себе зависть, серой змеей вползшую в сердце, зависть к тем, кто жил после войны в достатке, на «ответственной должности» (1; 333). Или когда проблема отцов и детей коснулась ее семьи. Нина преодолела свое злое состояние еще большим самопожертвованием. Но чем дальше она шла по пути самоотречения, тем труднее выстраивались отношения с Константином, вернувшимся с войны. Совместное решение - усыновить сироту - стало последним в их отношениях. А разница взглядов на жизнь привела к разрыву, например, взгляда на героизм, который, по Константину, идет от «случайности, безысходности положения» (2; 101) и замотивирован «обывательскими, материальными расчетами» (2; 101).
И, кажется, огонек творческих сил Нины Лашиной погаснет от быта, семейных и иных забот - не до бытийственных сторон жизни. Но работа в журнале «Крокодил» помогала ей развивать дар слова, а память оживала, припадая к «урокам на всю жизнь» (1; 44). Первый урок - арест невиновных, из-за ошибок работников налоговой системы. Второй - встреча с отцом Иоанном Покровским, «лишенцем» дядей Ваней, родственником со стороны второго мужа, и с его словами: «Ну, что ты беспокоишься? Я не подвергаюсь никакой опасности. С земного шара не столкнут» (1; 84). Затем многочисленные аресты так называемых «врагов народа». Берг, Коржов, Киреев, Пеньков, Лебедь, Астров; Якир, Тухачевский и др. Все чаще Нина начинает соотносить свою жизнь с образом «слепых котят»: «…я перестаю понимать что-либо» (2; 142). Ее преследует «молчаливый упрек» арестованных: ведь они не увидят своих детей, как видит своих она. Не помогает прозреть и вступление в партию. Кульминацией становится встреча с заключенным о. Иоанном, в лагере под Калугой - «за то, что он, Иван Петрович Покровский, является Иваном Петровичем Покровским» (1; 199). Она называет эту встречу «движением жизни» (1; 200). Все же ей непросто было принять правду о Сталине и Берии: пришли грусть, тяжесть, но и люди стали «ближе и дороже» (2; 321). И вскоре она ощутила «примиренность и тишину» (2; 321). Легче далась правда о том, что ее книги вряд ли будет напечатаны - «слишком хорошие» (2; 301), ведь не уходила надежда: «… они будут изданы потом» (2; 301).
И напоследок слова Салтыкова-Щедрина, поразившие Нину: «Понять нужду, объяснить себе происхождение лохмотьев и бескормицы не особенно трудно, но очень трудно возвыситься до той сердечной боли, которая заставляет отождествляться с мирской нуждой и нести на себе грехи мира сего» (2; 343). Действительно, на всем протяжении «Дневника» видно ее сочувствие ко всем нуждающимся. А вот что для нее означали слова - «нести на себе грехи мира сего»? Здесь тайна и благоговейное отношение к ее истории, в которой не последнее место занимали уколы совести.
Но остаются вопросы к теме покаяния - страны и каждого. Как будто Нина передала нам, очевидцам XXI-го века, то, что открылось лично ей. Надо только принять и понести. Но ведь это и есть самое трудное, не правда ли?
Приглашаем на презентацию "Дневника русской женщины" 13 июня (среда), 18.30
адрес: ул. Нижняя Радищевская, д. 2, Дом Русского зарубежья им. Александра Солженицына, конференц-зал на 4 этаже. Вход свободный.
проезд: м. Таганская-кольцевая.