Зачитываюсь,

[usha]

 хотя читать невероятно сложно.

Писать Тебя нам надо по канону,
о Зареносица над темнотой!
В старинных красках мы творим икону,
кладя мазки по древнему закону,
в которых молча скрыл Тебя святой.

Мы ставим образа Тебе стенами,
а стены встали сумраком вокруг,
но в сердце Ты навеки зрима нами,
хоть скрыта набожностью наших рук.

***

Частица к частице к Тебе теснится.
По крохам строим, и дрожь по рукам.
Но чья же Тебя завершит десница,
о Храм?

Рим? Он сам -
ветхий клир.
Быть может, мир?
Он разобьется
прежде, чем купол ввысь взовьется
и из стоверстных мозаик
возникнет Твой сияющий лик.

Но порою во сне
яснеется мне
Твой простор -
от глубин Начала
до куполов и их позолоты.

И чувства помчало
до самых хор
лепить лепоты.

***

По чувствам, смутно, в суть существованья -
сойти к себе люблю во глубину я.
Как в старых письмах, жизнь мою земную
в них перечитываю без страданья,
как дальнее отжитое преданье.

Но вижу: есть для жизни, для второй,
безвременно-безмерные просторы.
Во мне, как в дереве, порой
шумит и созревает сон, который
давно утратил в пенях мальчик хворый,
и в песнопеньях, и в скорбях безвестных -
пригрет теперь теплом корней древесных.

Райнер Мария Рильке