Какой мне чудный сон приснился.
Едва ль сумею описать:
Старик седой ко мне явился
И говорит: "Пора вставать!"
Я встал, ничуть не испугался,
Смотрю и думаю, кто он?
Он осторожно оглянулся
Назад, кругом, по сторонам.
Вдруг как-то чудно улыбнулся
И палец приложил к губам.
***
Ко мне он низко наклонился
И начал тихо говорить:
"Кто завладел твоей душою
И чьим орудием ты стал?
Того, кто назван сатаною,
Кто против Бога восставал.
Ты с давних пор его слугою
И с ним ты в тесной дружбе жил.
Что сделал ты с своей душою,
Во что ее ты превратил?
Где ангел твой, души хранитель?
Как дерзко ты его прогнал!
Проснись же, Демона служитель,
Теперь я все тебе сказал!"
Я тотчас вздрогнул и поснулся.
Мороз по коже пробегал.
Кругом со страхом оглянулся,
Но старца я уж не видал.
Так страшно, жутко вдруг мне стало,
Я осенил себя крестом,
Чего дотоле не бывало,
И вновь забылся старым сном.
Мучения совести, о которых говорит П-кин в своих стихах, сожаления по поводу союза с сатаной, скорбь об изгнанном ангеле-хранителе души - только рисовка. Стоить вспомнить, как П-кин, по его же словам, хладнокровно обдумывал убийство, как легко решился на него, как его совершил, как издевается над своей жертвой, чтобы ниминуты не сомневаться в этом.
Тотчас после убийства П-кин бросаеется в вихрь удовольствий, которые для него - все и о которых он вспоминает с грустью. Можно ли жалеть какую-то "старую чертовку", являющуюся для П-кина незначительной, нестоящей внимания, эпизодической фигурой, попавшейся на пути к наслаждениям. Стоит ли раскаиваться в том, что отнял жизнь у человека, который "ни Богу свечка ни черту кочерга", и П-кин не раскаивается.
Н.С. Лобас,
"Убийцы"