Страсти по Иличевскому
Никогда не собиралась читать Иличевского - мне его лицо не нравится. Роман "Матисс" в свое время хвалили так, что я четко поняла - читать это не буду. Ну, то есть хвалили за то, что мне не нравится.
Как-то раз зависла в режиме ожидания чего-то важного, шлялась по улицам и забрела в букинистический. Там из всех зол пришлось выбирать меньшее, взяла книгу Иличевского в руки, проверила. Оказалось ничего так, купила.
Обычно я как совсем незнакомую книгу проверяю? Открываю в свободном порядке и читаю страницу-две. Если нравится, о чем и как написано - еще разок открываю в свободном порядке.
Так у меня оказалась кника Иличевского "Слева направо", короткая проза. Очень мне понравилось, как пишет он о городах и странах, например. У меня сейчас вся закладка исписана номерами страниц, которыми хочется поделиться с миром и зафиксировать для себя.
"Душа народа с неизбежностью становится похожа на тот ландшафт, который ее окружает".
"Нет античней земли на советской территории, чем Армения", - писал Параджанов. И хотя в Крыму памятников античности куда больше (в Армении лишь один языческий - эллинский храм Гарни близ Гегарда пережил установление христианства), режиссер прав: только здесь древность есть черта национального характера".
"Так я потом и ходил по Петербургу - не доверяя зрению, и до сих пор я не вполне верю, что этот город существует: настолько он вычеркнут из ментальности страны и в то же время некогда создан для решительного формирования ее, ментальности, стиля".
"Мне кажется, главный сбой Москвы - в хронической нехватке красоты. Чтобы это понять, достаточно приехать в любую европейскую столицу. Нельзя жить в такой Москве и быть здоровым, не искромсанным нравственно человеком. Экзистенциальная цинга обесточивает жизненные силы, выхолазивает человеческое вещество, люди сами становятся похожими на Москву - с ее перепадом высот, канав, котлованов, проплешинами пустырей, уродством советских фасадов, с кровеносной системой всегда на грани апоплексического удара - уподобленной пробкам везде и всюду. Отсутствие солнца в течение ста двадцати дней в году венчает непереносимость".
"Однажды я прокатил свою грустную бабушку по Первому хайвею и украдкой поглядывал, нравится ли ей вокруг. А потом не выдержал, спросил: "Ну, как, ба, красиво?" И услышал: "Когда-то в молодости я ездила по Военно-Грузинской дороге из Владикавказа в Тифлис... С тех пор мое сердце занято".
"Что такое Чукотка? Как ощущается, что ты на Чукотке? Что это значит для нашего ощущения пространства? Если, допустим, вы заблудились в Саянской тайге, повернитесь на запад и представьте, что вы неделю, месяц, другой, третий идете туда, где закатывается солнце. И ваше воображение, опираясь хотя бы только на инстинкт самосохранения, все-таки сможет нащупать конец вашего адского пути. Так вот - так обстоит дело в Саянах, на Хингане и т.д. Но не на Чукотке. На Чукотке человеческое воображение бессильно".
Рассказ "Фрегат "Иной" можно просто полностью приводить - там про японцев)
И еще будут цитаты и куски, я с удовольствием читаю "Слева направо"
[Фрегат ]
"У меня есть приятель - физик, проживший в Японии семь лет с феноменальным успехом - получив профессорскую должность и выучив японский. Как вдруг он разрывает контракт с университетом и внезапно возвращается в Москву. Вскоре сидим мы с ним у костра на рыбалке, он грустный, но после ухи разговорился, и я спрашиваю:
- Серега, а что ты так спикировал из Японии? Приключилось что?
- Ничего вообще, - отвечает. - Не поверишь. Всё было хорошо. Просто я понял внезапно, что еще неделя - и я повешусь.
- Отчего?
- Ты пробовал жить на Марсе?
Больше я вопросов не задавал и вместе со случаем Сергея всегда вспоминал путешествие Гончарова в Японию на фрегате «Паллада», как раз в те времена, когда еще хранилась под страхом смерти японская герметичность, японский особый путь. А еще я вспоминаю Нанкин, и что встреченные мною в жизни китайцы при упоминании японцев в любом контексте становились нелюдимы и молчаливы.
Потом Сергей подался в Массачусетс и пока не возвращался.
Между тем некоторым Япония представляется единственным на планете разумно устроенным государством. При том что глубинные знания о ней всегда поражают воображение.
Есть разная чувствительность к Иному. В Чили мне было уютно только у океана, а в Аргентине то хорошо и непонятно, то понятно и мерзко. Ни там, ни там я бы не стал жить дольше месяца ни за какие коврижки. А вот на юге Франции и в Париже, пожалуй, осень бы я провел. О чем это говорит? Только о том, что у каждого свой травелог.
Однако в случае Японии мы имеем культурный миф о ней, колеблющийся от обожествления и слез восторга до суицидальных припадков из отчаяния, вызванного чужеродностью и отверженностью.
Вывод в том, что с этим нужно быть начеку и, возможно, при случае разбираться.
Ибо взять Акутагаву. Взять Куросаву. Абсолютно европейские художники. Они стремились передать и внять европейской цивилизации. Они не показатель, увы, они на нашей ясной стороне."
Как-то раз зависла в режиме ожидания чего-то важного, шлялась по улицам и забрела в букинистический. Там из всех зол пришлось выбирать меньшее, взяла книгу Иличевского в руки, проверила. Оказалось ничего так, купила.
Обычно я как совсем незнакомую книгу проверяю? Открываю в свободном порядке и читаю страницу-две. Если нравится, о чем и как написано - еще разок открываю в свободном порядке.
Так у меня оказалась кника Иличевского "Слева направо", короткая проза. Очень мне понравилось, как пишет он о городах и странах, например. У меня сейчас вся закладка исписана номерами страниц, которыми хочется поделиться с миром и зафиксировать для себя.
"Душа народа с неизбежностью становится похожа на тот ландшафт, который ее окружает".
"Нет античней земли на советской территории, чем Армения", - писал Параджанов. И хотя в Крыму памятников античности куда больше (в Армении лишь один языческий - эллинский храм Гарни близ Гегарда пережил установление христианства), режиссер прав: только здесь древность есть черта национального характера".
"Так я потом и ходил по Петербургу - не доверяя зрению, и до сих пор я не вполне верю, что этот город существует: настолько он вычеркнут из ментальности страны и в то же время некогда создан для решительного формирования ее, ментальности, стиля".
"Мне кажется, главный сбой Москвы - в хронической нехватке красоты. Чтобы это понять, достаточно приехать в любую европейскую столицу. Нельзя жить в такой Москве и быть здоровым, не искромсанным нравственно человеком. Экзистенциальная цинга обесточивает жизненные силы, выхолазивает человеческое вещество, люди сами становятся похожими на Москву - с ее перепадом высот, канав, котлованов, проплешинами пустырей, уродством советских фасадов, с кровеносной системой всегда на грани апоплексического удара - уподобленной пробкам везде и всюду. Отсутствие солнца в течение ста двадцати дней в году венчает непереносимость".
"Однажды я прокатил свою грустную бабушку по Первому хайвею и украдкой поглядывал, нравится ли ей вокруг. А потом не выдержал, спросил: "Ну, как, ба, красиво?" И услышал: "Когда-то в молодости я ездила по Военно-Грузинской дороге из Владикавказа в Тифлис... С тех пор мое сердце занято".
"Что такое Чукотка? Как ощущается, что ты на Чукотке? Что это значит для нашего ощущения пространства? Если, допустим, вы заблудились в Саянской тайге, повернитесь на запад и представьте, что вы неделю, месяц, другой, третий идете туда, где закатывается солнце. И ваше воображение, опираясь хотя бы только на инстинкт самосохранения, все-таки сможет нащупать конец вашего адского пути. Так вот - так обстоит дело в Саянах, на Хингане и т.д. Но не на Чукотке. На Чукотке человеческое воображение бессильно".
Рассказ "Фрегат "Иной" можно просто полностью приводить - там про японцев)
И еще будут цитаты и куски, я с удовольствием читаю "Слева направо"
[Фрегат ]
"У меня есть приятель - физик, проживший в Японии семь лет с феноменальным успехом - получив профессорскую должность и выучив японский. Как вдруг он разрывает контракт с университетом и внезапно возвращается в Москву. Вскоре сидим мы с ним у костра на рыбалке, он грустный, но после ухи разговорился, и я спрашиваю:
- Серега, а что ты так спикировал из Японии? Приключилось что?
- Ничего вообще, - отвечает. - Не поверишь. Всё было хорошо. Просто я понял внезапно, что еще неделя - и я повешусь.
- Отчего?
- Ты пробовал жить на Марсе?
Больше я вопросов не задавал и вместе со случаем Сергея всегда вспоминал путешествие Гончарова в Японию на фрегате «Паллада», как раз в те времена, когда еще хранилась под страхом смерти японская герметичность, японский особый путь. А еще я вспоминаю Нанкин, и что встреченные мною в жизни китайцы при упоминании японцев в любом контексте становились нелюдимы и молчаливы.
Потом Сергей подался в Массачусетс и пока не возвращался.
Между тем некоторым Япония представляется единственным на планете разумно устроенным государством. При том что глубинные знания о ней всегда поражают воображение.
Есть разная чувствительность к Иному. В Чили мне было уютно только у океана, а в Аргентине то хорошо и непонятно, то понятно и мерзко. Ни там, ни там я бы не стал жить дольше месяца ни за какие коврижки. А вот на юге Франции и в Париже, пожалуй, осень бы я провел. О чем это говорит? Только о том, что у каждого свой травелог.
Однако в случае Японии мы имеем культурный миф о ней, колеблющийся от обожествления и слез восторга до суицидальных припадков из отчаяния, вызванного чужеродностью и отверженностью.
Вывод в том, что с этим нужно быть начеку и, возможно, при случае разбираться.
Ибо взять Акутагаву. Взять Куросаву. Абсолютно европейские художники. Они стремились передать и внять европейской цивилизации. Они не показатель, увы, они на нашей ясной стороне."