Недавно, роясь на антресолях, я обнаружил папки со своими публикациями 20-30 летней давности. Кое-что показалось мне не устаревшим и даже любопытным и поучительным. - Так почему бы не предложить их сегодняшнему читателю, - подумал я, - а вдруг понравится.
Вот и предлагаю. Итак, ретро № 1 - рассказ «Странный день». Он публиковался много раз - в
ЛГ и других газетах, в сборниках, в моей книжке, но тогда, в начале 80-х его рискнула напечатать только газета «Гудок».
![](http://pics.livejournal.com/v_gretch/pic/00006ayt/s320x240)
СТРАННЫЙ ДЕНЬ
Все было, как обычно - утро, день, а потом и вечер, за которым ожидалась ночь. Лев Николаевич открыл входную дверь своим ключом, прошел на кухню и сел к столу.
- Ну что? - Сонечка посмотрела на мужа с тихой надеждой. - Ты едешь?
Лев Николаевич виновато вздохнул и промолчал.
- Так я и знала, - сказала Сонечка и ушла в ванную стирать пододеяльники. И плакать. Пододеяльники она стирала потому, что не любила прачечных, а плакала - потому, что речь шла о длительной, уже третей в этом году и, конечно, не последней командировке мужа . Ехать предстояло на один отдаленный объект, в тьму-таракань - ни гостиницы приличной, ни столовой, а что обидно особенно - это был единственный повод, по которому Льва Николаевича вообще вспоминали в отделе. И он, будучи человеком обязательным, ехал. Такой уж он был человек. Когда на службе раздавали канцтовары - бумагу, копирку и другую копеечную ерунду, и сотрудники тащили все это домой, ему доставались только линованные амбарные книги и какие-то сиреневые бланки. И потому нужный для работы канцелярский инвентарь он покупал в магазине “Школьник”. За свои деньги. Однажды он рассказал об этом дома, после чего теща, ненавидевшая его тайно, стала делать это открыто.
- Ты вышла замуж за идиота, - говорила она, даже не всегда в его отсутствие, жене, Сонечке. - Посмотри, на кого он похож? А ты сама? А дети?
Это было обидно и несправедливо - сам Лев Николаевич был похож на обычного старшего инженера, кем он и являлся, жена вполне походила на экономиста, что тоже соответствовало, а дети чем-то походили на него самого, чем-то на Сонечку, а чем-то на всех остальных детей на свете. Но все равно, от этих слов Лев Николаевич расстраивался.
И вообще-то жилось ему не сладко. В транспорте ему грубили, обвешивать его было просто наслаждением - на весы он не смотрел принципиально, считая это неприличным, а если и смотрел - молчал. Впрочем, один раз он не выдержал и сказал. Дома. Сказал, что ему было стыдно за продавщицу. После этого тихая Сонечка стала еще тише и молчала две недели подряд.
И сейчас, выйдя из ванной с заплаканными глазами, она молча достала чемодан и стала укладывать в него командировочный набор мужа.
- Сонечка, - взмолился измученный тишиной Лев Николаевич, - но чем же я виноват?
И Сонечку прорвало:
- Господи, - тихо закричала она, - ну почему же ты не можешь жить как другие? Почему ты не можешь принести домой хоть пачку копирки?
- Потому что я не умею приносить копирку, - отвечал Лев Николаевич.
- Так научись, - сказала Сонечка, - или я уйду навсегда.
Солнце, последний раз осветив комнату, скрылось. Лев Николаевич надел болоньевую куртку, шляпу с короткими тирольскими полями и вышел на улицу.
- Ладно, - пригрозил он неизвестно кому, - я вам принесу.
И, почувствовав какое-то сумасшедшее облегчение, зашел в маленький магазинчик на углу, закрыл глаза и сунул в карман плавленый сырок “Дружба” - тогда он стоил ровно 26 копеек. И пошел прочь.
Он ждал, что его задержат, начнут срамить, заламывать руки за спину, даже посадят в тюрьму, но ничего этого не случилось - он спокойно вышел на улицу. Никто не заметил.
Что было потом, он не помнил. Ходил где-то, разговаривал сам с собой, размахивал руками. Светила луна. Вернулся домой под утро, засунул проклятый сырок в холодильник и забылся сном.
А утром раздался резкий телефонный звонок.
- Лев Николаевич, - начальник был непривычно ласков, даже заискивал. - Сегодня летите в Ригу, на конференцию. Назад особенно не спешите. Позагорайте, отдохните, а то замотали мы вас совсем.
“А как же командировка?” - хотел было спросить Лев Николаевич, но бархатный голос уже отвечал:
- И думать забудьте - найдется кому поехать. В общем, отправляйтесь и ни о чем не думайте. Машину я послал.
И Лев Николаевич улетел. А вернулся бодрым, загорелым и вообще другим человеком. Отдельские женщины даже роман предположили, но этого не было.
А потом и другие пошли изменения. Вскоре один из недавних рижских знакомых Льва Николаевича - большой, кстати, и тогда был человек, а теперь и подавно - взял его к себе завом. А когда открылась вакансия - замом. Потом появилась квартира в излучине реки - воздух, и до метро два шага, хотя про метро Лев Николаевич в ту пору уже и позабыл. Дети перешли в школу с правильным уклоном, теща стала приходить только по воскресеньям.
Да и сам Лев Николаевич сильно изменился. Одет с большим вкусом и недешево, а главное - помолодел, выпрямился, походка стала упругой, взгляд уверенным, сон глубоким.
Не спится ему только в полнолуние. Он ворочается с боку на бок, стонет, а когда в окне появляется луна и свет ее заливает самые темные углы просторной квартиры, молча встает с постели, надевает старую болоньевую куртку, шляпу с короткими тирольскими полями и выходит на улицу. А возвращается только под утро - тихий, усталый. И ложится спать.
А назавтра работники одного из магазинов, обязательно находят на пороге ровно 26 копеек. Уже много лет. Иногда это двадцать копеек и две трешки, а иногда пятнашка, гривенник и копеечка. Правда теперь, когда деньги и все остальное поменялось, сумму они находят другую, но - эквивалентную. Сначала они удивлялись, а потом привыкли.
1983