Малышка ( продолжение)
Прошла зима. Любимое когда-то время года - время чудес, время для семьи, близких.
Этой зимой чудеса случались. Люди, которых я люблю, отвечали взаимностью. Но были и тяжелые моменты.
Новый Год, который я провела одна, с горящим как факел младенцем…
У вас случались дни, когда, будучи на самом дне человеческой немощи, вы говорите другим: «Все в порядке, я справлюсь »?
Ксюшин отец заболел вирусом в командировке. Еле живой, он приехал с подарками, побыл у нас и поехал к родителям, чтобы не заражать малышку.
Но она заразилась сразу же и ответила на вирус сорокоградусной температурой. Я решила никого не пугать, старшую дочку отправила к родителям, пусть празднуют, да и чем помочь-то смогут?
До утра протирала Ксюшку холодными тряпками и кормила, кормила, кормила грудью, потому что детка начинала плакать сразу, как только я вынимала сосок. Я прикладывала ухо к ее вздымающейся груди, слушала неровное дыхание, и думала, что что-то совсем неправильно построено в моей жизни, раз все ТАК происходит. Как-будто мы с девчонкой плывем на оторвавшейся льдине по черной, холодной реке, и все остальные где-то далеко…
« Так не должно быть больше никогда в моей судьбе, в жизни моей дочери», - обещаю я себе. К утру малышке становится легче, она засыпает, я тоже проваливаюсь в подушку, как в колодец, и, пока сознание летит в крепкий, глубокий сон, думаю, что самое темное время бывает перед рассветом. Я еще не знаю, что через две недели у меня будет новая трехкомнатная квартира в любимом зеленом районе, который сохранился в самом центре города, что Ксюшка поправится через пять дней одновременно с отцом и все потихоньку наладится.
В то новогоднее утро я просто отдала свою усталую голову, и деток, и вирусного папку, в любящие руки Бога - с верой, что могу передохнуть несколько часов, пока Он держит всех нас.
Через две недели Ксенька освоила слово «мама». Полагаю, что она знала его давно, но так уж устроена эта девочка, что всегда говорит «по делу»: позвать, попросить, обаять, вызвать умиление. А мама всегда рядом, ее глаза и сердце всегда направлены на дочку, так зачем язык зря бить?
Но в день переезда, когда я металась между ящиками и машиной, а дочка сидела на чужих руках, звонкое ксюшкино «МАМА!», проделало в моей голове небольшую, но вполне ощутимую дырочку.
Малышка, ты не представляешь себе, какие усилия мне приходилось делать, чтобы пройти мимо тебя. Родная, любимая девочка смотрела отчаянными глазами и даже не плакала от шока. Вместо нее плакала я. Плакала и бегала с бесконечными сумками под бойкие переговоры грузчиков. Ох..
Не должны мамы оставлять младенцев. Не должно у них быть никакого времени для себя, для так называемых «дел». Потому что грудничку ничего нельзя объяснить. У него мир рушится, разрывается сердце, для него это навсегда. Малыш не знает, что дела закончатся и мама вернется. Неправильно отдавать деток. Придет время, и природа сама оторвет ребенка и от груди, и от мамы. А пока изволь, родительница, быть на посту 24 часа в сутки.
Первую ночь в новой квартире Ксенька спала на мне, сцепившись в грудь руками, да еще время от времени сжимая ее на манер клаксона - чтобы удостовериться, что беда миновала, мама рядом, и все в ксюшенской вселенной на месте.
Утром… свои ощущения не помню. Асена сказала, что плохо спала, и:
- Мама у меня есть право как минимум на одну истерику. Потому что подростки плохо привыкают к новому.
Ах ты, поросенок, к комнате с заказанными ее обоями и всем-всем-всем, что можно пожелать, она будет привыкать с криками! Справившись с волной гнева, я спокойно парировала:
- Тогда у меня есть право на ежедневные истерики. Я же кормлю грудью, вырабатывается «вредные» гормоны, так что не взыщи, если в ответ на твою законную истерику пойдут мои бесконечные вопли. Имею право...
- Ноль-ноль, - без драки согласилась четырнадцатилетняя провокаторша.
Да, поговорили… Ася ушла в школу, а умытая и покормленная Ксенька завертела головой как флюгер: сколько нового, интересного! Бегом на четвереньках покорять пространство. Только вот незадача - страшно малыхе в длинном коридоре, заставленном узлами и ящиками. Она замирает на минутку, потом принимает решение. Подползает к ногам, глаза круглые, взгляд целеустремленный. Стремительно поднимает руки:
- Мама-мама!
Конечно, я возьму мою детку. Ксюша милостиво улыбается, похлопывает меня по плечу, указывая направление носом и пальцем:
- М-м!
Так, понукая и направляя маму, как лошадку, дочка доходит до нужного места и спускается вниз. Ящик со всякими штуками стоит раскрытый, приглашая порыться в нем как следует. Глазенки у Ксюты горят, просто Али-Баба с Сезамом в одном флаконе...
Так, одной рукой держим маму за юбку, чтобы не удрала, а вторую запускаем в ящик:
- О-о-о!
Такие комментарии дочка испускает каждые две минуты, вытаскивая то одежную щетку, то крем для обуви, то теплые стельки. Целый час мы обходим комнаты, суем пальцы в радиаторы и дверные щели, залезаем на подоконники, водим ручонками по обоям:
- О-о-о! Мама, о-о-о!
Через пару дней начинается поденщина - мы с Ксюшкой очищаем стены от обоев. Видимо, до нас здесь жили философы - никто ничего не переделывал, а просто клеили новые обои поверх старых. Особенно меня радуют надписи на плитах, которые мы, наконец, отскоблили дочиста. Например, «я люблю красивых женщин», и другие «люблю», но уже с конкретикой… Дом строили солдаты - теперь их любвеобильность, обусловленная возрастом и вынужденной изоляцией, заставляет меня задуматься о штукатурке потолще…Н-да.
Ксютка всегда помогает маме: водит по стене зеленой лопаткой, отдирает клочки обоев и старается поймать мой взгляд:
- Мама-мама!
- Да, деточка, очень хорошо! Как ты мне помогаешь!
Ксюша так довольна похвалой, что сразу начинает сиять, крутить головой и потряхивать попкой в стиле «макарена». В результате каждые пять минут у нас перерыв на улыбки, похвалу, танцы, потом можно работать спокойно… Мужчина сошел бы с ума, сбежал бы на край света. Но я - мама. Мой край
света здесь.
Конечно, такие вздохи-ахи от недостатка смирения, болезнь современности. Если бы я была женщиной первого тысячелетия, с колодцем, который находится в километре от моего дома, с пятью детишками и старыми родителями, то не вздыхала бы тяжко, что стены трудно с грудничком скоблить!
Я далека от единения с Энгельсом и его утверждения, что «труд сделал из обезьяны человека», но тот факт, что труд способствует самоуважению и одновременно смирению, игнорировать не могу. Казалось бы, совершенно взаимоисключающие друг друга вещи - смирение и самоуважение, но так оно и есть.
Требования к себе предъявлять обязательно нужно, и чем выше планка, чем больше усилий предпринимаешь, чтобы ее перепрыгнуть, тем спокойнее спится по ночам.
Для себя жить, как вообще не жить. И это еще один действующий христианский парадокс: кажется, стараешься для тех, кого любишь, а в результате прибавляется в тебе, ты «в Бога богатеешь», приобретаешь внутренние ресурсы, духовное богатство.
Как это заметно с возрастом - насколько сильно отличаются люди с духовным весом, и легкие, истончившиеся до дырявого бумажного пакетика «прожигатели жизни», живущие за чужой счет. Последние с тоской хватаются за ускользающую молодость, пытаясь выжать из жизни еще несколько капель удовольствия, стремясь занять у кого-нибудь еще немного жизненных сил, и так жалко выглядят их гомерические эгоистичные усилия…
Мне трудно себя заставить работать, потому что лентяйка и эгоистка. В детстве такой не была, «развратилась», когда пожила по своей воле. Мне полезно в семье. Хорошо, что за мной глядят глаза моего любимого, детские глазенки.
Я не хочу разочаровать родных, вот и тружусь, игнорируя внутренние вопли: «Поспи, ты же кормящая мама, вдруг ночью не придется! Полежи немного, войны не будет, если сегодня ты ничего не сделаешь!»
Нетушки, буду пахать и Ксюшку поучать:
- Не слушай тетку Лень, она хорошему не научит!
Ксенька Лень не слушает, работяжка моя дочка. Драет, чистит, в магазины с мамой ходит, помощница растет. Асена такая не была, разные детки у меня, одинаково любимые.
А может, я тогда такой мамой не была, другому учила старшенькую.
Как трудно в трезвости ума прожить, отслеживать ежеминутно все слова, реакции, ничего не делать по инерции: дети ведь всему учатся, и плохому тоже. Я думаю, главное - не отчаиваться. Упал, вставай и иди, а не рыдай в немощи.
Потому что дети смотрят…
Этой зимой чудеса случались. Люди, которых я люблю, отвечали взаимностью. Но были и тяжелые моменты.
Новый Год, который я провела одна, с горящим как факел младенцем…
У вас случались дни, когда, будучи на самом дне человеческой немощи, вы говорите другим: «Все в порядке, я справлюсь »?
Ксюшин отец заболел вирусом в командировке. Еле живой, он приехал с подарками, побыл у нас и поехал к родителям, чтобы не заражать малышку.
Но она заразилась сразу же и ответила на вирус сорокоградусной температурой. Я решила никого не пугать, старшую дочку отправила к родителям, пусть празднуют, да и чем помочь-то смогут?
До утра протирала Ксюшку холодными тряпками и кормила, кормила, кормила грудью, потому что детка начинала плакать сразу, как только я вынимала сосок. Я прикладывала ухо к ее вздымающейся груди, слушала неровное дыхание, и думала, что что-то совсем неправильно построено в моей жизни, раз все ТАК происходит. Как-будто мы с девчонкой плывем на оторвавшейся льдине по черной, холодной реке, и все остальные где-то далеко…
« Так не должно быть больше никогда в моей судьбе, в жизни моей дочери», - обещаю я себе. К утру малышке становится легче, она засыпает, я тоже проваливаюсь в подушку, как в колодец, и, пока сознание летит в крепкий, глубокий сон, думаю, что самое темное время бывает перед рассветом. Я еще не знаю, что через две недели у меня будет новая трехкомнатная квартира в любимом зеленом районе, который сохранился в самом центре города, что Ксюшка поправится через пять дней одновременно с отцом и все потихоньку наладится.
В то новогоднее утро я просто отдала свою усталую голову, и деток, и вирусного папку, в любящие руки Бога - с верой, что могу передохнуть несколько часов, пока Он держит всех нас.
Через две недели Ксенька освоила слово «мама». Полагаю, что она знала его давно, но так уж устроена эта девочка, что всегда говорит «по делу»: позвать, попросить, обаять, вызвать умиление. А мама всегда рядом, ее глаза и сердце всегда направлены на дочку, так зачем язык зря бить?
Но в день переезда, когда я металась между ящиками и машиной, а дочка сидела на чужих руках, звонкое ксюшкино «МАМА!», проделало в моей голове небольшую, но вполне ощутимую дырочку.
Малышка, ты не представляешь себе, какие усилия мне приходилось делать, чтобы пройти мимо тебя. Родная, любимая девочка смотрела отчаянными глазами и даже не плакала от шока. Вместо нее плакала я. Плакала и бегала с бесконечными сумками под бойкие переговоры грузчиков. Ох..
Не должны мамы оставлять младенцев. Не должно у них быть никакого времени для себя, для так называемых «дел». Потому что грудничку ничего нельзя объяснить. У него мир рушится, разрывается сердце, для него это навсегда. Малыш не знает, что дела закончатся и мама вернется. Неправильно отдавать деток. Придет время, и природа сама оторвет ребенка и от груди, и от мамы. А пока изволь, родительница, быть на посту 24 часа в сутки.
Первую ночь в новой квартире Ксенька спала на мне, сцепившись в грудь руками, да еще время от времени сжимая ее на манер клаксона - чтобы удостовериться, что беда миновала, мама рядом, и все в ксюшенской вселенной на месте.
Утром… свои ощущения не помню. Асена сказала, что плохо спала, и:
- Мама у меня есть право как минимум на одну истерику. Потому что подростки плохо привыкают к новому.
Ах ты, поросенок, к комнате с заказанными ее обоями и всем-всем-всем, что можно пожелать, она будет привыкать с криками! Справившись с волной гнева, я спокойно парировала:
- Тогда у меня есть право на ежедневные истерики. Я же кормлю грудью, вырабатывается «вредные» гормоны, так что не взыщи, если в ответ на твою законную истерику пойдут мои бесконечные вопли. Имею право...
- Ноль-ноль, - без драки согласилась четырнадцатилетняя провокаторша.
Да, поговорили… Ася ушла в школу, а умытая и покормленная Ксенька завертела головой как флюгер: сколько нового, интересного! Бегом на четвереньках покорять пространство. Только вот незадача - страшно малыхе в длинном коридоре, заставленном узлами и ящиками. Она замирает на минутку, потом принимает решение. Подползает к ногам, глаза круглые, взгляд целеустремленный. Стремительно поднимает руки:
- Мама-мама!
Конечно, я возьму мою детку. Ксюша милостиво улыбается, похлопывает меня по плечу, указывая направление носом и пальцем:
- М-м!
Так, понукая и направляя маму, как лошадку, дочка доходит до нужного места и спускается вниз. Ящик со всякими штуками стоит раскрытый, приглашая порыться в нем как следует. Глазенки у Ксюты горят, просто Али-Баба с Сезамом в одном флаконе...
Так, одной рукой держим маму за юбку, чтобы не удрала, а вторую запускаем в ящик:
- О-о-о!
Такие комментарии дочка испускает каждые две минуты, вытаскивая то одежную щетку, то крем для обуви, то теплые стельки. Целый час мы обходим комнаты, суем пальцы в радиаторы и дверные щели, залезаем на подоконники, водим ручонками по обоям:
- О-о-о! Мама, о-о-о!
Через пару дней начинается поденщина - мы с Ксюшкой очищаем стены от обоев. Видимо, до нас здесь жили философы - никто ничего не переделывал, а просто клеили новые обои поверх старых. Особенно меня радуют надписи на плитах, которые мы, наконец, отскоблили дочиста. Например, «я люблю красивых женщин», и другие «люблю», но уже с конкретикой… Дом строили солдаты - теперь их любвеобильность, обусловленная возрастом и вынужденной изоляцией, заставляет меня задуматься о штукатурке потолще…Н-да.
Ксютка всегда помогает маме: водит по стене зеленой лопаткой, отдирает клочки обоев и старается поймать мой взгляд:
- Мама-мама!
- Да, деточка, очень хорошо! Как ты мне помогаешь!
Ксюша так довольна похвалой, что сразу начинает сиять, крутить головой и потряхивать попкой в стиле «макарена». В результате каждые пять минут у нас перерыв на улыбки, похвалу, танцы, потом можно работать спокойно… Мужчина сошел бы с ума, сбежал бы на край света. Но я - мама. Мой край
света здесь.
Конечно, такие вздохи-ахи от недостатка смирения, болезнь современности. Если бы я была женщиной первого тысячелетия, с колодцем, который находится в километре от моего дома, с пятью детишками и старыми родителями, то не вздыхала бы тяжко, что стены трудно с грудничком скоблить!
Я далека от единения с Энгельсом и его утверждения, что «труд сделал из обезьяны человека», но тот факт, что труд способствует самоуважению и одновременно смирению, игнорировать не могу. Казалось бы, совершенно взаимоисключающие друг друга вещи - смирение и самоуважение, но так оно и есть.
Требования к себе предъявлять обязательно нужно, и чем выше планка, чем больше усилий предпринимаешь, чтобы ее перепрыгнуть, тем спокойнее спится по ночам.
Для себя жить, как вообще не жить. И это еще один действующий христианский парадокс: кажется, стараешься для тех, кого любишь, а в результате прибавляется в тебе, ты «в Бога богатеешь», приобретаешь внутренние ресурсы, духовное богатство.
Как это заметно с возрастом - насколько сильно отличаются люди с духовным весом, и легкие, истончившиеся до дырявого бумажного пакетика «прожигатели жизни», живущие за чужой счет. Последние с тоской хватаются за ускользающую молодость, пытаясь выжать из жизни еще несколько капель удовольствия, стремясь занять у кого-нибудь еще немного жизненных сил, и так жалко выглядят их гомерические эгоистичные усилия…
Мне трудно себя заставить работать, потому что лентяйка и эгоистка. В детстве такой не была, «развратилась», когда пожила по своей воле. Мне полезно в семье. Хорошо, что за мной глядят глаза моего любимого, детские глазенки.
Я не хочу разочаровать родных, вот и тружусь, игнорируя внутренние вопли: «Поспи, ты же кормящая мама, вдруг ночью не придется! Полежи немного, войны не будет, если сегодня ты ничего не сделаешь!»
Нетушки, буду пахать и Ксюшку поучать:
- Не слушай тетку Лень, она хорошему не научит!
Ксенька Лень не слушает, работяжка моя дочка. Драет, чистит, в магазины с мамой ходит, помощница растет. Асена такая не была, разные детки у меня, одинаково любимые.
А может, я тогда такой мамой не была, другому учила старшенькую.
Как трудно в трезвости ума прожить, отслеживать ежеминутно все слова, реакции, ничего не делать по инерции: дети ведь всему учатся, и плохому тоже. Я думаю, главное - не отчаиваться. Упал, вставай и иди, а не рыдай в немощи.
Потому что дети смотрят…