Дон-Аминадо. «Двенадцать» и лирика
12 КРАСНЫХ КОМАНДИРОВ ПОДНЯЛИСЬ НА ВЕРШИНУ АЛТАЯ
И ПРИ 40 ГРАДУСАХ МОРОЗА ВОДРУЗИЛИ БЮСТ ИЛЬИЧА
Двенадцать командиров,
Все мальчики на ять,
Двенадцать командиров
Отправились гулять.
Страна - не переулок,
А чин у них такой,
Что нет им для прогулок,
Преграды никакой.
Валяй, не рассуждая,
Не этак и не так,
Без сахара, без чая,
А прямо натощак!
Недели шли, упрели…
Ни коек, ни казарм.
Но кто живет без цели,
Так тот не командарм.
Пускай течет с мундиров
Ралле - одеколон,
Ведь пренье командиров
Не прение сторон.
Тут главная задача -
Поднять энтузиазм!
А ежели ты кляча
И жизнь твоя маразм,
И немощное тело
Не втиснуто в броню,
То плюнь на это дело,
И гибни на корню!..
Но эти, как из стали,
Двенадцать человек,
Прославить пожелали
Проклятый этот век,
И шли без проволочки,
Покуда не дошли
До самой высшей точки,
До пупочки земли.
И все двенадцать вкупе,
В детали не входя,
На этом самом пупе
Поставили вождя...
Конечно, не живого,
А бюстик и портрет,
Чтоб щурился он снова
На пошлый этот свет,
Чтоб чувствовал кумиров
Величественный рок,
И подвиг командиров,
Нашедших уголок,
Чтоб, в облаке витая,
Он, в бурю и в грозу,
Возвысясь до Алтая,
Не путался внизу!
(«Баллада», 1934;
взято отсюда )
РАЗВЕСЕЛЫЙ НЕГОДЯЙ ДОН-АМИНАДО
Автором стихотворения в заголовке поста является Дон-Аминадо, поэт, прозаик и мемуарист, в миру Аминадав Петрович (Пейсахович) Шполянский (1885(88?), Елисаветград Херсонской губ.-1957, Париж).
В 1920-30-е гг. в Париже «эмигрантский народ знал его куда лучше, чем Цветаеву или Ходасевича!», как удивленно вспоминал один из его современников. М. Горький в 1932 г. отмечал: «Мне кажется, что гораздо более искренно и верно отражает подлинное лицо эмиграции развеселый негодяй Дон-Аминадо...». Сегодня он мало известен у себя на родине. При том, что на рубеже веков его творчество приобрело острейшую актуальность:
Провижу день. Падут большевики,
Как падают прогнившие стропила.
Окажется, что конные полки
Есть просто историческая сила.
Окажется, что красную звезду
Срывают тем же способом корявым,
Как в девятьсот осьмнадцатом году
Штандарт с короной и орлом двуглавым... (1926)
Точность его предвидения порою становится просто пугающей. Эти строки были написаны не в 1991-м., а в 1920 г. («Сказка про белого бычка»):
Потом... О, Господи, Ты только вездесущ
И волен надо всем преображеньем!
Но, чую, вновь от беловежских пущ
Пойдет начало с прежним продолженьем.
И вкруг оси опишет новый круг
История, бездарная, как бублик.
И вновь на линии Вапнярка - Кременчуг
Возникнет до семнадцати республик.
Вот еще… не слишком оптимистичные предсказания судеб многострадальной родины:
За синею птицей, за спящей царевной!
Воистину, был этот путь многотруден.
То русский мужик умирает под Плевной,
То к черту в болото увяжется Рудин.
А как умилялись Венерой Милосской!
Шалели и млели от всех мемуаров.
И три поколенья плохой папироской
Дымили у бедной стены Коммунаров.
И все для того, чтоб в конечном итоге,
Прослыв сумасшедшей, святой и кликушей,
Лежать в стороне от широкой дороги
Огромной, гниющей и косною тушей. (1920)
Звучный испанский псевдоним родился, кажется в 1912г ., когда молодой помощник присяжного поверенного Аминад Шполянский пришел в редакцию петербургского «Сатирикона». В своих воспоминаниях «Поезд на третьем пути» (1954) он напишет: «Каждый номер "Сатирикона" блистал настоящим блеском, была в нём и беспощадная сатира, и неподдельный юмор, и тот, что на миг веселит душу, и тот, что теребит сердце и называется юмором висельников, весьма созвучным эпохе».
Эти же слова можно отнести к многогранному таланту самого Дона-Аминадо, который позволял ему оставаться на пике популярности в течение десятилетий. Его сатира убийственна: вот как можно одним четверостишием фактически уничтожить человека (это про тов. В.М. Молотова):
Лобик из Ломброзо,
Галстучек-кашне,
Морда водовоза,
А на ней пенсне.
Вот тот самый «юмор висельников, весьма созвучный эпохе»:
В смысле дали мировой
Власть идей непобедима:
От Дахау до Нарыма
Пересадки никакой. (1951)
При этом Дон-Аминадо был еще и большим лирическим поэтом. Как все это могло совмещаться в одном человеке, остается только гадать.
Это слова Марины Цветаевой: «Вы совершенно замечательный поэт. Я на Вас непрерывно радуюсь и Вам непрерывно рукоплещу - как акробату, который в тысячу первый раз протанцевал на проволоке. Сравнение не обидное. Ведь акробат, ведь это из тех ремесел, где все не на жизнь, а на смерть... И куда больше - поэт, чем все молодые и немолодые поэты, которые печатаются в толстых журналах. В одной Вашей шутке больше лирической жилы, чем во всем «на серьезе».
А так писал Иван Бунин в 1927 г.: «Дон-Аминадо гораздо больше своей популярности (особенно в стихах), и уже давно пора дать подобающее место его большому таланту, - художественному, а не только газетному, злободневному».
Именно этой стороне таланта Дона-Аминадо хочется уделить особое внимание.
ПОДБОРКА СТИХОВ
Уездная сирень
Как рассказать минувшую весну,
Забытую, далекую, иную,
Твое лицо, прильнувшее к окну,
И жизнь свою, и молодость былую?
Была весна, которой не вернуть...
Коричневые, голые деревья.
И полых вод особенная муть,
И радость птиц, меняющих кочевья.
Апрельский холод. Серость. Облака.
И ком земли, из-под копыт летящий.
И этот темный глаз коренника,
Испуганный, и влажный, и косящий.
О, помню, помню!.. Рявкнул паровоз.
Запахло мятой, копотью и дымом.
Тем запахом, волнующим до слез,
Единственным, родным, неповторимым,
Той свежестью набухшего зерна
И пыльною, уездною сиренью,
Которой пахнет русская весна,
Приученная к позднему цветенью. (1929-1935)
- " -
Без заглавия
Был месяц май, и птицы пели,
И за ночь выпала роса...
И так пронзительно синели,
Сияли счастьем небеса,
И столько нежности нездешней
Тогда на землю пролилось,
Наполнив соком, влагой вешней,
И пропитав ее насквозь,
Что от избытка, от цветенья,
От изобилья, от щедрот,
Казалось, мир в изнеможенье
С ума от счастия сойдет!..
Был месяц май, и блеск, и в блеске
Зеленый сад и белый дом,
И взлет кисейной занавески
Над русским створчатым окном.
А перед домом, на площадке,
Веселый смех, качелей скрип.
И одуряющий и сладкий,
Неповторимый запах лип.
Летит в траву твой бант пунцовый,
А под ногой скользит доска,
Ах, как легко, скажи лишь слово,
Взмахнуть и взвиться в облака!..
И там, где медленно и пышно
Закатный день расплавил медь,
Поцеловать тебя неслышно,
И если надо, умереть...
Был месяц май, и небо в звездах,
И мгла, и свет, и явь, и сон.
И голубой, прозрачный воздух
Был тоже счатъем напоен.
Молчанье. Шорох. Гладь речная.
И след тянулся от весла.
И жизнь была, как вечер мая,
И жизнь и молодость была...
И все прошло, и мы у цели.
И снова солнце в синеве,
И вновь весна, скрипят качели,
И чей-то бант лежит в траве. (1929)
- " -
НОЧНОЙ ЛИВЕНЬ
(На даче)
Напои меня малиной,
Крепким ромом, цветом липы...
И пускай в трубе каминной
Раздаются вопли, всхлипы...
Пусть, как в лучших сочиненьях,
С плачем, с хохотом, с раскатом
Завывает все, что надо,
Что положено по штатам!
Пусть скрипят и гнутся сосны,
Вязы, тополи и буки.
И пускай из клавикордов
Чьи-то медленные руки
Извлекают старых вальсов
Мелодические вздохи,
Обреченные забвенью,
Несозвучные эпохе!..
Напои меня кипучей
Лавой пунша или грога
И достань, откуда хочешь,
Поразительного дога,
И чтоб он сверкал глазами,
Точно парой аметистов,
И чтоб он сопел, мерзавец,
Как у лучших беллетристов...
А сама в старинной шали
С бахромою и с кистями,
Перелистывая книгу
С пожелтевшими листами,
Выбирай мне из "Айвенго"
Только лучшие страницы
И читай их очень тихо,
Опустивши вниз ресницы...
Потому что человеку
Надо, в сущности ведь, мало...
Чтоб у ног его собака
Выразительно дремала,
Чтоб его поили грогом
До семнадцатого пота
И играли на роялях,
И читали Вальтер-Скотта,
И под шум ночного ливня
Чтоб ему приснилось снова
Из какой-то прежней жизни
Хоть одно живое слово.
- " -
Послесловие
Жил. Были. Ели. Пили.
Воду в ступе толокли.
Вкруг да около ходили,
Мимо главного прошли. (1938)
- " -
Бабье лето
Нет даже слова такого
В толстых чужих словарях.
Август. Ущерб. Увяданье.
Милый, единственный прах.
Русское лето в России.
Запахи пыльной травы.
Небо какой-то старинной,
Темной, густой синевы.
Утро. Пастушья жалейка.
Поздний и горький волчец.
Эх, если б узкоколейка
Шла из Парижа в Елец... (1926)
- " -
Земное
1
Осень пахнет горьким тленом,
Милым прахом увяданья,
Легким запахом мимозы
В час последнего свиданья.
А еще-сладчайшим медом,
Душной мятой, паутиной
И осыпавшейся розой
Над неубранной куртиной.
2
Зимний полдень пахнет снегом,
Мерзлым яблоком, деревней
И мужицкою овчиной,
Пропотевшею и древней.
Зимний вечер пахнет ромом,
Крепким чаем, теплым паром,
Табаком, и гиацинтом,
И каминным перегаром.
3
Утро солнечного мая
Пахнет ландышем душистым
И, как ты, моя Наташа,
Чем-то легким, чем-то чистым,
Этой травкою зеленой,
Что растет в глухом овраге,
Этой смутною фиалкой,
Этой капелькою влаги,
Что дрожит в лиловой дымке
На краю цветочной чаши,
Как дрожат порою слезы
На ресницах у Наташи...
4
Лето пахнет душным сеном,
Сливой темною и пыльной,
Бледной лилией болотной,
Тонкостанной и бессильной,
Испареньями земными,
Тмином, маком, прелью сада
И вином, что только бродит
В сочных гроздьях винограда.
А еще в горячий полдень
Лето пахнет лесом, смолью
И щекочущей и влажной
Голубой морскою солью,
Мшистой сыростью купальни,
Острым запахом иода
И волнующей и дальней
Дымной гарью парохода... (1928)
Воспоминания Дона-Аминадо «Поезд на третьем пути» читаем здесь .
И ПРИ 40 ГРАДУСАХ МОРОЗА ВОДРУЗИЛИ БЮСТ ИЛЬИЧА
Двенадцать командиров,
Все мальчики на ять,
Двенадцать командиров
Отправились гулять.
Страна - не переулок,
А чин у них такой,
Что нет им для прогулок,
Преграды никакой.
Валяй, не рассуждая,
Не этак и не так,
Без сахара, без чая,
А прямо натощак!
Недели шли, упрели…
Ни коек, ни казарм.
Но кто живет без цели,
Так тот не командарм.
Пускай течет с мундиров
Ралле - одеколон,
Ведь пренье командиров
Не прение сторон.
Тут главная задача -
Поднять энтузиазм!
А ежели ты кляча
И жизнь твоя маразм,
И немощное тело
Не втиснуто в броню,
То плюнь на это дело,
И гибни на корню!..
Но эти, как из стали,
Двенадцать человек,
Прославить пожелали
Проклятый этот век,
И шли без проволочки,
Покуда не дошли
До самой высшей точки,
До пупочки земли.
И все двенадцать вкупе,
В детали не входя,
На этом самом пупе
Поставили вождя...
Конечно, не живого,
А бюстик и портрет,
Чтоб щурился он снова
На пошлый этот свет,
Чтоб чувствовал кумиров
Величественный рок,
И подвиг командиров,
Нашедших уголок,
Чтоб, в облаке витая,
Он, в бурю и в грозу,
Возвысясь до Алтая,
Не путался внизу!
(«Баллада», 1934;
взято отсюда )
РАЗВЕСЕЛЫЙ НЕГОДЯЙ ДОН-АМИНАДО
Автором стихотворения в заголовке поста является Дон-Аминадо, поэт, прозаик и мемуарист, в миру Аминадав Петрович (Пейсахович) Шполянский (1885(88?), Елисаветград Херсонской губ.-1957, Париж).
В 1920-30-е гг. в Париже «эмигрантский народ знал его куда лучше, чем Цветаеву или Ходасевича!», как удивленно вспоминал один из его современников. М. Горький в 1932 г. отмечал: «Мне кажется, что гораздо более искренно и верно отражает подлинное лицо эмиграции развеселый негодяй Дон-Аминадо...». Сегодня он мало известен у себя на родине. При том, что на рубеже веков его творчество приобрело острейшую актуальность:
Провижу день. Падут большевики,
Как падают прогнившие стропила.
Окажется, что конные полки
Есть просто историческая сила.
Окажется, что красную звезду
Срывают тем же способом корявым,
Как в девятьсот осьмнадцатом году
Штандарт с короной и орлом двуглавым... (1926)
Точность его предвидения порою становится просто пугающей. Эти строки были написаны не в 1991-м., а в 1920 г. («Сказка про белого бычка»):
Потом... О, Господи, Ты только вездесущ
И волен надо всем преображеньем!
Но, чую, вновь от беловежских пущ
Пойдет начало с прежним продолженьем.
И вкруг оси опишет новый круг
История, бездарная, как бублик.
И вновь на линии Вапнярка - Кременчуг
Возникнет до семнадцати республик.
Вот еще… не слишком оптимистичные предсказания судеб многострадальной родины:
За синею птицей, за спящей царевной!
Воистину, был этот путь многотруден.
То русский мужик умирает под Плевной,
То к черту в болото увяжется Рудин.
А как умилялись Венерой Милосской!
Шалели и млели от всех мемуаров.
И три поколенья плохой папироской
Дымили у бедной стены Коммунаров.
И все для того, чтоб в конечном итоге,
Прослыв сумасшедшей, святой и кликушей,
Лежать в стороне от широкой дороги
Огромной, гниющей и косною тушей. (1920)
Звучный испанский псевдоним родился, кажется в 1912г ., когда молодой помощник присяжного поверенного Аминад Шполянский пришел в редакцию петербургского «Сатирикона». В своих воспоминаниях «Поезд на третьем пути» (1954) он напишет: «Каждый номер "Сатирикона" блистал настоящим блеском, была в нём и беспощадная сатира, и неподдельный юмор, и тот, что на миг веселит душу, и тот, что теребит сердце и называется юмором висельников, весьма созвучным эпохе».
Эти же слова можно отнести к многогранному таланту самого Дона-Аминадо, который позволял ему оставаться на пике популярности в течение десятилетий. Его сатира убийственна: вот как можно одним четверостишием фактически уничтожить человека (это про тов. В.М. Молотова):
Лобик из Ломброзо,
Галстучек-кашне,
Морда водовоза,
А на ней пенсне.
Вот тот самый «юмор висельников, весьма созвучный эпохе»:
В смысле дали мировой
Власть идей непобедима:
От Дахау до Нарыма
Пересадки никакой. (1951)
При этом Дон-Аминадо был еще и большим лирическим поэтом. Как все это могло совмещаться в одном человеке, остается только гадать.
Это слова Марины Цветаевой: «Вы совершенно замечательный поэт. Я на Вас непрерывно радуюсь и Вам непрерывно рукоплещу - как акробату, который в тысячу первый раз протанцевал на проволоке. Сравнение не обидное. Ведь акробат, ведь это из тех ремесел, где все не на жизнь, а на смерть... И куда больше - поэт, чем все молодые и немолодые поэты, которые печатаются в толстых журналах. В одной Вашей шутке больше лирической жилы, чем во всем «на серьезе».
А так писал Иван Бунин в 1927 г.: «Дон-Аминадо гораздо больше своей популярности (особенно в стихах), и уже давно пора дать подобающее место его большому таланту, - художественному, а не только газетному, злободневному».
Именно этой стороне таланта Дона-Аминадо хочется уделить особое внимание.
ПОДБОРКА СТИХОВ
Уездная сирень
Как рассказать минувшую весну,
Забытую, далекую, иную,
Твое лицо, прильнувшее к окну,
И жизнь свою, и молодость былую?
Была весна, которой не вернуть...
Коричневые, голые деревья.
И полых вод особенная муть,
И радость птиц, меняющих кочевья.
Апрельский холод. Серость. Облака.
И ком земли, из-под копыт летящий.
И этот темный глаз коренника,
Испуганный, и влажный, и косящий.
О, помню, помню!.. Рявкнул паровоз.
Запахло мятой, копотью и дымом.
Тем запахом, волнующим до слез,
Единственным, родным, неповторимым,
Той свежестью набухшего зерна
И пыльною, уездною сиренью,
Которой пахнет русская весна,
Приученная к позднему цветенью. (1929-1935)
- " -
Без заглавия
Был месяц май, и птицы пели,
И за ночь выпала роса...
И так пронзительно синели,
Сияли счастьем небеса,
И столько нежности нездешней
Тогда на землю пролилось,
Наполнив соком, влагой вешней,
И пропитав ее насквозь,
Что от избытка, от цветенья,
От изобилья, от щедрот,
Казалось, мир в изнеможенье
С ума от счастия сойдет!..
Был месяц май, и блеск, и в блеске
Зеленый сад и белый дом,
И взлет кисейной занавески
Над русским створчатым окном.
А перед домом, на площадке,
Веселый смех, качелей скрип.
И одуряющий и сладкий,
Неповторимый запах лип.
Летит в траву твой бант пунцовый,
А под ногой скользит доска,
Ах, как легко, скажи лишь слово,
Взмахнуть и взвиться в облака!..
И там, где медленно и пышно
Закатный день расплавил медь,
Поцеловать тебя неслышно,
И если надо, умереть...
Был месяц май, и небо в звездах,
И мгла, и свет, и явь, и сон.
И голубой, прозрачный воздух
Был тоже счатъем напоен.
Молчанье. Шорох. Гладь речная.
И след тянулся от весла.
И жизнь была, как вечер мая,
И жизнь и молодость была...
И все прошло, и мы у цели.
И снова солнце в синеве,
И вновь весна, скрипят качели,
И чей-то бант лежит в траве. (1929)
- " -
НОЧНОЙ ЛИВЕНЬ
(На даче)
Напои меня малиной,
Крепким ромом, цветом липы...
И пускай в трубе каминной
Раздаются вопли, всхлипы...
Пусть, как в лучших сочиненьях,
С плачем, с хохотом, с раскатом
Завывает все, что надо,
Что положено по штатам!
Пусть скрипят и гнутся сосны,
Вязы, тополи и буки.
И пускай из клавикордов
Чьи-то медленные руки
Извлекают старых вальсов
Мелодические вздохи,
Обреченные забвенью,
Несозвучные эпохе!..
Напои меня кипучей
Лавой пунша или грога
И достань, откуда хочешь,
Поразительного дога,
И чтоб он сверкал глазами,
Точно парой аметистов,
И чтоб он сопел, мерзавец,
Как у лучших беллетристов...
А сама в старинной шали
С бахромою и с кистями,
Перелистывая книгу
С пожелтевшими листами,
Выбирай мне из "Айвенго"
Только лучшие страницы
И читай их очень тихо,
Опустивши вниз ресницы...
Потому что человеку
Надо, в сущности ведь, мало...
Чтоб у ног его собака
Выразительно дремала,
Чтоб его поили грогом
До семнадцатого пота
И играли на роялях,
И читали Вальтер-Скотта,
И под шум ночного ливня
Чтоб ему приснилось снова
Из какой-то прежней жизни
Хоть одно живое слово.
- " -
Послесловие
Жил. Были. Ели. Пили.
Воду в ступе толокли.
Вкруг да около ходили,
Мимо главного прошли. (1938)
- " -
Бабье лето
Нет даже слова такого
В толстых чужих словарях.
Август. Ущерб. Увяданье.
Милый, единственный прах.
Русское лето в России.
Запахи пыльной травы.
Небо какой-то старинной,
Темной, густой синевы.
Утро. Пастушья жалейка.
Поздний и горький волчец.
Эх, если б узкоколейка
Шла из Парижа в Елец... (1926)
- " -
Земное
1
Осень пахнет горьким тленом,
Милым прахом увяданья,
Легким запахом мимозы
В час последнего свиданья.
А еще-сладчайшим медом,
Душной мятой, паутиной
И осыпавшейся розой
Над неубранной куртиной.
2
Зимний полдень пахнет снегом,
Мерзлым яблоком, деревней
И мужицкою овчиной,
Пропотевшею и древней.
Зимний вечер пахнет ромом,
Крепким чаем, теплым паром,
Табаком, и гиацинтом,
И каминным перегаром.
3
Утро солнечного мая
Пахнет ландышем душистым
И, как ты, моя Наташа,
Чем-то легким, чем-то чистым,
Этой травкою зеленой,
Что растет в глухом овраге,
Этой смутною фиалкой,
Этой капелькою влаги,
Что дрожит в лиловой дымке
На краю цветочной чаши,
Как дрожат порою слезы
На ресницах у Наташи...
4
Лето пахнет душным сеном,
Сливой темною и пыльной,
Бледной лилией болотной,
Тонкостанной и бессильной,
Испареньями земными,
Тмином, маком, прелью сада
И вином, что только бродит
В сочных гроздьях винограда.
А еще в горячий полдень
Лето пахнет лесом, смолью
И щекочущей и влажной
Голубой морскою солью,
Мшистой сыростью купальни,
Острым запахом иода
И волнующей и дальней
Дымной гарью парохода... (1928)
Воспоминания Дона-Аминадо «Поезд на третьем пути» читаем здесь .