Нанайская девочка
Сижу в ванне под горячей струей и проговариваю Бродского - наизусть, громко. То есть монотонно пропеваю, подражая ему самому (коллекция записей от ГМ: раз - два - три). Сначала дважды "Я позабыл тебя, но помню штукатурку", потом "Маленькие города, где вам не скажут правду", потом "Меня упрекали во всем, окромя погоды" и наконец "Сухое левантинское лицо". В последнем запутываюсь во втором четверостишии, но быстро восстанавливаю, как правильно. Снова "Я позабыл тебя". Интересно, может ли мозг одновременно выполнять сразу две операции? Раньше у меня было так: погружаешься во что-то одно - и вперед! И нельзя отвлекаться ни на что, а то собьешься. А сейчас: читаю стих, при этом думаю мысль. Впору предположить, что просто я распараллелилась, и в двух несовпадающих, но как-то хитро соединенных между собой системах измерений, в двух ваннах сидят две Саши, каждая занята своим делом. А мысль такая: ГМ написал, что он сто раз прочитал стих - и сразу целиком запомнил наизусть. И Милла milsin ему вторит: нечего тупо заучивать - что легло на душу, то и запомнится само собой. Я им верю, но, видимо, мои мнемонические механизмы поистерлись и сбоят. Вернее, дело даже не в памяти, а в способности сосредоточиться. Даже многократного считывания вслух со страницы мне не хватает, чтобы так погрузиться в стих, чтобы он естественным путем загрузился в меня. Нужны, увы, механические усилия, практически школьные. Зато когда он во мне, то с каждым новым проговариванием раскрывается все больше и больше, подобно неторопливому, многолепестковому бутону, который, начав распускаться, не сразу покажет миру свои тычинки. В конце концов, какая разница, каким путем, ведь главное, что имеем в результате. Или не так?
ГМ пишет, что "Н.Н." его любимое стихотворение. И как бы передо мной встает задача выбрать свое любимое. Но у меня все выученные - любимые. Ни одному из них не могу отдать предпочтение. И даже "Большую элегию Джону Донну" (правда, до нее черед еще не дошел), хоть она и была оглушительна для меня и держится особняком, не выделю в самые-самые, не скажу, что превосходит другие. Размышляю. Наверное, это у далекого поэта можно выбрать что-то более или менее близкое. А когда он целиком близок? Когда читаешь стих и вдруг чувствуеешь, что вот он, автор, рядом, даже можно потрогать. И даже тебе кажется, что про каждое стихотворение ты не только понимаешь, почему оно сочинено, откуда взялось, но и странным образом знаешь то состояние, в котором автор низал слова. Допустим, вечные антиподы (по-женски, по-творчески, по-человечески - в моем понимании) - Цветаева и Ахматова. Первую приняла всю. У второй еще в юности вычленила "Песню последней встречи": Как беспомощно грудь холодела, но шаги мои были легки. Я на правую руку надела перчатку с левой руки. Эта деталь - надетая не на ту руку перчатка - такая простая и трогательная меня и покорила. У Ахматовой много прекрасных стихов, но не мои, не мои.
А вода все льется. Я успела помыть голову.
Не заставили себя ждать примеры, опровергающие мою догадку, толпятся на входе, каждый норовит просочиться первым. У глубоко почитаемого мною (во всех его изъявлениях!) Ходасевича я больше всего люблю... Э-э-э... Ну же! Эта журчащая струя не дает мне сосредоточиться! Боже мой! Неужели забыла?! Неужели Бродский лег не рядом, а на? Восемь строчек Ходасевича я в течение многих лет могла проговорить даже в бессознательном состоянии. Это был самый великолепный мой козырь. Помню только нож и алый жгут и что плечи должны прорасти крыльями. Слова закувыркались, закаруселили перед глазами... Сначала нашелся правильный порядок для ножа и жгута: мой нож проводит алый жгут. К этой строчке приросли три другие - воскресли из небытия нежная плоть и целованность. Дольше всего сопротивлялись почему-то первые две строчки. И наконец:
Не верю в красоту земную
И здешней правды не хочу,
И ту которую целую,
Простому счастью не учу.
По нежной плоти человечьей
Мой нож проводит алый жгут,
Пусть мной целованные плечи
Опять крылами прорастут.
(Изящную трактовку этого восьмистишия обнаружила на Стихире:
Это изуверское злодейство следствие экзальтации бывшего символиста, встретившегося с ещё большей экзальтацией власть имущих, призывающих именно к ножу и топору в борьбе с контрреволюцией и потерявшего моральные ориентиры, а следовательно - этику, или это самоирония интеллигента, испытывающая свою последнюю стадию - сарказм перед лицом смерти?)
А Набоков? Свет моей жизни, огонь моих чресел... (Преувеличиваю, конечно, немного, да.)
Вижу, как над всей его поэзией (люблю!) парит "Мать". Вот читаю сейчас и опять реву. И каждый раз реву.
Вода льется.
Уже долгое время не пытаюсь начинать новую жизнь. Если нужно что-то полезное воплотить в жизнь, самое действенное - путем мелких итераций возвести это что-то в ранг ежедневного ритуала. Ритуал должен быть необременительным. Хочешь учить стихи, начинай не с "Двух часов в резервуаре", хотя это было бы монументально, впечатляюще, а со "Снег сено запорошил сквозь щели под потолком". Хочешь, чтобы дома всегда была еда для детей, просто научись регулярно варить (тут суть не в "научись варить", а в "научись регулярно") то, что не требует много времени, какие-нибудь простые супы, например. Хочешь побороть вечного женского врага, трехглавого дракона - "толстый зад, жирные ляжки, отвислый живот" - не обещай себе с понедельника начать ходить в спортивный зал и заниматься там до семи потов, а каждое утро, входя в ванную, протягивай руку за щетками и делай себе пятиминутное сухое растирание (когда-то давно я прочитала, что оно хорошо помогает от целлюлита, правда, вместе с ароматерапией, но возиться со всеми этими маслами долго, а вот щетки - быстрое дело. Вжик-вжик.). Подвиги обессиливают. Совершив один, на второй уже не отваживаешься. У меня всегда так было.
Правда, авиатор сегодня напомнил, что снег стаял, пришла пора побегать по окрестностям. Он, конечно, прав. Но я не знаю, как сделать ритуал из ежеутреннего бега. Пока он мне представляется ритуалищем, граничащим с подвигом. А еще у меня нет кроссовок.
Короче, нам бы ваши заботы, Марьиванна.
И пора уже вылезти из ванны и ехать на работу.
ГМ пишет, что "Н.Н." его любимое стихотворение. И как бы передо мной встает задача выбрать свое любимое. Но у меня все выученные - любимые. Ни одному из них не могу отдать предпочтение. И даже "Большую элегию Джону Донну" (правда, до нее черед еще не дошел), хоть она и была оглушительна для меня и держится особняком, не выделю в самые-самые, не скажу, что превосходит другие. Размышляю. Наверное, это у далекого поэта можно выбрать что-то более или менее близкое. А когда он целиком близок? Когда читаешь стих и вдруг чувствуеешь, что вот он, автор, рядом, даже можно потрогать. И даже тебе кажется, что про каждое стихотворение ты не только понимаешь, почему оно сочинено, откуда взялось, но и странным образом знаешь то состояние, в котором автор низал слова. Допустим, вечные антиподы (по-женски, по-творчески, по-человечески - в моем понимании) - Цветаева и Ахматова. Первую приняла всю. У второй еще в юности вычленила "Песню последней встречи": Как беспомощно грудь холодела, но шаги мои были легки. Я на правую руку надела перчатку с левой руки. Эта деталь - надетая не на ту руку перчатка - такая простая и трогательная меня и покорила. У Ахматовой много прекрасных стихов, но не мои, не мои.
А вода все льется. Я успела помыть голову.
Не заставили себя ждать примеры, опровергающие мою догадку, толпятся на входе, каждый норовит просочиться первым. У глубоко почитаемого мною (во всех его изъявлениях!) Ходасевича я больше всего люблю... Э-э-э... Ну же! Эта журчащая струя не дает мне сосредоточиться! Боже мой! Неужели забыла?! Неужели Бродский лег не рядом, а на? Восемь строчек Ходасевича я в течение многих лет могла проговорить даже в бессознательном состоянии. Это был самый великолепный мой козырь. Помню только нож и алый жгут и что плечи должны прорасти крыльями. Слова закувыркались, закаруселили перед глазами... Сначала нашелся правильный порядок для ножа и жгута: мой нож проводит алый жгут. К этой строчке приросли три другие - воскресли из небытия нежная плоть и целованность. Дольше всего сопротивлялись почему-то первые две строчки. И наконец:
Не верю в красоту земную
И здешней правды не хочу,
И ту которую целую,
Простому счастью не учу.
По нежной плоти человечьей
Мой нож проводит алый жгут,
Пусть мной целованные плечи
Опять крылами прорастут.
(Изящную трактовку этого восьмистишия обнаружила на Стихире:
Это изуверское злодейство следствие экзальтации бывшего символиста, встретившегося с ещё большей экзальтацией власть имущих, призывающих именно к ножу и топору в борьбе с контрреволюцией и потерявшего моральные ориентиры, а следовательно - этику, или это самоирония интеллигента, испытывающая свою последнюю стадию - сарказм перед лицом смерти?)
А Набоков? Свет моей жизни, огонь моих чресел... (Преувеличиваю, конечно, немного, да.)
Вижу, как над всей его поэзией (люблю!) парит "Мать". Вот читаю сейчас и опять реву. И каждый раз реву.
Вода льется.
Уже долгое время не пытаюсь начинать новую жизнь. Если нужно что-то полезное воплотить в жизнь, самое действенное - путем мелких итераций возвести это что-то в ранг ежедневного ритуала. Ритуал должен быть необременительным. Хочешь учить стихи, начинай не с "Двух часов в резервуаре", хотя это было бы монументально, впечатляюще, а со "Снег сено запорошил сквозь щели под потолком". Хочешь, чтобы дома всегда была еда для детей, просто научись регулярно варить (тут суть не в "научись варить", а в "научись регулярно") то, что не требует много времени, какие-нибудь простые супы, например. Хочешь побороть вечного женского врага, трехглавого дракона - "толстый зад, жирные ляжки, отвислый живот" - не обещай себе с понедельника начать ходить в спортивный зал и заниматься там до семи потов, а каждое утро, входя в ванную, протягивай руку за щетками и делай себе пятиминутное сухое растирание (когда-то давно я прочитала, что оно хорошо помогает от целлюлита, правда, вместе с ароматерапией, но возиться со всеми этими маслами долго, а вот щетки - быстрое дело. Вжик-вжик.). Подвиги обессиливают. Совершив один, на второй уже не отваживаешься. У меня всегда так было.
Правда, авиатор сегодня напомнил, что снег стаял, пришла пора побегать по окрестностям. Он, конечно, прав. Но я не знаю, как сделать ритуал из ежеутреннего бега. Пока он мне представляется ритуалищем, граничащим с подвигом. А еще у меня нет кроссовок.
Короче, нам бы ваши заботы, Марьиванна.
И пора уже вылезти из ванны и ехать на работу.