Не сдаваться: Горные дьяволы

[ursusrussus]

Оглавление

Чтобы расчистить путь всё ещё ожидаемому японскому десанту, мы вели партизанские действия, направленные на расширение подконтрольной нам территории и предотвращение проникновения врага в наши владения.
Мы устраивали, как мы из называли, "рейды сигнальных огней". Мы ходили по разным местам в начале сухого сезона и поджигали скирды сжатого риса, которые складывали островитяне на своих полях у подножия горы.
Сезон уборки риса наступал в начале октября, примерно тогда, когда мы разбирали своё убежище для дождливого сезона и перемещались выше в горы. С полпути нам было видно, как жители жнут и вяжут рис в снопы. Чтобы защитить рис от влаги, они стелили толстую соломенную подстилку на землю и складывали на нее необмолоченный рис. Мы дожидались сумерек, скрытно приближались и делали один-два выстрела в воздух, чтобы напугать жителей. Это почти всегда срабатывало, и, когда они сбегали, мы поджигали рис - кидали в скирды горящую промасленную ветошь. Мы считали эти свои огни сигналами, которые покажут нашим войскам, которые могли оказаться в пределах видимости от Лубанга, что "эскадрон Онода" жив и в строю.

Крайне необходимые в таких операциях спички было не так легко раздобыть. Их,конечно же, приходилось реквизировать, а потом - не тратить впустую. Всякий раз, когда нам удавалось раздобыть спичек, мы сперва тщательно их сушили, а затем плотно набивали в бутылку. В принципе, мы использовали их только в наших сигнальных рейдах, в обычных ситуациях обходясь другими способами добывания огня, например, трением друг об друга двух бамбуковых палочек или зажигая линзой немного пороха из негодных боеприпасов.
Островитяне, конечно, сообщали о наших рейдах расположенным на острове силам национальной полиции, и полиция приезжала. У нас было совсем немного времени, чтобы зажечь наши огни, похватать брошенные жителями припасы и бежать обратно в джунгли.

Мы полагали, что местная полиция сообщит о наших рейдах американцам, а японские разведывательные силы перехватят сообщение.
Из-за наших рейдов, как мы думали, американцам будет трудно игнорировать Лубанг, и в то же время даст понять своим, что ситуация на острове под контролем. Это, мы полагали, даст им возможность сражаться, где бы они ни сражались, не беспокоясь о нас. Рейды также должны были дать понять местным жителям, что для них опасно уходить из своих деревень на работы в предгорья.
В горах Козука иногда кричал в сторону деревни "Не думайте, что вы в безопасности потому что нас всего двое! Один лишний шаг, и у вас будут неприятности!" Никто его, полагаю, не слышал, но это очевидным образом поднимало наш дух.
На самом деле, устраивать поджоги риса в одних и тех же местах несколько лет подряд увеличивало вероятность того, что местные жители отследят наши перемещения и устроят нам засаду. Поэтому мы время от времени немного меняли тактику, перенося рейды на месяц в одни годы, или на пять месяцев там, где урожай собирали дважды в год. Мы пытались заставить их угадывать, где мы появимся в очередной раз. Если бы нам удалось внушить жителям страх, что мы можем появляться почти в любом месте и в любое время, это само по себе наполовину решило бы нашу задачу.

Именно в те восемнадцать лет, что мы с Козукой провели вместе, я наиболее активно применял навыки партизанской войны. Так получалось в значительной степени из-за возникшего между нами взаимопонимания. Почти всегда мы смотрели на вещи одинаково, и часто нам было достаточно посмотреть друг на друга, чтобы решить что делать.
Хотя я не знал Козуку до того, как попал на остров, случайности войны сложились так, что мы стали ближе настоящих братьев. Я уважал силу его духа и его бесстрашие. Он, в свою очередь, доверял мне принятие решений. Много раз мы говорили о том, что, когда наше миссия будет завершена, мы вернемся в Японию вместе. Если по случайности мы никогда снова не встретимся со своими войсками, мы вместе сгнием на Лубанге. Мы смеялись, говоря об этих двух возможностях.

Иногда, когда нам удавалось найти особенно хорошую гроздь бананов, или ловко ускользнуть от поискового отряда, или уйти от хорошей погони, мы одновременно говорили вслух "Вот видел бы это Симада!"

Помимо сигнальных рейдов, мы решили добывать информацию непосредственно у островитян. Ходить туда, где много народа - опасно, но на острове было множество укромных уголков, где мы могли взять в плен одинокого крестьянина, идущего на работы или возвращающегося домой с полей.

Мы наметили одинокую хижину рядом с солончаком в Лооке. Место было недалеко от границы джунглей, и в случае непредвиденных осложнений можно было легко сбежать.
Выйдя из джунглей на солончак, мы шли к хижине, пригнувшись и внимательно оглядываясь вокруг. Мы заглянули внутрь. Внутри не было ни людей, ни припасов. Внезапно Козука, у которого был очень острый слух, прошептал "Кто-то идет!"

Он указал в сторону океана, и, вглядевшись, я увидел мужчину примерно сорока лет, медленно идущего к нам через высокую траву. Мы бесшумно ждали за хижиной, винтовки наготове. Когда он оказался в трех метрах, я выпрыгнул прямо перед ним с винтовкой, направленной прямо ему в грудь. Он вскрикнул от удивления, и поднял руки.
Козука по-английски приказал ему сесть, и он начал быстро говорить что-то на тагалоге, который мы не понимали. Я жестом приказал ему заткнуться, и он подчинился. Держа его на мушке, мы провели его в дом. К нашему облегчению, он не делал попыток сопротивляться.

Я спросил его, зачем он пришел сюда, и он ответил на смеси английского и тагалога и множества жестов "Я оставил собаку стеречь моих коров. Я вернулся чтобы забрать собаку. Я не шпион янки. Не убивайте меня."
Не имея желания оставаться в хижине надолго, мы взяли его с собой в горы, и подробно расспросили о ситуации на острове. Он рассказал нам всё, что знал, от цен на сигареты до средней поденной оплаты. Весь допрос он трясся от страха. Когда мы решили, что выяснили всё, что нужно, мы приказали ему идти домой спать. Его лицо просияло.

В конце 1965 года мы добыли транзисторный приемник.
Дело было на сельхозугодьях на берегу напротив острова Амбил, где несколько местных собрались в хижине на несколько дней для работ на полях. Среди них был человек в хорошей белой одежде, который постоянно входил и выходил из хижины. Мы наблюдали из-за деревьев, как он поработал с полчаса, потом пошел к горе прямо напротив нас. У него было ружье, и сам он был достаточно крупным.
"Кто это по-твоему?" - спросил Козука.
"Вероятно, кто-то, работающий на армию или полицию" - ответил я, и мы решили проследить за ним. Прежде,чем мы сдвинулись, показались еще трое и помешали нам последовать за мужчиной в белом. В ту же секунду, как они объединились, мы сделали несколько выстрелов чтобы спугнуть их, заставив их дать стрекача в джунгли, двое в одну сторону, двое - в другую. Еще два выстрела, и они скрылись, еще прибавив ходу. Остальные фермеры разбежались.
Мы вошли в брошенную хижину и нашли не только транзисторный приёмник, но еще хорошие носки, рубашки и штаны. Носки были из тонкого нейлона и выглядели довольно дорогими - слишком дорогими, как ни посмотри, чтобы принадлежать кому угодно их островитян, для которых нейлон всё ещё был в новинку. Эти люди явно приехали откуда-то. Мы тем более были убеждены в этом потому, что не считали возможным для островитян носить радио с собой на полевые работы.
Мы реквизировали радио и другие вещи и вернулись в джунгли. Радио оказалось восьмитранзисторной Тошибой, и казалось очень хорошим. Батарейки в нём были новые, и у нас еще было четыре запасные. Когда мы тем вечером включили его, первое что мы услышали, был голос человека, говорившего по-японски "Сегодня 27 декабря, и это последняя передача в этом году. Слушайте нас снова в следующем году. А тем временем, всех с новым годом!"
Это был Кинзаки Сайонджи, вещавший из Пекина.
Радио впервые обеспечило нас информацией о внешнем мире, со времен газет и журналов, оставленных поисковой группой 1959 года, но мы ограничивали прослушивание чтобы сберечь батареи. В первый год мы слушали только передачи новостей из Пекина. Раздобыв еще батареек, мы стали слушать еще Японское коротковолновое радио, южно-американские передачи NHK (японская общественная телерадиокомпания), австралийские передачи на японском языке, и даже BBC из Лондона.
Свежие батарейки мы получали из фонариков, которыми пользовались островитяне. Фермеры иногда работали допоздна на полях у кромки леса, и если мы делали несколько выстрелов, чтобы их напугать, они обычно убегали, оставляя фонарик. Они, конечно, были слишком большими и не влезали в радио, но мы сделали пластиковый цилиндр, в который помещалось четыре батарейки и присоединяли его приёмнику.
Когда у нас оказывались лишние батарейки, мы расплавляли в жестянке кусок парафина и обмакивали в него торцы батареек, чтобы запечатать контакты. Таким образом их срок хранения увеличивался до трёх лет.
В сезон дождей мы делали антенну из натянутой между деревьями медной проволоки длиной около десяти метров, на высоте около пяти метров. Проволока была, разумеется, тоже украдена у островитян.
Как и с газетами, которые попадали нам в руки, мы не верили ничему, что слышали по радио касательно военной обстановки и международных отношений. Мы считали, что слушаем не настоящие прямые трансляции, а подделанные американцами записи, из которых они удаляли всё неприемлемое для себя. То, что изображало из себя передачу из Австралии или Японии было, с нашей точки зрения, записью, исправленной врагом и ретранслируемой с нужными изменениями. На Филиппинах было много людей, понимавших японский язык, и американцы, видимо, пытались сломить дух тех, кто сочувствовал Японии, транслируя поддельные передачи на японском, которые пытались казаться японскими, или из других стран, а на самом деле представляли американскую точку зрения.
Как-то раз Кодзука отметил- "Если задуматься, американцы хорошо работают, не так ли?"
"Да, ответил я". "Они должны постоянно убирать то, что не хотят слышать, а потом тут же ретранслировать без задержки. Им, должно быть, удалось собрать команду очень сообразительных людей. Всего одна ошибка, и всё будет звучать фальшиво. Снимаю перед ними шляпу. Это, должно быть, очень хитроумная работа."
Позже, когда я узнал, что передачи не были подделаны, мне стало ясно, что по-настоящему хитроумную работу выполняли мы - когда извлекали из газет и передач тот смысл, который нам хотелось бы услышать.

По вопросах, не касающихся военной обстановки и международных отношений, мы считали передачи достаточно достоверными. Мы, например, признали достоверным сообщение об успешном прохождении Токийских олимпийских игр, и о том, что в Японии появилась "поезда-пули", курсирующие между Токио и Осакой. В конце концов, люди часто говорят, что государственные границы не действуют в мире спорта, так что нам казалось вполне допустимым, что Олимпийские игры могут проводиться даже во время войны. Что же касается новой железнодорожной ветки, еще до войны я слышал о планах построить линию суперэкспресса между Токио и Симоносеки.
В начале сезона дождей через год после того, как у нас появилось радио, Кодзука повредил ногу. Мы убили корову, и, перенося мясо в нашу хижину, он наступил на длинный шип, который глубоко вошёл в его пятку.
Это должно было быть ужасно больно. Он ничего не сказал, но его лицо исказилось и стало смертельно бледным. Не имея представления о том, какой яд мог быть на шипе, вытащив его, я проколол иглой кожу вокруг него, чтобы вызвать кровотечение, а потом нанёс на рану немного американской ментоловой противовоспалительной мази, тоже подобранной в доме островитянина.
Это был уже второй раз, когда Кодзука ранил ногу. В первый раз это случилось когда Акатсу сделал вторую попытку уйти, и я вспомнил, как тяжело было тогда. Я чувствовал, что эта вторая рана тоже будет проблемной.
Я оказался прав. На следующий день нога Кодзуки распухла до бедра. Спустя примерно неделю, я почувствовал облегчение, поскольку опухоль спала, но это оказалось преждевременным.
Думая, что рана излечилась, мы решили пойти достать из тайника несколько батареек. Едва мы добрались до точки недалеко от наблюдательной вышки у Лоока, где мы собирались провести сезон дождей, нога Кодзуки подломилась, и он не смог идти дальше. Я построил хижину в одиночку, продолжая при этом накладывать охлаждающие компрессы на ногу Кодзуки, и иногда слегка массировал ему колено, чтобы стимулировать кровообращение.
Кодзука лежал в постели весь сезон дождей. В это время он часто слушал передачи со скачек в Японии по коротковолновому японскому радио, и Кодзука рассказал мне об основах конного спорта. Даже сейчас я помню один забег из Японского дерби, которое было перенесено с мая на июль из-за забастовки тренеров или чего-то подобного. Ставки сосредоточились на трёх известных лошадях, но мы с Кодзукой сходились на том, что четвертая в рейтинге лошадь выглядела победителем.
"В дерби участвует более двадцати лошадей" сказал Кодзука. "Случиться может что угодно. Я согласен, что эта лошадь не такая сильная, как первые три, но если тренер не будет слишком гонять ее за день до соревнований, я думаю, она оторвётся от остальных и они его не догонят."
Так всё и вышло, и та лошадь обошла всех на шесть корпусов. Нас с Кодзукой поглотило самодовольство, в особенности от того, что ни до, ни после эта коняга не выигрывала практически ни одной гонки.
Когда Кодзука восстановился достаточно, чтобы ходить, мы стали делать ставки на выигрыш в гонке. Выигравший пари в определённый день принимал решения на следующий день. Многое зависело от удачи, конечно, но мы рассудили, что тот, кто угадал победителя, демонстрирует превосходную интуицию, а значит разумно предоставить ему лидирующую роль. Но с равным успехом передача могла потонуть в помехах, и результаты мы не узнавали.
Еще мы слушали популярные музыкальные программы. Мне казалось, что у новых певиц слишком тонкие голоса, и они стоят слишком близко к микрофону. Я предпочитал старых исполнителей, например Норико Авайа, которая исполняла блюз еще до войны. Я слышал передачу, как она пела на Экспо'70 в Осаке, она напомнила мне слышанную когда-то запись Шаляпина, как он пел "Дубинушку".
Сейчас я люблю певцов, которые поют песни на традиционные темы и вкладывают много чувств в исполнение. Когда, вернувшись в Японию, я упомянул об этом в разговоре с братом Тадао, он сказал "Тебе нравятся песни, которые готовят тебя к новому бою".
Думаю, он прав, хотя сам я об этом никогда не задумывался.
Одна из программ, которую я старался слушать всегда, была большое предновогоднее радиопредставление на волне NHK, в котором участвовали все лучшие исполнители. Передача шла на коротких волнах, но мы никогда не слушали её целиком, потому что она продолжалась три часа, а мы не хотели использовать батареи слишком много.
Чтобы подбодрить Кодзуку во время болезни, мы позволили себе слушать радио подольше, но это не продлилось долго. Главная проблема заключалась в том, что, поскольку нам приходилось включать радио на самой малой громкости, слушали его мы скрючиваясь в самых неестественных позах, приникая ушами к динамику. И это было очень утомительно. Мы решили, что наши тела и батарейки важнее развлечения от прослушивания репортажей со скачек и музыки, так что вскоре мы прекратили слушать его почти полностью.

Одна из трудностей с японским языком заключается в том, что в нём есть множество слов, обозначающих "я" и "ты" или "вы", и их надо тщательно выбирать в зависимости от ситуации. В японской армии обычным словом для "тебя" были слова "кисама" или "омае", оба из них могут звучать очень оскорбительно, если не использовать их осторожно. Мы избегали этой проблемы используя слова языка Тагалог- "ако", означавшее "я" и "икао", означавшее "ты".
Я очень старался не сказать чего-то такого, что могло бы разозлить Кодзуку, а он старался делать то же по отношению ко мне. Вмешаться было некому. Если мы затевали драку, обоим приходилось бороться до тех пор, пока оба совершенно не выбивались из сил. В нашем мирке было всего два обитателя, оба мужского пола, и время от времени у нас были ожесточённые стычки, обычно из-за чего-то тривиального.

Рыболовное-земледельческое поселение Лоок на восточной стороне острова глядит на залив, мелководный даже на значительном удалении от берега. За время нашего пребывания на острове, в городе построили водопровод, а главную улицу замостили бетоном, так что Лоок стал, наряду с Лубангом и Тиликом, одним из "культурных центров" острова.
Иногда мы в сумерках подходили к границе города, чтобы реквизировать припасы.
В конце декабря 1968 года - я хорошо помню дату - мы глядели на Лоок с окрестного холма и заметили, что одно из зданий начальной школы на окраине городка исчезло. Я сказал- "Я уверен, там было три здания, а теперь только два".
Кодзука согласился со мной, а поскольку нашим долгом было следить за всем происходящим на острове, мы решили поглядеть поближе. Тем же вечером после заката мы спустились с гор и проделали путь в тени деревьев до места прямо за школой.
С первого взгляда было ясно, что пропавшее здание было разрушено тайфуном, случившимся в октябре. Что было гораздо примечательней, так это то, что жестяная крыша разрушенной хижины валялась здесь же на земле. Если бы у нас была жестяная кровля, крыша нашей собственной хижины была бы водонепроницаемой!
К счастью, тем вечером был довольно сильный ветер, и время от времени края этой кровли скрипели и лязгали. Согласовав свои движения с этим шумом, мы могли бы утащить часть кровли, не привлекая внимания островитян. Этой возможностью нельзя было не воспользоваться.
Я нашёл подходящий кусок кровли, разрезал на две части своим ножом «боло» и свернул в два рулона. Привязав их к своим рюкзакам , мы как можно скорее отправились назад в горы. Мы достигли линии водораздела, с которой был виден южный берег, около часа ночи. Мы крайне устали, не только от карабканья вверх по склонам, но и от необходимости постоянно приглядывать за городом. Нам, однако, было необходимо доставить кровлю в место, где мы собирались провести следующий сезон дождей, и мы себя заставили это сделать. Уже светало, когда мы дошли до мыса на южном берегу вблизи от точки нашего назначения.
После короткого сна, я отправился в чащу за хорошей лианой, чтобы обвязать кровлю. Нам было опасно хранить металл рядом с собой, так что я не только собирался связать листы, но и закамуфлировать их ветками и травой, чтобы они не отражали солнечный свет, и скрыть шум, который они издавали.
Не найдя достаточно хорошей лианы, я вернулся с лучшим из того, что мне попалось под руку, и стал связывать листы.
Тут Кодзука проворчал «Не делай дело наполовину. Тут нужна более крепкая лиана. Что ты не поискал подольше, не нашёл подходящую?
Он обвинил меня в лени, я это не мог так оставить.
«Я еще не отдохнул с прошлой ночи» - возразил я, - «и этой хватит, чтобы донести листы куда нам надо»
Тут началось, и некоторое время мы переругивались, усталость только делала нас злее. Наконец, Кодзука в ярости сорвался в лес. Он вернулся чуть менее чем через час и принёс очень прочную лиану. Своим ножом "боло" он разрезал мою лиану и стал по-новой обвязывать куски кровли новой лианой. В его фигуре виднелось торжество победителя.
Я не раскрывал рот, зная, что что бы я ни сказал, всё пошло бы по-новой. Мы не разговаривали до вечера.
Вечером я водрузил свёрток на плечи и приготовился идти. Идущий впереди Кодзука начал брюзжать о моём сегодняшнем поведении. Я слушал всё это молча, пока он не выпалил слова: «Теперь я буду руководить, а ты слушай меня».
Я встал как вкопанный. Он будет руководить?
«Постой-ка, Кодзука!» -сказал я «я это так не оставлю!»
За время службы в армии я ни разу не послал никого из подчинённых вперед, сам оставаясь в безопасности. Я не мог так просто оставить такие отвратительные замечания. Я снял лямки рюкзака и плюхнул его на землю позади себя.
Очень тихо я сказал «Я могу справляться в одиночку, и я могу выполнить свой долг в одиночку. Я благодарен за всё, чему научился у тебя и Симадой о жизни в лесу и в горах. Но я офицер! И я ответственен за войну на этом острове. До сего момента я действовал согласно своим суждениям, и я годов нести ответственность за всё, что сделал."
Нахально глядя на маня, он сказал «Младший лейтенант Онода, сэр! Оставьте свои речи при себе. Я сыт по горло вашими проповедями!»
«Пропроведями?» - возмутился я. «Я лишь констатирую факты. Я просто указываю, где именно ты не прав»
«Да ты ленивый, бестолковый…»
Он был так взбешен, что не смог продолжить. К этому моменту наши тагалогские "икао" уступили место самым оскорбительным армейским словечкам, и я был почти так же взбешен, как Кодзука. Тут я понял, что теряю над собой контроль, так что снова надел лямки рюкзака и пошёл вперёд. Мне нужно было куда-то уйти и остыть.
Не успел я пройти и десяти шагов, как Кодзука швырнул мне в спину камень. Я резко развернулся на месте, и увидел, что он готовится швырнуть еще один.
«Прекрати, ты, идиот!» закричал я.
Приказ разозлил его еще сильнее, и он забормотал:
«Кто идиот? Не я. Я не идиот! Я знаю, кто на моей стороне, а кто нет. Ты не слушаешь меня, так что ты не на моей стороне. Ты враг! Ты враг Японии, и я тебя убью!»
Я снова положил рюкзак и посмотрел прямо Кодзуке в глаза «Мы уже долго вместе. Каждый раз, когда я отдавал приказы, я делал это для своей страны и своего народа. Я считал тебя своим товарищем, и всегда очень старался не говорить того, что могло бы уязвить тебя и твою гордость. Это нелегко, потому что я тоже человек. Но всю равно каждый раз ты запеваешь старую песню о том, что моё неправильное руководство довело многих солдат до сдачи в плен, и чтоя зажимал Акатсу, и что я виновен в смерти Симады."
-«Ты может быть не заметил, но каждый раз как ты берешься за дело, есть четыре варианта развития событий. Либо погода слишком плохая, либо враг сильнее, чем мы думали, либо ты устал и расстроен чем-то, что пошло не так, либо харчи запозднились и ты очень голоден. Но когда случается один из этих вариантов, ты злишься и начинаешь критиковать меня. Сегодня у нас ситуация номер три - ты устал, и кое-что пошло не так, как ты хотел."
- "Может успокоишься и будешь объективнее? В конце концов, нас всего двое."
- "Заткнись! - закричал он. Я же сказал, что не хочу больше проповедей.
«Ладно.- ответил я. Я сказал всё, что должен был сказать. Если ты всё равно хочешь убить своего товарища. давай. Я окажу тебе эту честь. Но когда я умру, тебе придётся продолжить жить. Тебе придётся бороться вдвое больше, еще и за мою долю.
Рядом с нами шумели высокие волны прибоя, но я ничего не слышал. Думаю, Кодзука не слышал тоже. Все звуки вокруг стихли. Мы глядели друг на друга в полной тишине.
Прошло тридцать или сорок секунд, и Кодзука сказал тихо «Лейтенант, веди нас»
Эти слова сделали нас еще большими товарищами, чем раньше. Я молча кивнул и пошёл по каменистой тропе.

Островитяне называли нас «горными бандитами», «царями горы» или «горными дьяволами». Без сомнений, у них были на то все основания.
В один год незадолго до начала дождливого сезона мы остановились на несколько дней на полпути к Змеиной горе. И в некоторый момент решили «выйти прогуляться» в ближайшую деревню за припасами. Мы спрятали свои рюкзаки и на закате пошли с гор вниз. Выйдя где-то между Виго и Маликом, мы наблюдали за окрестными полями с безопасного пригорка. Мы увидели молодую девушку с банданой на голове и мальчика в майке и шортах. Они, насколько нам было видно, поливали растения на поле. Было уже довольно темно, поэтому, раз они еще работали в поле, значит, жили где-то неподалёку.
Подкравшись ближе, мы увидели среди деревьев крышу «бахай кубо». Мы раньше не замечали ее здесь, и удивились, когда ее успели построить.
Выйдя из зарослей, мы увидели, что девушка идёт к дому за банановым полем. Мальчика видно не было. Девушка зашла в дом и вскоре вышла снова, теперь вместе с мужчиной, по-видимому, ее отцом. Они стали готовить ужин на очаге под открытым небом. Мы подошли к ним сзади и, угрожая винтовками, приказали зайти обратно в дом. Внутри, в тёмной и грязной комнате была пожилая женщина, вероятно, мать, и стояла неподвижно, со страхом наблюдая за нами. Мы обыскали хижину, но нашли лишь несколько предметов мужской одежды среди множества женских вещей.
Я жестом приказал мужчине отдать мне фонарь. Трясясь от страха он отдал его мне. Батарейка была почти мертвой, так что проку от него не было никакого. Единственной едой оказался мешок нешлифованного риса, и не было ни сахара, ни сигарет. В глубине комнаты нашлась пара новых плетёных сандалий, и их я забрал.
«Здесь больше ничего нет» - сказал я. «Можно возвращаться».
Но тут мужчина стал говорить что-то на тагалоге, из чего я понял, что он хочет выйти наружу и снять котелок с огня. Я кивнул в знак разрешения, и девушка и её отец выскочили наружу так, будто свалились с лестницы. Убрав котелок с огня, он сказал что-то, что значило, что рис готов, и предложил его нам.
«Мы можем его есть?» спросил Кодзука.
«Почему нет?» - ответил я.
Девушка вернулась в дом. Я думал, она помогает матери приготовить какую-то добавку к рису, но, заглянув внутрь, я увидел, что мать исчезла. Мы тут же заметили, что женщина подняла несколько досок пола и выбралась с другой стороны хижины, вне всяких сомнений, чтобы вызвать полицию. Это не имело большого значения, поскольку в любом случае потребовало бы времени, а мы пока успели бы поесть.
Как раз когда мы закончили, вернулась мать. Мы знали, что уже пора уходить, но чувствовали, что должны наказать женщину за её предательство. Нахмурившись, мы направили винтовки на девушку и её отца и сказали «Вы пойдёте с нами в горы»
Услышав это, девушка повалилась на пол и ухватилась за дверной косяк. Отец стал показывать на котелок с рисом, напоминая, что накормил нас.
Кодзука и я покачали головами, отвергая его возражения, а я достал спичку, показывая будто собираюсь поджечь дом. Дочь стала говорить на тагалоге. Я не понимал её, но она, похоже, молилась, потому что в конце сказала «аминь».

Местные были почти все католиками, и на стене висело изображение Христа.
Я сказал «Думаю, мы их достаточно напугали. В конце концов, они накормили нас ужином. Пора убираться.»
Но тут мы услышали выстрел,и пуля прошла сквозь крышу. Мать и дочь рухнули на пол, а мужчина выбежал из хижины. На мгновение мы задумались о том, чтобы остаться и дать противнику бой, но затем решили, что это будет пустой тратой боеприпасов. Мы выскочили из хижины и помчались прямо в джунгли, пригибаясь от ружейной стрельбы, раздававшейся за спинами. Пробежав метров сто, мы нырнули в густые заросли, и остановились перевести дух. Полиция нас не преследовала, и дальше мы пошли в горы своим обычным шагом, ворча друг на друга за то, что на нас сумели исподтишка донести. Кодзука так разозлился, что выбросил плетеные сандалии в заросли и так там и оставил. Пока мы шли к Змеиной горе, мы всё еще слышали беспорядочную стрельбу. Как-то обернувшись назад, мы увидели блуждающие туда-сюда и перекрещивающиеся в темноте лучи фонарей.
Спустя несколько месяцев после этого случая мы обнаружили, что островитяне стали в больших количествах приходить в долину реки Виго, и отправились в хижину у каменоломни вблизи Тилика, чтобы их отпугнуть. Возвращаясь назад, мы попали в полицейскую засаду. Их успели заранее предупредить о нашей вылазке, и сейчас мы попали под перекрестный огонь с расстояния всего тридцати метров. Мы сбежали, прыгнув за живую изгородь, но одна пуля рикошетом легко ранила меня в голень.
Когда мы добрались до своего лагеря, я распаковал новую водонепроницаемую палатку, которую мы нашли в хижине. Надпись на нём гласила «Торговая компания Мицубиси». Надпись нас обрадовала, поскольку подтверждала наше предположение, что война и торговля ведутся независимо друг от друга. В то же время, полиция прибыла из Тилика на перехват нас так быстро, что мы решили в будущем вести себя более осторожно.

В последний день каждого года, мы шли на реку и стирали всю нашу одежду. Как и все японцы, мы придавали большое значение празднованию нового года, и по крайней мере в это время года мне хотелось ходить в свежей, чистой одежде. Эта ежегоданя новогодняя стирка была крупным событием моего личного календаря.
В последний день 1971 года, мы стирались в среднем течении реки Агкавая, где вода чистая, а течение - быстрое. Как выяснилось позже, это был мой последний новый год с Кодзукой. То место было неделако от мыса Вакаяма, где я встретил Норио Судзуки в феврале 1974 года.
Мы начали стирку еще когда солнце толком не взошло. Мы выстирали кепи, куртки, штаны, набедренные повязки и пояса «харамаки» - всё, что мы не носили на себе в тот момент. Когда мы уже заканчивали, Кодзука вскричал - «Эй, мои штаны пропали! Их, похоже, унесло течением!»
Это было очень плохо. Дальше река протекала через деревню, называвшуюся Брол, но даже если бы штаны не снесло так далеко, их с большой вероятностью могли заметить островитяне, рыбачащие где-то между деревней и нами. По ним нетрудно было догадаться о нашем расположении.Но помимо того, в нас было достаточно гордости, чтобы постараться не дать островитянам поближе рассмотреть нашу залатанную одежду. Вы побежали вниз по течению реки, шлепая по воде. Пробежали сто метров, двести - но никаких признаков штанов. Мы медленно прошли обратно вверх по течению, внимательно глядя под ноги, но снова не нашли штанов.
Кодзука стал ворчать «Если бы ты не настаивал отмечать конец года этими постирушками, ничего бы не случилось. Мы солдаты. Что для нас значит новый год? Не надо было нам заниматься этой стиркой!»
Я ответил, что штаны потерял именно он, а не я, так что для брюзжания не время. Надо быстро решать, искать ли штаны, пока какой-нибудь островитянин не нашёл их первым, или немедленно передвигаться на новое место.
«Ты снова начинаешь проповедничать» - возразил Кодзука, и я заметил, что он уже готов взорваться.
«Ладно, ладно» - сказал я ему. «Поговорим в другое время. Сейчас я хочу попытаться найти штаны, если еще возможно. Ты иди с ружьем вдоль берега, а я пойду по течению и буду осматривать дно, и всё остальное тоже. Где-то мы их найдём.»
Он согласился, и я прыгнул в реку в нейлоновой рубашке, которую собирался одеть в первый день нового года. Мы снова пошли вниз по течению, и на этот раз я нырял во всех глубоких местах, пока Кодзука шёл по берегу в тени деревьев, приглядывая за обоими берегами потока.
Мы проискали штаны часа два, и без толку. Вернувшись на то место, где мы занимались стиркой, я снял свою рубашку и швырнул её в воду, чтобы промыть. К моему глубокому изумлению, рубашка поплыла вверх, против течения! На секунду я подумал, что схожу с ума. Но тут же понял, что рубашка попала в водоворот. Я пронаблюдал, как ее пронесло вверх по течению метров тридцать, со всё большей скоростью, до крутого поворота реки, где её почти занесло за изгиб. Снова прыгнув в реку, я проплыл вместе с обратным течением от места, где оно начиналось, туда, где заметил застрявшие в ветвях упавшего в реку дерева штаны Кодзуки, выглядящие теперь как лежащее в воде умирающее животное. Стоит ли говорить, что я вытащил и свою рубашку.
Обернувшись, я поднял штаны над головой, показывая их Кодзуке. В ответ он помахал винтовкой, широко улыбаясь.
Потом мы разрубили несколько кокосов, которые собирались выпить следующим утром, вместо традиционного новогоднего сакэ, собрали свои вещи и отправились назад в свой лагерь. Я пробыл в воде очень долго и боялся простудиться. Так что попросил Кодзуку одолжить мне свою сухую куртку. Он быстро согласился, и, одев эту сухую куртку, я чувствовал, что согреваюсь до глубины души.
Канун того нового года, и тот, в который я прибыл на Лубанг в 1944 году, запомнились мне больше всего, из всех тридцати лет на острове.