Современный кризис литургического благочестия
Оригинал взят у mka в Современный кризис литургического благочестия
Очень много важного сказано, но тут приходится приводить сильно сокращенный вариант лекции.
...После Евхаристии служится благодарственный молебен. А что такое Евхаристия? Зачем нам нужен благодарственный молебен? Появился такой суррогат, и я часто бываю на приходе, где непременно после Евхаристии и еще до креста должен быть благодарственный молебен.
И тут можно наблюдать, как активизируются вдруг верующие. Тут им понятно, что происходит. Потому что полслужбы я ждала своей исповеди, пришла на исповедь, исповедала грехи моего мужа, потом пошла причастилась. Мое внимание занято моей исповедью и причащением, а когда благодарственный молебен начинается, тут мы записочки сразу подаем, все бегут в центр храма, тут и батюшка вместе с нами стоит.
Понимаете, это нам близко, мы понимаем, как здесь происходит благодарение и поминовение. А как это происходит на Евхаристии, за что мы там благодарим - не знаем, там мы каемся в своих грехах, мы думаем про это, мы идем с большим трепетом. Я не говорю, что это плохо, понимаете, но это не так, как задумано. Потому что Церковь знает, что нам действительно нужна Евхаристия, благодарение.
Благодарение стоит в центре нашей духовной жизни, но раз мы этого не получаем в Евхаристии, то, значит, у нас там что-то другое происходит. Конечно, происходит таинство, я не про это говорю, но вся эта полнота благочестия, в центре которого стоит Евхаристия, благодарение, как задумано Типиконом и системой, у нас не осуществляется, и потому мы находим суррогаты, литургические суррогаты. Мы их находим в разных формах, потому что нам все равно это нужно, но сейчас прежние формы этого не исполняют. К этому привели разные причины, и дальше мы будем об этом говорить.
...
Вопрос не в какой-то церковной политике, дело не в том, либерал ты или консерватор. Я хочу обратить ваше внимание на суть дела, хочу, чтобы мы не заняли какие-то позиции, которые только сбивают с толку. Дело не в церковной политике, а в самой сути нашей веры.
Я вам дала такое определение кризиса, и вы можете с этим не согласиться, но мы можем еще об этом поговорить. То именно определение кризиса, когда внешние формы продолжают существовать, но перестали выполнять свои изначальные функции, свою цель. Давайте подумаем, какова цель Божественной Литургии. Но тут долго думать не надо, потому что Сам Господь говорит об этой цели: «сие творить в Мое воспоминание» (по гречески “Туто пиите ис тин емин анамнисин”). Вот цель совершения Литургии: «в Мое воспоминание».
Что у нас происходит, что происходит с этим воспоминанием? Возможно ли каждое воскресение или еще чаще присутствовать на Божественной Литургии и не сотворить этого воспоминания, живого воспоминания всего соделанного нашего ради спасения Троичным Богом? Вполне возможно ни разу даже и не помыслить о всем том, что говорится в центральной молитве Божественной Литургии. А что это за центральная молитва? Анафора, т.е. Евхаристическая молитва.
Почему мы это можем не заметить, как это может все пройти мимо? Мы не слышим этой молитвы, это внешняя форма (по разным причинам, это сложная история, тайное чтение евхаристической молитвы, тут мы можем об этом тоже поговорить, откуда это возникло и как Церковь с этим боролась). Эта функция, цель анафоры - совершить воспоминание, все это очень ясно и даже сжато излагается в молитве, но мы не слышим этого, - и мы как Церковь, как община верующих это допускаем.
Находим ли мы суррогат, где мы можем вспомнить то, о чем нам следует творить воспоминание? Да, находим, это - Символ веры. Но так не было задумано, ведь Символ веры даже не присутствовал в чине византийской литургии от самого начала, но каким-то образом (хотя не в этом цель общего произнесения или пения Символа) стал заменять функцию анафоры, отнюдь не по изначальной задумке нашего Типикона.
...
Апостол Павел говорит, что вера от слуха, то есть мы слышим слово Божие. Слышим ли мы его непосредственно из уст Спасителя? Мы даже не слышим на Его языке, Он не говорил с апостолами по-гречески. Мы знаем, что даже оригинальный текст Нового Завета нами принят уже в переводе на греческий язык. Я не говорю, что это плохо, но это уже некоторая интерпретация.
Сказанное выше очень важно для того, о чем я сейчас буду рассуждать с вами. Что предполагает наше византийское богослужебное предание? Во-первых, образ передачи нашей веры и сотворения этой анамнезы предполагает, что богослужение понятно, что язык самого богослужения вразумителен.
Это обязательно. Почему? Слово стоит в центре Откровения - «И Слово плоть бысть». Мы самого Спасителя называем Словом Божьим, так что сказать, что восточное христианство не очень заинтересовано в слове, нельзя, мы ведь ставим слово в центре нашей веры. Это не рационализация, я дальше объясню, что я имею в виду. Очень важно, чтобы это центральное слово было понятным, и особенно в литургическом контексте.
Апостол Павел в в 14 главе первого Послания к Коринфянам долго рассуждает о том, что недопустимо и не созидательно для Церкви говорить языками, что дар говорения языками не полезен в церковном собрании. Он говорит: «Ты хорошо благодаришь, но другой не назидается. Благодарю Бога моего: я более всех вас говорю языками; но в церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке». То есть владение иностранными языками хорошо, но он не видит в этом пользы для церковного собрания, пускай это и вдохновлено Духом Святым, - если другие не назидаются.
Мы не можем от этого уйти, мы не можем назвать апостола Павла обновленцем, хотя он настаивал на том, чтобы служба была понятна: это христианский принцип. Понимаете, если нам не нравится эта мысль, то мы уже должны разбираться с апостолом Павлом, это не сестра Васса придумала, не кто-нибудь еще, это христианский принцип нашего христианского богослужения, да и любого христианского обряда. Мы должны принять эту мысль, если мы вообще принимаем богословие апостола Павла, его размышления, для нас это важно.
...
“Мистагогия” - это по-гречески означает “введение в таинство”. Оно не сразу нам открывается. Там много сокрытого, но оно не ради того сокрывается, чтобы остаться каким-то секретом: таинство сокрыто до времени, чтобы в правильный момент открыться.
...
Понимание Крещения и Литургии, Евхаристии, и немного позже Символа веры, богослужебных действий было необходимо, чтобы быть введенным в церковное общество и в полноценную жизнь Церкви. Происходит ли это сейчас? Церковь старается чем дальше, тем больше это обеспечить. Но те, кто крестился в 1990-е годы, хорошо знают, что очень многие не проходили такую подготовку (конечно, в разных церквях бывает по-разному).
О многих младенцах, которых крестят в младенчестве, как-то тоже можно совершенно не думать, потому что наш обряд предполагает, что там есть крестные, которые занимаются подготовкой ребенка и следят за этим. На деле это может совершенно по-другому происходить, и крестный или крестная могут быть совершенно случайными людьми (или они просто наши хорошие друзья, или шеф по работе), при выборе которых родители были далеки от мысли о мистагогической системе нашего богослужения. Так что мистагогия у нас не всегда получается, а когда ее нет, то, что задумано в нашем богослужении, не функционирует.
А что получается? Получается невразумительность, непонятность богослужения, об этом мы сейчас еще чуть-чуть поговорим. Это признак кризиса. Непонятности быть не должно, так не было задумано. Да, есть всякие тому объяснения, и есть учебники XIX века, даже богословие на тему, почему не надо слышать молитв, не надо даже всего понимать, потому что это может быть даже опасно для нас. Опасно для нас слышать то, что написано, сотворено церковным творчеством?!
Я не хочу вас смущать, если есть малолетние дети, вы можете их вывести, но в Пятидесятницу не упала с неба евхаристическая молитва. Это не так произошло: это веками создавалось именно церковным творчеством. И кто мне скажет, что мы не призваны к творчеству, что литургия - это не творческий момент? Конечно, это вид искусства (в самом глубоком смысле) общества верующих. И то, что это для нас невразумительно и непонятно, - признак того, что это не функционирует.
...
Язык имеет прямое отношение к богослужению. Многие понимают, что нужно что-то делать с богослужебным языком, и многие святители, и недавние богословы уже давно думают о том, что народ в общем не понимает почти всё богослужение. Потому у нас и умножились ектении, что прошения по крайней мере все понимают.
...
Во что мы иногда превращаем святую воду? Мы хотим просто защититься, а не войти в живое общение с Богом, чтобы нам реально возрастать в Духе Святом, чтобы делаться каждый день сосудами Духа Святого. Ведь мы к этому призваны.
Мы часто думаем, что крещение - это как принять ванную, очиститься, это очень популярная мысль. Но крещение - это гораздо больше, чем омовение. Если ты хочешь помыться - пожалуйста, употреби мыло, сделай это как следует. А крещение гораздо больше этого, оно означает умереть и опять родиться во Христе. А враг нашего спасения хочет превратить нашу веру в магию, минимизировать нашу веру. Такие религии есть, но христианство гораздо больше, тут Бог хочет с нами встретиться.
Часто видишь эту минимализацию нашей веры, минимализацию личности Господа нашего Иисуса Христа, как будто это какой-то учитель вроде Сократа. Были такие учителя, вот у Конфуция можно многому научиться. Там тоже есть мудрые высказывания. Но Христос не просто учитель хорошей этики. Христос большую часть Своей жизни вообще ничему не учил, ничего не говорил. Он жил среди нас, Он явился нам, и встреча с Ним для нас - главное. Его слово тоже центрально, но самое главное - Его личность. Важно то, что именно из Его личности исходит это слово. И я уже говорила, что мы должны обращать внимание на это слово, но самое важное то, что оно исходит от Него.
Инокиня Васса Ларина
Очень много важного сказано, но тут приходится приводить сильно сокращенный вариант лекции.
...После Евхаристии служится благодарственный молебен. А что такое Евхаристия? Зачем нам нужен благодарственный молебен? Появился такой суррогат, и я часто бываю на приходе, где непременно после Евхаристии и еще до креста должен быть благодарственный молебен.
И тут можно наблюдать, как активизируются вдруг верующие. Тут им понятно, что происходит. Потому что полслужбы я ждала своей исповеди, пришла на исповедь, исповедала грехи моего мужа, потом пошла причастилась. Мое внимание занято моей исповедью и причащением, а когда благодарственный молебен начинается, тут мы записочки сразу подаем, все бегут в центр храма, тут и батюшка вместе с нами стоит.
Понимаете, это нам близко, мы понимаем, как здесь происходит благодарение и поминовение. А как это происходит на Евхаристии, за что мы там благодарим - не знаем, там мы каемся в своих грехах, мы думаем про это, мы идем с большим трепетом. Я не говорю, что это плохо, понимаете, но это не так, как задумано. Потому что Церковь знает, что нам действительно нужна Евхаристия, благодарение.
Благодарение стоит в центре нашей духовной жизни, но раз мы этого не получаем в Евхаристии, то, значит, у нас там что-то другое происходит. Конечно, происходит таинство, я не про это говорю, но вся эта полнота благочестия, в центре которого стоит Евхаристия, благодарение, как задумано Типиконом и системой, у нас не осуществляется, и потому мы находим суррогаты, литургические суррогаты. Мы их находим в разных формах, потому что нам все равно это нужно, но сейчас прежние формы этого не исполняют. К этому привели разные причины, и дальше мы будем об этом говорить.
...
Вопрос не в какой-то церковной политике, дело не в том, либерал ты или консерватор. Я хочу обратить ваше внимание на суть дела, хочу, чтобы мы не заняли какие-то позиции, которые только сбивают с толку. Дело не в церковной политике, а в самой сути нашей веры.
Я вам дала такое определение кризиса, и вы можете с этим не согласиться, но мы можем еще об этом поговорить. То именно определение кризиса, когда внешние формы продолжают существовать, но перестали выполнять свои изначальные функции, свою цель. Давайте подумаем, какова цель Божественной Литургии. Но тут долго думать не надо, потому что Сам Господь говорит об этой цели: «сие творить в Мое воспоминание» (по гречески “Туто пиите ис тин емин анамнисин”). Вот цель совершения Литургии: «в Мое воспоминание».
Что у нас происходит, что происходит с этим воспоминанием? Возможно ли каждое воскресение или еще чаще присутствовать на Божественной Литургии и не сотворить этого воспоминания, живого воспоминания всего соделанного нашего ради спасения Троичным Богом? Вполне возможно ни разу даже и не помыслить о всем том, что говорится в центральной молитве Божественной Литургии. А что это за центральная молитва? Анафора, т.е. Евхаристическая молитва.
Почему мы это можем не заметить, как это может все пройти мимо? Мы не слышим этой молитвы, это внешняя форма (по разным причинам, это сложная история, тайное чтение евхаристической молитвы, тут мы можем об этом тоже поговорить, откуда это возникло и как Церковь с этим боролась). Эта функция, цель анафоры - совершить воспоминание, все это очень ясно и даже сжато излагается в молитве, но мы не слышим этого, - и мы как Церковь, как община верующих это допускаем.
Находим ли мы суррогат, где мы можем вспомнить то, о чем нам следует творить воспоминание? Да, находим, это - Символ веры. Но так не было задумано, ведь Символ веры даже не присутствовал в чине византийской литургии от самого начала, но каким-то образом (хотя не в этом цель общего произнесения или пения Символа) стал заменять функцию анафоры, отнюдь не по изначальной задумке нашего Типикона.
...
Апостол Павел говорит, что вера от слуха, то есть мы слышим слово Божие. Слышим ли мы его непосредственно из уст Спасителя? Мы даже не слышим на Его языке, Он не говорил с апостолами по-гречески. Мы знаем, что даже оригинальный текст Нового Завета нами принят уже в переводе на греческий язык. Я не говорю, что это плохо, но это уже некоторая интерпретация.
Сказанное выше очень важно для того, о чем я сейчас буду рассуждать с вами. Что предполагает наше византийское богослужебное предание? Во-первых, образ передачи нашей веры и сотворения этой анамнезы предполагает, что богослужение понятно, что язык самого богослужения вразумителен.
Это обязательно. Почему? Слово стоит в центре Откровения - «И Слово плоть бысть». Мы самого Спасителя называем Словом Божьим, так что сказать, что восточное христианство не очень заинтересовано в слове, нельзя, мы ведь ставим слово в центре нашей веры. Это не рационализация, я дальше объясню, что я имею в виду. Очень важно, чтобы это центральное слово было понятным, и особенно в литургическом контексте.
Апостол Павел в в 14 главе первого Послания к Коринфянам долго рассуждает о том, что недопустимо и не созидательно для Церкви говорить языками, что дар говорения языками не полезен в церковном собрании. Он говорит: «Ты хорошо благодаришь, но другой не назидается. Благодарю Бога моего: я более всех вас говорю языками; но в церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке». То есть владение иностранными языками хорошо, но он не видит в этом пользы для церковного собрания, пускай это и вдохновлено Духом Святым, - если другие не назидаются.
Мы не можем от этого уйти, мы не можем назвать апостола Павла обновленцем, хотя он настаивал на том, чтобы служба была понятна: это христианский принцип. Понимаете, если нам не нравится эта мысль, то мы уже должны разбираться с апостолом Павлом, это не сестра Васса придумала, не кто-нибудь еще, это христианский принцип нашего христианского богослужения, да и любого христианского обряда. Мы должны принять эту мысль, если мы вообще принимаем богословие апостола Павла, его размышления, для нас это важно.
...
“Мистагогия” - это по-гречески означает “введение в таинство”. Оно не сразу нам открывается. Там много сокрытого, но оно не ради того сокрывается, чтобы остаться каким-то секретом: таинство сокрыто до времени, чтобы в правильный момент открыться.
...
Понимание Крещения и Литургии, Евхаристии, и немного позже Символа веры, богослужебных действий было необходимо, чтобы быть введенным в церковное общество и в полноценную жизнь Церкви. Происходит ли это сейчас? Церковь старается чем дальше, тем больше это обеспечить. Но те, кто крестился в 1990-е годы, хорошо знают, что очень многие не проходили такую подготовку (конечно, в разных церквях бывает по-разному).
О многих младенцах, которых крестят в младенчестве, как-то тоже можно совершенно не думать, потому что наш обряд предполагает, что там есть крестные, которые занимаются подготовкой ребенка и следят за этим. На деле это может совершенно по-другому происходить, и крестный или крестная могут быть совершенно случайными людьми (или они просто наши хорошие друзья, или шеф по работе), при выборе которых родители были далеки от мысли о мистагогической системе нашего богослужения. Так что мистагогия у нас не всегда получается, а когда ее нет, то, что задумано в нашем богослужении, не функционирует.
А что получается? Получается невразумительность, непонятность богослужения, об этом мы сейчас еще чуть-чуть поговорим. Это признак кризиса. Непонятности быть не должно, так не было задумано. Да, есть всякие тому объяснения, и есть учебники XIX века, даже богословие на тему, почему не надо слышать молитв, не надо даже всего понимать, потому что это может быть даже опасно для нас. Опасно для нас слышать то, что написано, сотворено церковным творчеством?!
Я не хочу вас смущать, если есть малолетние дети, вы можете их вывести, но в Пятидесятницу не упала с неба евхаристическая молитва. Это не так произошло: это веками создавалось именно церковным творчеством. И кто мне скажет, что мы не призваны к творчеству, что литургия - это не творческий момент? Конечно, это вид искусства (в самом глубоком смысле) общества верующих. И то, что это для нас невразумительно и непонятно, - признак того, что это не функционирует.
...
Язык имеет прямое отношение к богослужению. Многие понимают, что нужно что-то делать с богослужебным языком, и многие святители, и недавние богословы уже давно думают о том, что народ в общем не понимает почти всё богослужение. Потому у нас и умножились ектении, что прошения по крайней мере все понимают.
...
Во что мы иногда превращаем святую воду? Мы хотим просто защититься, а не войти в живое общение с Богом, чтобы нам реально возрастать в Духе Святом, чтобы делаться каждый день сосудами Духа Святого. Ведь мы к этому призваны.
Мы часто думаем, что крещение - это как принять ванную, очиститься, это очень популярная мысль. Но крещение - это гораздо больше, чем омовение. Если ты хочешь помыться - пожалуйста, употреби мыло, сделай это как следует. А крещение гораздо больше этого, оно означает умереть и опять родиться во Христе. А враг нашего спасения хочет превратить нашу веру в магию, минимизировать нашу веру. Такие религии есть, но христианство гораздо больше, тут Бог хочет с нами встретиться.
Часто видишь эту минимализацию нашей веры, минимализацию личности Господа нашего Иисуса Христа, как будто это какой-то учитель вроде Сократа. Были такие учителя, вот у Конфуция можно многому научиться. Там тоже есть мудрые высказывания. Но Христос не просто учитель хорошей этики. Христос большую часть Своей жизни вообще ничему не учил, ничего не говорил. Он жил среди нас, Он явился нам, и встреча с Ним для нас - главное. Его слово тоже центрально, но самое главное - Его личность. Важно то, что именно из Его личности исходит это слово. И я уже говорила, что мы должны обращать внимание на это слово, но самое важное то, что оно исходит от Него.
Инокиня Васса Ларина