Настоящий полковник
Осенью 2015 года в США вышла книга Стивена Ли Майерса «Новый царь. Восхождение и правление Владимира Путина» - газета The Washington Post назвала ее «самой сильной из существующих сегодня» биографий Президента России. Стивен Ли Майерс - журналист The New York Times, долгое время возглавлявший московское бюро газеты. В «Новом царе» описывается жизнь и эволюция политических взглядов Владимира Путина; Президент России представлен в книге как расчетливый и амбициозный политик, который для достижения целей пользуется всеми доступными средствами.
Путин и его сослуживцы могли наблюдать развал ГДР воочию из своего особняка на Ангеликаштрассе в Дрездене. Они видели, как стремительно теряет поддержку правительство Эриха Хонеккера. Закоренелый марксист Хонеккер (а с ним и министр госбезопасности Эрих Мильке) отказывался принять горбачевские идеи, но перемены уже витали в воздухе. Как и повсюду в Восточной Европе, в простых немцах пробуждалось стремление отдаться Западу. Путин уже понимал, что ГДР обречена на исчезновение, но он и представить себе не мог, как быстро это произойдет.
В августе 1989 года Венгрия открыла границу с Австрией. Восточные немцы, которые могли свободно перемещаться внутри соцлагеря, устремились в Австрию, надеясь эмигрировать дальше на Запад. По городам ГДР прокатилась волна уличных выступлений - люди требовали хотя бы того, что Горбачев уже предоставил жителям СССР - выборов, возможности свободно критиковать однопартийную систему, рыночных реформ и улучшения благосостояния. Люди по-прежнему боялись Штази, но в год революций, которые происходили, казалось, везде - от Вильнюса до площади Тяньаньмэнь - этот страх уже не мог удержать их дома. 4 сентября в Ляйпциге группа оппозиционеров, собравшихся в церкви Святого Николая, устроила дебош прямо после службы. С каждой неделей протест толпы разрастался и захватывал новые города - в том числе и Дрезден.
2 октября Хонеккер отдал приказ разгонять протестующих, но десантники, отправленные в Ляйпциг, отказались его исполнять. На следующий день правительство попыталось остановить эмиграцию, запретив выезжать в Чехословакию. Когда 6-го числа в Восточный Берлин прилетел Горбачев - на празднование 40-й годовщины образования ГДР - конец был уже предрешен. Горбачев уговаривал Хонеккера пойти на уступки, но тот был непоколебим. Стоя на трибуне рядом с Горбачевым, он заявлял: «Мы сами решим все наши проблемы - социалистическими методами. Ослабить социализм мы не дадим».
А еще через две недели Хонеккера отправили в отставку. Его место занял его заместитель Эгон Кренц - он надеялся смягчить политическое напряжение, но было поздно. Разгром ГДР преодолел точку невозврата; своими беспорядочными действиями правительство только приближало свой конец. 9 ноября было объявлено, что Политбюро разрешило восточным немцам свободно выезжать на Запад. Десятки тысяч человек вышли к Берлинской стене, и пограничники, не имея на этот случай указаний, их пропустили. На той стороне их встретили жители ФРГ, и вместе они принялись разбирать стену - главный символ холодной войны.
Больше всего Путин не любил - бесчинствующей толпы. Между тем, именно такую толпу он наблюдал в те дни в Дрездене. Хуже всего было то, что в Москве, казалось, никому не было дела до происходящего в ГДР. Впоследствии Путин вспоминал, что КГБ, погрязший во внутренних интригах, просто игнорировал все предупреждения и донесения, поступавшие от агентов за рубежом. Под угрозой было само существование СССР. «То, что мы делали, оказалось никому не нужным, - вспоминал Путин годы спустя. - Что толку было писать, вербовать, добывать информацию? В центре никто ничего не читал».
Толпа все увеличивалась; успокоить собравшихся не удавалось. В пять вечера Хорст Бом, начальник дрезденского отделения Штази, сдался и приказал открыть ворота. Митингующие устремились внутрь комплекса и вскоре захватили штаб-квартиру. Бом, мертвенно бледный, умолял людей сохранять спокойствие. Захват происходил в целом мирно, но Путину это виделось по-другому: в его воображении в зданиях Штази хозяйничала охваченная безумием толпа. Он вспоминал, как какая-то женщина кричала: «Ищите туннель под Эльбой! Там заключенных пытают, пока они стоят по колено в воде». Путин точно знал, что никакого туннеля там нет - ведь он был осведомлен о том, где в действительности находились тюремные камеры Штази и что заключённых там никто не пытал.
Путин был поражен. Несмотря на все свои сомнения насчет коммунистической системы, он оставался настоящим русским офицером, верным своему государству и присяге русского офицера. «У меня тогда возникло ощущение, что страны больше нет, - вспоминает Путин. - Стало ясно, что Союз болен. И это смертельная, неизлечимая болезнь под названием паралич. Паралич власти».
В отчаянии он принялся думать, что делать дальше. Даже без специальных заявлений было понятно, что советское руководство не намерено дальше поддерживать правительство Восточной Германии. Повторения событий 1953 года в ГДР, 1956-го в Венгрии, 1968-го в Чехословакии - не будет. Применить силу против собравшихся у особняка Путин не смог бы, даже если бы и хотел: в его распоряжении попросту не было достаточного количества сил. Он подумал о хранившихся в здании документах и донесениях. Если эти документы попадут в руки толпы, последствия будут катастрофическими. Он думал о своей работе, о своей семье, чье благосостояние от этой работы зависело. Он чувствовал, что Советский Союз вот-вот рухнет, а с ним и вся понятная ему жизнь - жизнь кадрового разведчика, русского офицера. Той ночью полковник Путин, обуреваемый самыми мрачными мыслями, совершил самый решительный и самый рискованный поступок за все время своей службы в КГБ.
Надев форму и оставив табельное оружие в сейфе в кабинете, Путин вышел на улицу и направился к воротам. Он был совершенно один, и, не имея приказа, решил действовать САМ.
Собравшиеся - около сотни вооружённых озлобленных мужчин - были настроены особенно агрессивно, ими владела эйфория. Они стояли у ворот, оживленно разговаривая между собой, все еще не готовые поверить, что Штази сдалось без боя. Дойдя до ворот, он остановился и, помолчав с минуту, спокойно обратился к собравшимся:
- Этот дом хорошо охраняется, - сказал он на безупречном немецком. - Мои люди хорошо вооружены, и у них есть приказ открыть по вам огонь, если кто-то войдет на эту территорию.
Он не кричал, и не угрожал никому. Просто спокойно произнес эти несколько слов по-немецки, после чего развернулся и медленно пошел в сторону дома. Собравшиеся люди в ответ только промычали что-то невразумительное. Бывший там Зигфрид Даннат вспоминает теперь, что в тот момент почувствовал, как сразу переменилось их настроение. Никому не хотелось кровопролития. Было понятно, что попытка пойти против русских- это совсем другое дело. На штурм ворот собравшиеся не решились и вскоре мирно разошлись по домам.
