Цветаевский квартал в Петербурге ©
- Куда это держишь путь,
Красавица - аль в обитель?
- Нет, милый, хочу взглянуть
На царицу, на царевича, на Питер... (М.Ц.)
«Начало января 1916 года, начало последнего года старого мира. Разгар войны. Темные силы.
Сидели и читали стихи. Последние стихи на последних шкурах у последних каминов...
Пир во время Чумы? Да. Но те пировали - вином и розами, мы же - бесплотно, чудесно, как чистые духи - уже призраки Аида - словами: звуком слов и живой кровью чувств».
8 октября 1892 г., ровно 125 лет назад, родилась Марина Ивановна Цветаева.
Выше приведены строки из ее очерка «Нездешний вечер» [1]. Был он опубликован в Париже в 1936 г., через 20 лет после описываемых событий в зимнем Петрограде, где она встретила последний год старого мира, от Р.Х. 1916-й.
«Над Петербургом стояла вьюга. Именно - стояла: как кружащийся волчок - или кружащийся ребенок - или пожар. Белая сила - уносила.
Унесла она из памяти и улицу и дом, а меня донесла - поставила и оставила - прямо посреди залы - размеров вокзальных, бальных, музейных, сновиденных...».
«Цветаева действительно самый искренний русский поэт, но искренность эта, прежде всего, есть искренность звука - как когда кричат от боли. Боль - биографична, крик - внеличен» (Иосиф Бродский). Попробуем восстановить в памяти и улицу и дом с залой сновиденных размеров. А также совершим небольшую прогулку по цветаевским адресам Петербурга.
«- А что это еще за цветаевский квартал выдумал автор? - такою, полагаю, будет мысль большинства читателей,- Марина Цветаева москвичка, да и Петербург посетила всего один раз».
СКОЛЬКО РАЗ МАРИНА ЦВЕТАЕВА БЫЛА В ПЕТЕРБУРГЕ?
На этот вопрос ответить не так просто. Была предсвадебная поездка в январе 1912 г., о которой никакой информации вы у биографов М.Ц. не найдете. О ней она упоминает в письме к М. Волошину от 10.01.1912 г. [2]: «Милый Макс, сейчас я у Сережиных родственников в П<етер>бурге [сестра Сергея Эфрона Анна Яковлевна и ее муж, Александр Владимирович Трупчинский]».
Впечатления от зимнего путешествия 1915-1916 гг. были настолько сильны, что сама М.Ц. восприняла этот приезд в Петроград, как первый. «Я в первый раз в жизни была в Петербурге... и был такой мороз - и в Петербурге так много памятников - и сани так быстро летели - все слилось, только и осталось от Петербурга, что стихи Пушкина и Ахматовой. Ах, нет: еще камины. Везде, куда меня приводили, огромные мраморные камины, - целые дубовые рощи сгорали!» [3].
И было третье ее пришествие 18 июня 1939 г. с рейсом Гавр-Ленинград на пароходе «Мария Ульянова». Но возвращалась она на родину тайно и уже на следующий день была в Москве. По-видимому, рядом находились люди в штатском с внимательными и усталыми глазами.
Тот второй и главный приезд ее в наш город в последний год старого мира был многознаменательным во всех отношениях. А все связанные с ним питерские дома находятся на одной улице - Саперном переулке в Литейной части. Так распорядилась судьба. Современное фото Саперного переулка в заголовке поста.
ДОМ № 10. «ЛОРД»
В конце декабря 1915 г. Марина Цвеаева и ее возлюбленная Софья Парнок прибыли в Петроград в гости к «литературной тетушке», издательнице журнала «Северные записки» Софье Чацкиной (1878-1931) и ее мужу, переводчику и редактору Якову Сакеру. О романе М.Ц. и Парнок см. пост автора «Незнакомка с челом Бетховена» . Этому роману мы обязаны появлением цикла замечательных стихов «Подруга».
Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? - Чья победа? -
Кто побежден?
Всё передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?
Кто был охотник? Кто - добыча?
Всё дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?...
Парнок была сотрудником «Северных записок». Она и познакомила М.Ц. с Чацкиной, покровительницей молодых талантов Серебряного века. С начала 1915 г. и до закрытия журнала после октября 1917 г. «Северные записки» регулярно печатали стихи и переводы М.Ц. В те времена она не любила получать литературных гонораров и издатели журнала оплачивали ее труд подарками и приглашениями.
«Софья Исааковна Чацкина и Яков Львович Сакер, так полюбившие мои стихи, полюбившие и принявшие меня как родную, подарившие мне три тома Афанасьевских сказок и двух рыжих лисиц (одну - лежачую круговую, другую - стоячую: гонораров я не хотела) - и духи Jasmin de Corse - почтить мою любовь к Корсиканцу, - возившие меня в Петербурге на острова, в Москве к цыганам, все минуты нашей совместности меня праздновавшие…
Софья Исааковна Чацкина и Яков Львович Сакер, спасибо за праздник - у меня его было мало» .
Главным событием этого праздника стал литературный вечер в доме инженера-кораблестроителя, директора Николаевских верфей и потомственного дворянина Иоакима Самуиловича Канегиссера (1860-1930). На нем Цветаева читала свои стихи блестящему собранию элиты Серебряного века, и это был ее триумф.
«Сижу в той желтой зальной … пустыне и читаю стихи, не читаю - говорю наизусть. … Читаю в первую голову свою боевую Германию:
Ты миру отдана на травлю, И счета нет твоим врагам. Ну, как же я тебя
оставлю? Ну, как же я тебя предам?
И где возьму благоразумье "За око - око, кровь - за кровь"? Германия,
мое безумье! Германия, моя любовь! ...
Эти стихи Германии - мой первый ответ на войну. В Москве эти стихи успеха не имеют, имеют обратный успех. Но здесь, - чувствую - попадают в точку, в единственную цель всех стихов - сердце…
Читаю еще:
Я знаю правду! Все прежние правды - прочь! Не надо людям с людьми на
земле бороться! Смотрите вечер' Смотрите уж скоро ночь! О чем - поэты,
любовники, полководцы?
Уж ветер стелется, уже земля в росе, Уж скоро звездная в небе застынет
вьюга, И под землею скоро уснем мы все, Кто на земле не давали уснуть друг
другу.
Читаю весь свой стихотворный 1915 год - а все мало, а все - еще хотят. Ясно чувствую, что читаю от лица Москвы и что этим лицом в грязь - не ударяю, что возношу его на уровень лица - ахматовского. Ахматова! - Слово сказано. Всем своим существом чую напряженное - неизбежное - при каждой моей строке - сравнивание нас (а в ком и - стравливание): не только Ахматовой и меня, а петербургской поэзии и московской, Петербурга и Москвы».
Дом Каннегисеров (Саперный пер., 10) был широко известен в литературно-художественных кругах северной столицы. Он часто упоминается в мемуарах: «Дом существует. На доме (на крыше) какая-то архитектурная деталь. Креститься на Дом нельзя - это не церковь. Перекрестить его можно - пусть существует долго, долго - так как вечного ничего на земле нет…» (О.Н. Арбенина-Гильдебрандт [4]) .
Дом № 10 с башенкой («архитектурная деталь»). Дом триумфа Марины Цветаевой
Двор-курдонер дома № 10 со стороны Гродненского пер.
Семья Канегиссеров занимала сдвоенную квартиру № 4/5 на третьем этаже, с окнами и эркерами на обе стороны дома, громадными каминами и залой вокзальных размеров. М.Ц. подружилась с этой семьей. В «Нездешнем вечере» она пишет о сыновьях И. Канегиссера - Сергее и Леониде: «Леня - поэт, Сережа - путешественник, и дружу я с Сережей... Леня для меня слишком хрупок, нежен... цветок».
Леонид Канегиссер (1896-1918), названный «цветком», ближайший друг Сергея Есенина, хладнокровно пристрелит председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого и будет казнен в октябре 1918 г.
«После Лени осталась книжечка стихов - таких простых, что у меня сердце сжалось: как я ничего не поняла в этом эстете, как этой внешности - поверила» . Сергей Канегиссер покончит с собой в 1917 г.
Хозяина квартиры М.Ц. про себя называла Лордом.
«-А, так вот вы где? - важный пожилой голос. Отец Сережи и Лени, известный строитель знаменитого броненосца - высокий, важный, иронический, ласковый, неотразимый…
- Почему поэты и поэтессы всегда садятся на пол? Разве это удобно? Мне кажется, в кресле гораздо приятнее...
- Так ближе к огню. И к медведю.
- Но медведь - белый, а платье - темное: вы вся будете в волосах.
- Если вам неприятно, что я сижу на полу, то я могу сесть на стул! - я, уже жестким голосом и с уже жаркими от близких слез глазами (Сережа, укоризненно: "Ах, папа!..").
- Что вы! Что вы! Я очень рад, если вам так - приятно... (Пауза.) И по этой шкуре же все ходят...
-Crime de lese-Majeste! То же самое, что ходить по лилиям.
- Когда вы достаточно изъявите ему свое сочувствие, мы пройдем в гостиную и вы нам почитаете. Вас очень хочет видеть Есенин - он только что приехал».
И.С. Канегиссер («Лорд»)
И самый большой след в душе М.Ц. оставило знакомство с поэтом Михаилом Кузминым (1872-1936).
«И вот, с конца залы, далекой - как в обратную сторону бинокля, огромные - как в настоящую его сторону - во весь глаз воображаемого бинокля - глаза.
Над Петербургом стояла вьюга и в этой вьюге - неподвижно как две планеты - стояли глаза.
Стояли? Нет, шли. Завороженная, не замечаю, что сопутствующее им тело тронулось, и осознаю это только по безумной рези в глазах, точно мне в глазницы вогнали весь бинокль, краем в край.
С того конца залы - неподвижно как две планеты - на меня шли глаза.
Глаза были - здесь.
Передо мной стоял - Кузмин.
- Мы все читали ваши стихи в "Северных Записках". Это была такая радость. Когда видишь новое имя, думаешь: еще стихи, вообще стихи, устное изложение чувств. И большею частью - чужих. Или слова - чужие. А тут сразу, с первой строки - свое, сила. "Я знаю правду! Все прежние правды - прочь!". И это мы почувствовали - все…».
Михаил Кузмин. Худ. К. Сомов
Влияние Кузмина на поэзию М.Ц.- это за пределами данного рассказа. Но упомянутый многократно очерк Цветаевой 1936 г. был ему реквиемом. Встреча двух поэтов в доме Канегиссера была в их жизни единственной. В неотправленном письме Кузмину 1921 г. [3] М.Ц. пишет о второй встрече - в Лавке Писателей, уже с книгой Кузмин: «Нездешние вечера».
...Вы так близки мне, так родны,
Что кажетесь уж нелюбимы.
Должно быть, так же холодны
в Раю друг к другу серафимы.
Но спутник мой - одна правдивость,
И вот - пусты, как дым и тлен,
И бесполезная ревнивость,
И беглый чад былых измен.
И вольно я вздыхаю вновь,
По-детски вижу совершенство:
Быть может, это не любовь,
Но так похоже на блаженство! (М.К.)
Еще у М.Ц. была на этом вечере вторая, после коктебельского лета 1915 г., встреча с Осипом Мандельштамом, ставшая началом их короткого романа.
В феврале и весной 1916 года он несколько раз приезжал к Цветаевой в Москву.
Ты запрокидываешь голову
Затем, что ты гордец и враль.
Какого спутника веселого
Привел мне нынешний февраль!
Преследуемы оборванцами
И медленно пуская дым,
Торжественными чужестранцами
Проходим городом родным.
Чьи руки бережные нежили
Твои ресницы, красота,
И по каким терновалежиям
Лавровая твоя верста...-
Не спрашиваю. Дух мой алчущий
Переборол уже мечту.
В тебе божественного мальчика,-
Десятилетнего я чту.
Помедлим у реки, полощущей
Цветные бусы фонарей.
Я доведу тебя до площади,
Видавшей отроков-царей...
Мальчишескую боль высвистывай,
И сердце зажимай в горсти...
Мой хладнокровный, мой неистовый
Вольноотпущенник - прости!
К большому разочарованию М.Ц. на вечере у Канегиссеров не присутствовала Анна Ахматова.
«Читают Леня, Иванов, Оцуп, Ивнев, кажется - Городецкий. Многих - забыла. Но знаю, что читал весь Петербург, кроме Ахматовой, которая была в Крыму, и Гумилева - на войне.
Читал весь Петербург и одна Москва.
...А вьюга за огромными окнами недвижно бушует. А время летит. А мне, кажется, пора домой, потому что больна моя милейшая хозяйка, редакторша "Северных Записок", которая и выводит меня в свет: сначала на свет страниц журналов (первого, в котором я печатаюсь), а сейчас - на свет этих люстр и лиц».
ДОМ «СЕВЕРНЫХ ЗАПИСОК» № 21
«Пора домой…»,- а это совсем рядом, в 5-ти минутах ходьбы. «Милейшая хозяйка» Софья Чацкина проживала со своим мужем Я. Сакером (родной брат жены «Лорда» И. Канегиссера) в д. № 21 по Саперному переулку (см. «Весь Петроград» за 1915-17 гг.). Здесь же находилась редакция журнала «Северные записки».
«Дом <Северных Записок> был дивный дом - сплошной нездешний вечер. Стены книг, с только по верхам приметными темно-синими дорожками обоев, точно вырезанными из ночного неба, белые медведи на полу, день и ночь камин, и день и ночь стихи, особенно - "ночь". Два часа. Звонок по телефону: "К вам не поздно?" - "Конечно, нет! Мы как раз читаем стихи".- Это "как раз" было - всегда».
За короткий срок существования журнал стал заметным явлением, сумел привлечь массу интересных авторов - почти все акмеисты (Городецкий, Гумилев, Мандельштам, Ахматова и др.) побывали и на его страницах, и на вечерах гостеприимной Софьи Львовны. Одними из самых активных авторов были Бунин (в качестве поэта) и Есенин, первые переводы С. Маршака из Уильяма Блейка тоже появились здесь [5].
Но М.Ц. немного лукавила. Ждала ее в тот вечер Софья Парнок, о чем она призналась позже в письме к М. Кузмину [3].
«Это было так. Я только что приехала. Я была с одним человеком, т.е. это была женщина. - Господи, как я плакала! - Но это неважно. Ну, словом, она ни за что не хотела, чтобы я ехала на этот вечер и потому особенно меня уговаривала. Она сама не могла - у нее болела голова - а когда у нее болит голова - а она у нее всегда болит - она невыносима. (Темная комната - синяя лампа - мои слезы...) А у меня голова не болела - никогда не болит! - и мне страшно не хотелось оставаться дома) из-за Сони, во-вторых п. ч. там будет К<узмин> и будет петь.
-Соня, я не поеду! - Почему? Я ведь все равно - не человек. - Но мне Вас жалко. - Там много народу, - рассеетесь. - Нет, мне Вас очень жалко. - Не переношу жалости. Поезжайте, поезжайте. Подумайте, Марина, там будет Кузмин, он будет петь. - Да - он будет петь, а когда я вернусь. Вы будете меня грызть, и я буду плакать. Ни за что не поеду! - Марина! -
Голос Леонида: - М<арина> И<вановна>, Вы готовы?
Я, без колебания: - Сию секунду!».
Вернувшись домой после вечера у Канегиссеров, так и не услышав пения Кузмина, М.Ц. обнаружила свою подругу спящей. Через месяц они расстались.
Вспомяните: всех голов мне дороже
Волосок один своей головы.
И идите себе... Вы тоже,
И Вы тоже, и Вы.
Разлюбите меня, все разлюбите!
Стерегите не меня поутру,
Чтоб могла я спокойно выйти
Постоять на ветру.
ДОМ № 13 С «ДИКИМИ АТЛАНТАМИ»
Доходный дом С.Ф. Англареса (№ 13 по Саперному пер.) - один из самых забавных в Санкт-Петербурге. Его украшают четыре бородатых атланта в звериных шкурах. А еще кариатиды, голые младенцы, маскароны в виде львиных, кошачьих, драконьих голов и много всякой всячины.
Он расположен наискосок от дома № 10 и тоже связан с М.Ц. Здесь в 1910-е гг. жила Анна Яковлевна Трупчинская (1883-1971) старшая сестра Сергея Эфрона, мужа Марины Цветаевой.
Говорят, что М.Ц. с сыном Георгием, прибыв в Ленинград в 1939 г., сразу же отправились к Трупчинской. Но та не решилась впустить в дом путешественников. Были веские причины для такой осторожности: и самой Трупчинской, и ее дочери-студентке уже приходилось ходить на «собеседования» в так называемый Большой дом, выросший очень быстро в той же Литейной части Петербурга. Родственница спустилась к Цветаевой, и они долго гуляли втроем по Ленинграду. В тот же вечер на поезде Марина Ивановна с сыном уехали в Москву.
Впрочем, документального подтверждения этой версии я нигде не нашел.
Марина Цветаева. Фото 1939 г.
Источники
1. Марина Цветаева. Нездешний вечер. Избранные сочинения в 2-х томах. т.2. Автобиографическая проза. Воспоминания. Дневниковая проза. Статьи. Эссе. -М.: "Литература"; СПб: "Кристалл",1999.
2. Сайт «Наследие Марины Цветаевой». Письма М.А. Волошину.
3. Марина Цветаева. Разные письма. М.Ц - М.А. Кузмину.
4. 4. Глеб Морев «Из истории русской литературы 1910-х годов: к биографии Леонида Каннегисера». Дневники О.Н. Арбениной-Гильдебрандт.
5. Сайт Grad Petra. Сапёрный пер., дом 21.
Красавица - аль в обитель?
- Нет, милый, хочу взглянуть
На царицу, на царевича, на Питер... (М.Ц.)
«Начало января 1916 года, начало последнего года старого мира. Разгар войны. Темные силы.
Сидели и читали стихи. Последние стихи на последних шкурах у последних каминов...
Пир во время Чумы? Да. Но те пировали - вином и розами, мы же - бесплотно, чудесно, как чистые духи - уже призраки Аида - словами: звуком слов и живой кровью чувств».
8 октября 1892 г., ровно 125 лет назад, родилась Марина Ивановна Цветаева.
Выше приведены строки из ее очерка «Нездешний вечер» [1]. Был он опубликован в Париже в 1936 г., через 20 лет после описываемых событий в зимнем Петрограде, где она встретила последний год старого мира, от Р.Х. 1916-й.
«Над Петербургом стояла вьюга. Именно - стояла: как кружащийся волчок - или кружащийся ребенок - или пожар. Белая сила - уносила.
Унесла она из памяти и улицу и дом, а меня донесла - поставила и оставила - прямо посреди залы - размеров вокзальных, бальных, музейных, сновиденных...».
«Цветаева действительно самый искренний русский поэт, но искренность эта, прежде всего, есть искренность звука - как когда кричат от боли. Боль - биографична, крик - внеличен» (Иосиф Бродский). Попробуем восстановить в памяти и улицу и дом с залой сновиденных размеров. А также совершим небольшую прогулку по цветаевским адресам Петербурга.
«- А что это еще за цветаевский квартал выдумал автор? - такою, полагаю, будет мысль большинства читателей,- Марина Цветаева москвичка, да и Петербург посетила всего один раз».
СКОЛЬКО РАЗ МАРИНА ЦВЕТАЕВА БЫЛА В ПЕТЕРБУРГЕ?
На этот вопрос ответить не так просто. Была предсвадебная поездка в январе 1912 г., о которой никакой информации вы у биографов М.Ц. не найдете. О ней она упоминает в письме к М. Волошину от 10.01.1912 г. [2]: «Милый Макс, сейчас я у Сережиных родственников в П<етер>бурге [сестра Сергея Эфрона Анна Яковлевна и ее муж, Александр Владимирович Трупчинский]».
Впечатления от зимнего путешествия 1915-1916 гг. были настолько сильны, что сама М.Ц. восприняла этот приезд в Петроград, как первый. «Я в первый раз в жизни была в Петербурге... и был такой мороз - и в Петербурге так много памятников - и сани так быстро летели - все слилось, только и осталось от Петербурга, что стихи Пушкина и Ахматовой. Ах, нет: еще камины. Везде, куда меня приводили, огромные мраморные камины, - целые дубовые рощи сгорали!» [3].
И было третье ее пришествие 18 июня 1939 г. с рейсом Гавр-Ленинград на пароходе «Мария Ульянова». Но возвращалась она на родину тайно и уже на следующий день была в Москве. По-видимому, рядом находились люди в штатском с внимательными и усталыми глазами.
Тот второй и главный приезд ее в наш город в последний год старого мира был многознаменательным во всех отношениях. А все связанные с ним питерские дома находятся на одной улице - Саперном переулке в Литейной части. Так распорядилась судьба. Современное фото Саперного переулка в заголовке поста.
ДОМ № 10. «ЛОРД»
В конце декабря 1915 г. Марина Цвеаева и ее возлюбленная Софья Парнок прибыли в Петроград в гости к «литературной тетушке», издательнице журнала «Северные записки» Софье Чацкиной (1878-1931) и ее мужу, переводчику и редактору Якову Сакеру. О романе М.Ц. и Парнок см. пост автора «Незнакомка с челом Бетховена» . Этому роману мы обязаны появлением цикла замечательных стихов «Подруга».
Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? - Чья победа? -
Кто побежден?
Всё передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?
Кто был охотник? Кто - добыча?
Всё дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?...
Парнок была сотрудником «Северных записок». Она и познакомила М.Ц. с Чацкиной, покровительницей молодых талантов Серебряного века. С начала 1915 г. и до закрытия журнала после октября 1917 г. «Северные записки» регулярно печатали стихи и переводы М.Ц. В те времена она не любила получать литературных гонораров и издатели журнала оплачивали ее труд подарками и приглашениями.
«Софья Исааковна Чацкина и Яков Львович Сакер, так полюбившие мои стихи, полюбившие и принявшие меня как родную, подарившие мне три тома Афанасьевских сказок и двух рыжих лисиц (одну - лежачую круговую, другую - стоячую: гонораров я не хотела) - и духи Jasmin de Corse - почтить мою любовь к Корсиканцу, - возившие меня в Петербурге на острова, в Москве к цыганам, все минуты нашей совместности меня праздновавшие…
Софья Исааковна Чацкина и Яков Львович Сакер, спасибо за праздник - у меня его было мало» .
Главным событием этого праздника стал литературный вечер в доме инженера-кораблестроителя, директора Николаевских верфей и потомственного дворянина Иоакима Самуиловича Канегиссера (1860-1930). На нем Цветаева читала свои стихи блестящему собранию элиты Серебряного века, и это был ее триумф.
«Сижу в той желтой зальной … пустыне и читаю стихи, не читаю - говорю наизусть. … Читаю в первую голову свою боевую Германию:
Ты миру отдана на травлю, И счета нет твоим врагам. Ну, как же я тебя
оставлю? Ну, как же я тебя предам?
И где возьму благоразумье "За око - око, кровь - за кровь"? Германия,
мое безумье! Германия, моя любовь! ...
Эти стихи Германии - мой первый ответ на войну. В Москве эти стихи успеха не имеют, имеют обратный успех. Но здесь, - чувствую - попадают в точку, в единственную цель всех стихов - сердце…
Читаю еще:
Я знаю правду! Все прежние правды - прочь! Не надо людям с людьми на
земле бороться! Смотрите вечер' Смотрите уж скоро ночь! О чем - поэты,
любовники, полководцы?
Уж ветер стелется, уже земля в росе, Уж скоро звездная в небе застынет
вьюга, И под землею скоро уснем мы все, Кто на земле не давали уснуть друг
другу.
Читаю весь свой стихотворный 1915 год - а все мало, а все - еще хотят. Ясно чувствую, что читаю от лица Москвы и что этим лицом в грязь - не ударяю, что возношу его на уровень лица - ахматовского. Ахматова! - Слово сказано. Всем своим существом чую напряженное - неизбежное - при каждой моей строке - сравнивание нас (а в ком и - стравливание): не только Ахматовой и меня, а петербургской поэзии и московской, Петербурга и Москвы».
Дом Каннегисеров (Саперный пер., 10) был широко известен в литературно-художественных кругах северной столицы. Он часто упоминается в мемуарах: «Дом существует. На доме (на крыше) какая-то архитектурная деталь. Креститься на Дом нельзя - это не церковь. Перекрестить его можно - пусть существует долго, долго - так как вечного ничего на земле нет…» (О.Н. Арбенина-Гильдебрандт [4]) .
Дом № 10 с башенкой («архитектурная деталь»). Дом триумфа Марины Цветаевой
Двор-курдонер дома № 10 со стороны Гродненского пер.
Семья Канегиссеров занимала сдвоенную квартиру № 4/5 на третьем этаже, с окнами и эркерами на обе стороны дома, громадными каминами и залой вокзальных размеров. М.Ц. подружилась с этой семьей. В «Нездешнем вечере» она пишет о сыновьях И. Канегиссера - Сергее и Леониде: «Леня - поэт, Сережа - путешественник, и дружу я с Сережей... Леня для меня слишком хрупок, нежен... цветок».
Леонид Канегиссер (1896-1918), названный «цветком», ближайший друг Сергея Есенина, хладнокровно пристрелит председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого и будет казнен в октябре 1918 г.
«После Лени осталась книжечка стихов - таких простых, что у меня сердце сжалось: как я ничего не поняла в этом эстете, как этой внешности - поверила» . Сергей Канегиссер покончит с собой в 1917 г.
Хозяина квартиры М.Ц. про себя называла Лордом.
«-А, так вот вы где? - важный пожилой голос. Отец Сережи и Лени, известный строитель знаменитого броненосца - высокий, важный, иронический, ласковый, неотразимый…
- Почему поэты и поэтессы всегда садятся на пол? Разве это удобно? Мне кажется, в кресле гораздо приятнее...
- Так ближе к огню. И к медведю.
- Но медведь - белый, а платье - темное: вы вся будете в волосах.
- Если вам неприятно, что я сижу на полу, то я могу сесть на стул! - я, уже жестким голосом и с уже жаркими от близких слез глазами (Сережа, укоризненно: "Ах, папа!..").
- Что вы! Что вы! Я очень рад, если вам так - приятно... (Пауза.) И по этой шкуре же все ходят...
-Crime de lese-Majeste! То же самое, что ходить по лилиям.
- Когда вы достаточно изъявите ему свое сочувствие, мы пройдем в гостиную и вы нам почитаете. Вас очень хочет видеть Есенин - он только что приехал».
И.С. Канегиссер («Лорд»)
И самый большой след в душе М.Ц. оставило знакомство с поэтом Михаилом Кузминым (1872-1936).
«И вот, с конца залы, далекой - как в обратную сторону бинокля, огромные - как в настоящую его сторону - во весь глаз воображаемого бинокля - глаза.
Над Петербургом стояла вьюга и в этой вьюге - неподвижно как две планеты - стояли глаза.
Стояли? Нет, шли. Завороженная, не замечаю, что сопутствующее им тело тронулось, и осознаю это только по безумной рези в глазах, точно мне в глазницы вогнали весь бинокль, краем в край.
С того конца залы - неподвижно как две планеты - на меня шли глаза.
Глаза были - здесь.
Передо мной стоял - Кузмин.
- Мы все читали ваши стихи в "Северных Записках". Это была такая радость. Когда видишь новое имя, думаешь: еще стихи, вообще стихи, устное изложение чувств. И большею частью - чужих. Или слова - чужие. А тут сразу, с первой строки - свое, сила. "Я знаю правду! Все прежние правды - прочь!". И это мы почувствовали - все…».
Михаил Кузмин. Худ. К. Сомов
Влияние Кузмина на поэзию М.Ц.- это за пределами данного рассказа. Но упомянутый многократно очерк Цветаевой 1936 г. был ему реквиемом. Встреча двух поэтов в доме Канегиссера была в их жизни единственной. В неотправленном письме Кузмину 1921 г. [3] М.Ц. пишет о второй встрече - в Лавке Писателей, уже с книгой Кузмин: «Нездешние вечера».
...Вы так близки мне, так родны,
Что кажетесь уж нелюбимы.
Должно быть, так же холодны
в Раю друг к другу серафимы.
Но спутник мой - одна правдивость,
И вот - пусты, как дым и тлен,
И бесполезная ревнивость,
И беглый чад былых измен.
И вольно я вздыхаю вновь,
По-детски вижу совершенство:
Быть может, это не любовь,
Но так похоже на блаженство! (М.К.)
Еще у М.Ц. была на этом вечере вторая, после коктебельского лета 1915 г., встреча с Осипом Мандельштамом, ставшая началом их короткого романа.
В феврале и весной 1916 года он несколько раз приезжал к Цветаевой в Москву.
Ты запрокидываешь голову
Затем, что ты гордец и враль.
Какого спутника веселого
Привел мне нынешний февраль!
Преследуемы оборванцами
И медленно пуская дым,
Торжественными чужестранцами
Проходим городом родным.
Чьи руки бережные нежили
Твои ресницы, красота,
И по каким терновалежиям
Лавровая твоя верста...-
Не спрашиваю. Дух мой алчущий
Переборол уже мечту.
В тебе божественного мальчика,-
Десятилетнего я чту.
Помедлим у реки, полощущей
Цветные бусы фонарей.
Я доведу тебя до площади,
Видавшей отроков-царей...
Мальчишескую боль высвистывай,
И сердце зажимай в горсти...
Мой хладнокровный, мой неистовый
Вольноотпущенник - прости!
К большому разочарованию М.Ц. на вечере у Канегиссеров не присутствовала Анна Ахматова.
«Читают Леня, Иванов, Оцуп, Ивнев, кажется - Городецкий. Многих - забыла. Но знаю, что читал весь Петербург, кроме Ахматовой, которая была в Крыму, и Гумилева - на войне.
Читал весь Петербург и одна Москва.
...А вьюга за огромными окнами недвижно бушует. А время летит. А мне, кажется, пора домой, потому что больна моя милейшая хозяйка, редакторша "Северных Записок", которая и выводит меня в свет: сначала на свет страниц журналов (первого, в котором я печатаюсь), а сейчас - на свет этих люстр и лиц».
ДОМ «СЕВЕРНЫХ ЗАПИСОК» № 21
«Пора домой…»,- а это совсем рядом, в 5-ти минутах ходьбы. «Милейшая хозяйка» Софья Чацкина проживала со своим мужем Я. Сакером (родной брат жены «Лорда» И. Канегиссера) в д. № 21 по Саперному переулку (см. «Весь Петроград» за 1915-17 гг.). Здесь же находилась редакция журнала «Северные записки».
«Дом <Северных Записок> был дивный дом - сплошной нездешний вечер. Стены книг, с только по верхам приметными темно-синими дорожками обоев, точно вырезанными из ночного неба, белые медведи на полу, день и ночь камин, и день и ночь стихи, особенно - "ночь". Два часа. Звонок по телефону: "К вам не поздно?" - "Конечно, нет! Мы как раз читаем стихи".- Это "как раз" было - всегда».
За короткий срок существования журнал стал заметным явлением, сумел привлечь массу интересных авторов - почти все акмеисты (Городецкий, Гумилев, Мандельштам, Ахматова и др.) побывали и на его страницах, и на вечерах гостеприимной Софьи Львовны. Одними из самых активных авторов были Бунин (в качестве поэта) и Есенин, первые переводы С. Маршака из Уильяма Блейка тоже появились здесь [5].
Но М.Ц. немного лукавила. Ждала ее в тот вечер Софья Парнок, о чем она призналась позже в письме к М. Кузмину [3].
«Это было так. Я только что приехала. Я была с одним человеком, т.е. это была женщина. - Господи, как я плакала! - Но это неважно. Ну, словом, она ни за что не хотела, чтобы я ехала на этот вечер и потому особенно меня уговаривала. Она сама не могла - у нее болела голова - а когда у нее болит голова - а она у нее всегда болит - она невыносима. (Темная комната - синяя лампа - мои слезы...) А у меня голова не болела - никогда не болит! - и мне страшно не хотелось оставаться дома) из-за Сони, во-вторых п. ч. там будет К<узмин> и будет петь.
-Соня, я не поеду! - Почему? Я ведь все равно - не человек. - Но мне Вас жалко. - Там много народу, - рассеетесь. - Нет, мне Вас очень жалко. - Не переношу жалости. Поезжайте, поезжайте. Подумайте, Марина, там будет Кузмин, он будет петь. - Да - он будет петь, а когда я вернусь. Вы будете меня грызть, и я буду плакать. Ни за что не поеду! - Марина! -
Голос Леонида: - М<арина> И<вановна>, Вы готовы?
Я, без колебания: - Сию секунду!».
Вернувшись домой после вечера у Канегиссеров, так и не услышав пения Кузмина, М.Ц. обнаружила свою подругу спящей. Через месяц они расстались.
Вспомяните: всех голов мне дороже
Волосок один своей головы.
И идите себе... Вы тоже,
И Вы тоже, и Вы.
Разлюбите меня, все разлюбите!
Стерегите не меня поутру,
Чтоб могла я спокойно выйти
Постоять на ветру.
ДОМ № 13 С «ДИКИМИ АТЛАНТАМИ»
Доходный дом С.Ф. Англареса (№ 13 по Саперному пер.) - один из самых забавных в Санкт-Петербурге. Его украшают четыре бородатых атланта в звериных шкурах. А еще кариатиды, голые младенцы, маскароны в виде львиных, кошачьих, драконьих голов и много всякой всячины.
Он расположен наискосок от дома № 10 и тоже связан с М.Ц. Здесь в 1910-е гг. жила Анна Яковлевна Трупчинская (1883-1971) старшая сестра Сергея Эфрона, мужа Марины Цветаевой.
Говорят, что М.Ц. с сыном Георгием, прибыв в Ленинград в 1939 г., сразу же отправились к Трупчинской. Но та не решилась впустить в дом путешественников. Были веские причины для такой осторожности: и самой Трупчинской, и ее дочери-студентке уже приходилось ходить на «собеседования» в так называемый Большой дом, выросший очень быстро в той же Литейной части Петербурга. Родственница спустилась к Цветаевой, и они долго гуляли втроем по Ленинграду. В тот же вечер на поезде Марина Ивановна с сыном уехали в Москву.
Впрочем, документального подтверждения этой версии я нигде не нашел.
Марина Цветаева. Фото 1939 г.
Источники
1. Марина Цветаева. Нездешний вечер. Избранные сочинения в 2-х томах. т.2. Автобиографическая проза. Воспоминания. Дневниковая проза. Статьи. Эссе. -М.: "Литература"; СПб: "Кристалл",1999.
2. Сайт «Наследие Марины Цветаевой». Письма М.А. Волошину.
3. Марина Цветаева. Разные письма. М.Ц - М.А. Кузмину.
4. 4. Глеб Морев «Из истории русской литературы 1910-х годов: к биографии Леонида Каннегисера». Дневники О.Н. Арбениной-Гильдебрандт.
5. Сайт Grad Petra. Сапёрный пер., дом 21.