Один день конца апреля 1820 года
«Пушкина надобно сослать в Сибирь: он наводнил Россию возмутительными стихами; вся молодежь наизусть их читает»
Александр I, 1820.
"Quant au Comte Милорадовичь - je ne sais en le voyant si je me jetterai à ses pieds ou dans ses bras".
Из неизвестной записки С. Л. Пушкина, отца поэта, к В. А. Жуковскому.
К хорошо известным по другим документам именам участников хлопот за Пушкина (Николай Михайлович Карамзин, Василий Андреевич Жуковский, Александр Иванович Тургенев) вновь найденное письмо прибавляет имя графа М. А. Милорадовича, С.-Петербургского генерал-губернатора, неожиданно благосклонное отношение которого к автору оды „Вольность“ хотя и отмечалось в позднейших мемуарных источниках, но до сих пор не было подтверждено ни одним документом. Мы имеем в виду записки И. И. Пущина и воспоминания Ф. Н. Глинки. Поскольку рассказ И. И. Пущина основан на сведениях, полученных из вторых рук и восходящих скорее всего к данным Ф. Н. Глинки, приводим последние в их наиболее существенной части полностью:
„Раз утром выхожу я из своей квартиры (на Театральной площади) и вижу Пушкина, идущего мне навстречу. Он был, как и всегда бодр и свеж; но обычная (по крайней мере при встречах со мною) улыбка не играла на его лице, и легкий оттенок бледности замечался на щеках. «Я к вам» - «А я от себя!» И мы пошли вдоль площади. Пушкин заговорил первый: «Я шел к вам посоветоваться. Вот видите: слух о моих и не моих (под моим именем) пиэсах, разбежавшихся по рукам, дошел до правительства... Меня требуют к Милорадовичу. Я знаю его по публике, но не знаю, как и что будет и с чего с ним взяться?..» Мы остановились и обсуждали дело со всех сторон. В заключение я сказал ему: «Идите прямо к Милорадовичу, не смущаясь и без всякого опасения. Он не поэт; но в душе и рыцарских его выходках у него много романтизма и поэзии: его не понимают! Идите и положитесь безусловно на благородство его души: он не употребит во зло вашей доверенности». Тут, еще поговорив немного, мы расстались. Пушкин пошел к Милорадовичу, а мне путь лежал в другое место. Часа через три явился и я к Милорадовичу... Лишь только ступил я на порог кабинета, Милорадович закричал мне навстречу: «Знаешь, душа моя! (это его поговорка) у меня сейчас был Пушкин! Мне ведь велено взять его и забрать все его бумаги; но я счел более деликатным (это тоже любимое его выражение) пригласить его к себе и уж от него самого вытребовать бумаги. Вот он и явился очень спокоен, с светлым лицом и, когда я спросил о бумагах, он отвечал: «Граф! все мои стихи сожжены! - у меня ничего не найдется на квартире; но, если вам угодно, все найдется здесь (указал пальцем на свой лоб). Прикажите подать бумаги, я напишу всё, что когда либо написано мною (разумеется, кроме печатного) с отметкою, что̀ мое и что̀ разошлось под моим именем». Подали бумаги. Пушкин сел и писал, писал... и написал целую тетрадь... Вот она (указывая на стол у окна), полюбуйся!.. Завтра я отвезу ее государю. А знаешь ли? - Пушкин пленил меня своим благородным тоном и манерою (это тоже его словцо) обхождения».
„На другой день я постарался придти к Милорадовичу поранее и поджидал возвращения его от государя. Он возвратился, и первым словом его было: «Ну, вот дело Пушкина и решено!» Разоблачившись потом от мундирной формы, он продолжал: «Я вошел к государю с своим сокровищем, подал ему тетрадь и сказал: Здесь всё, что разбрелось в публике, но вам, государь, лучше этого не читать!.. Потом я рассказал подробно, как у нас дело было. Государь слушал внимательно, и наконец спросил: «А что же ты сделал с автором»? - Я?.. (сказал Милорадович) - я объявил ему от имени вашего величества прощение!.. Тут мне показалось (продолжал Милорадович), что государь слегка нахмурился. Помолчав немного, государь с живостью сказал: «Не рано ли?!» Потом, еще подумав, прибавил: «Ну, коли уж так, то мы распорядимся иначе: снарядить Пушкина в дорогу, выдать ему прогоны и, с соответствующим чином и с соблюдением возможной благовидности, отправить его на службу на юг!» Вот как было дело. Между тем, в промежутке двух суток, разнеслось по городу, что Пушкина берут и ссылают. Гнедич, с заплаканными глазами (я сам застал его в слезах) бросился к Оленину; Карамзин, как говорили, обратился к государыне; а (незабвенный для меня) Чаадаев хлопотал у Васильчикова, и всякий старался замолвить слово за Пушкина. Но слова шли своею дорогою, а дело исполнялось буквально по решению“.
Рассказ Ф. Н. Глинки не свободен от ошибок и неточностей, обусловленных, с одной стороны, наивной идеализацией самого образа М. А. Милорадовича и патриархальных методов его управления, с другой - незнакомством мемуариста с документом, представленным царю 4 мая 1820 г. графом И. А. Каподистрией в результате хлопот В. А. Жуковского и Н. М. Карамзина. Но, так или иначе, участь Пушкина не могла быть решена без согласования с органами государственной охраны, во главе которых в С.-Петербурге стоял граф М. А. Милорадович. Именно его сочувствием и поддержкой и обусловлена была, вероятно, ликвидация дела Пушкина в том направлении, которое предопределялось запиской графа Каподистрии. Печатаемое нами обращение С. Л. Пушкина к В. А. Жуковскому, подтверждая рассказы мемуаристов об исключительной роли гр. М. А. Милорадовича в прекращении секретного дознания о Пушкине, позволяет с бо́льшим доверием отнестись и к другим показаниям записок Ф. Н. Глинки и И. И. Пущина об обстоятельствах высылки поэта из Петербурга в 1820 г".
См.:
Ю. Г. ОКСМАН
К ИСТОРИИ ВЫСЫЛКИ ПУШКИНА ИЗ ПЕТЕРБУРГА В 1820 г.
Неизвестное письмо С. Л. Пушкина к В. А. Жуковскому
"...Об этом же так рассказывает Пущин: «Когда привезли Пушкина, Милорадович приказывает полицеймейстеру ехать в его квартиру и опечатать все бумаги. Пушкин, слыша это приказание, говорит ему: „Граф, вы напрасно это делаете. Там не найдете того, что ищете. Лучше велите дать мне перо и бумаги, я здесь же все вам напишу“. (Пушкин понял в чем дело). Милорадович, тронутый этою свободною откровенностью, торжественно воскликнул: „Ah, c’est chevaleresque!“» и пожал ему руку. Пушкин сел, написал все контрабандные свои стихи и попросил дежурного адъютанта отнести их графу в кабинет»"...
См.:
Цявловский М.А.
«МЫ ДОБРЫХ ГРАЖДАН ПОЗАБАВИМ...»
(О ПРИНАДЛЕЖНОСТИ ЭПИГРАММЫ ПУШКИНУ)
А вот и благодарность потомков:
"МИЛОРАДОВИЧ гр. Мих. Андр. (1771-1825) - генерал, участник суворовских походов, турецкой войны и кампании 1812 г. В 1818 г. был назначен петербургским генерал-губернатором. М. отличался самомнением, фанфаронством и хвастливостью. Будучи страстным театралом, он принял на себя заведование театрами. Как сторонник Семеновой, М. всеми мерами боролся с ее противниками и конкурентками: преследовал Колосову, выслал в 1822 г. за шиканье Семеновой Катенина. Заведование театрами выразилось и в том, что из театральной школы М. сделал себе, по отзывам современников, гарем. Для хорошеньких актрис, пользовавшихся его расположением, он отстроил в 1823 г. Екатерингоф (загородный Петербургский парк, место гуляний). В 1820 г. ему было поручено принять меры против П., стихи которого, направленные против правительства, получили широкое распространение. Вызванный для дачи объяснений к М., П. здесь же наизусть написал свои революционные стихи. В 1824 г. во время наводнения М. принимал участие в спасении утопающих, о чем упоминается в «Медном всаднике». Во время восстания 14 декабря 1825 М. был убит выстрелом Каховского".
См.:
ЭНИ "Пушкин" : Путеводитель по Пушкину - Алфавитная часть
...
