Михаил Михалков - брат гимнописца, офицер СС
Михаил Михалков - брат гимнописца, офицер СС | Толкователь
Клан Михалковых является прекрасной иллюстрацией, что такое идеальные приспособленцы. Пока Сергей Михалков пел оды Сталину, его младший брат Михаил (на фото вверху) служил во время ВОВ в СС, а позже в КГБ и у «гипнотизёра» Мессинга.
О Михаиле Михалкове заговорили только перед самой его смертью в 2006 году. Он неожиданно, 80-летним стариком, стал раздавать одно интервью за другим. Мизерным тиражом вышла его автобиографическая книжка на русском «В лабиринтах смертельного риска». Интересно, что этот опус был написан им ещё в 1950-е, но выпущен только за границей - во Франции, Италии и др. странах. Нет, она не была «самиздатом», запрещённой в СССР литературой. Напротив, к выпуску книги приложил руку КГБ, где тогда служил Михалков. Интервью с Михаилом Михалковым, где содержатся совершенно фантастические, на первый взгляд, данные, опубликовано на сайте ФСБ России.
..
Вот он! Офицер СС Михаил Михалков.... Офицер СС ездил на лошади по передовой без документов, записывал расположение немецких войск.
СКВОЗЬ ЛАБИРИНТЫ СМЕРТЕЛЬНОГО РИСКА
ОКСАНА УШАКОВА, МИХАИЛ МИХАЛКОВ
27.05.2003
Во время Великой Отечественной он оказался в фашистском плену, скрывался под разными именами. Несколько раз глядел смерти в глаза, стоял под расстрелом. А после войны писал стихи и очерки о тех страшных годах, но все свои литературные труды подписывал псевдонимом, потому что его старший брат был очень известен. Теперь Михаил Михалков не считает нужным прятаться за чужими именами и псевдонимами. Ему 80 лет, за долгую жизнь он повидал немало, но и сейчас, рассказывая о войне, Михаил Владимирович не в силах сдержать дрожь в голосе, а то и набегающую слезу.
- Михаил Владимирович, как в 1941 году вы, восемнадцатилетний парнишка, оказались в фашистском тылу?
- С детства я хорошо знал немецкий язык: моя бонна была немкой. В 40-м году окончил спецшколу пограничных войск НКВД, где тоже изучал немецкий.
В сентябре 1941 года войска генерал-полковника Михаила Кирпоноса, где я служил в особом отделе, попали в окружение. Мне с группой бойцов удалось вырваться. Я попал в штаб 224-й стрелковой дивизии, по ночам ходил в разведку, выясняя расположение гитлеровских войск. Как-то на рассвете заметил в поле стог сена, решил там передохнуть. Приземлился на чей-то сапог. Из-под стога выбрался грузин в немецкой фуфайке, за ним второй - белобрысый парень. Не успели мы и словом перемолвиться, как вдруг над нами, словно из-под земли, вырос немец верхом на лошади. Указывая дулом автомата дорогу, верховой погнал нас троих к дому, над крышей которого развивался фашистский флаг. Там нас обыскали, и старший офицер небрежно бросил фельдфебелю: "Расстрелять".
И вот ведут нас два фашиста по пустынной улице. Миновав село, выходим на картофельное поле. Один немец очерчивает палкой продолговатый прямоугольник, другой передает нам лопаты. Начинаем рыть землю. Каратели стоят в трех шагах от нас и с холодным равнодушием наблюдают, как мы копаем себе могилу, выбрасывая комья земли вместе с картофелинами. Ах, до чего крупна была та украинская картошка! Немцы чуть отошли от нас в сторону, закуривают. В этот момент грузин с лопатой наперевес одним прыжком вылетает из ямы. Я выскакиваю вслед за ним. И мы оба со всего маху оглоушиваем карателей лопатами, бьем еще раз, и все трое разбегаемся в разные стороны.
Потом пять ночей, обходя немецкие посты, я пытался догнать наши отступающие части. В одном из сел зашел в крайний дом, чтобы попроситься на ночлег, и напоролся на фашистов. Они меня схватили и вскоре под конвоем с такими же скитальцами, как я, отправили в лагерь в небольшом городке Александрия Кировоградской области. Надо сказать, что вообще я три раза попадал в фашистские лагеря и трижды оттуда бежал.
После первого побега меня укрывала семья Люси Цвейс. Она выправила мне документы на имя своего мужа Владимира Цвейса, и я начал работать переводчиком на бирже труда в Днепропетровске. Одновременно собирал сведения о немцах и их прислужниках, которые передавал местным подпольщикам, выносил для них с биржи чистые регистрационные бланки, подписанные военным комендантом.
- За все время ваших скитаний какой момент был самым жутким?
- Очень сложный вопрос. Всю войну, которую я провел во вражеском тылу, находился на острие ножа и в любую секунду мог погибнуть. Но были моменты, когда я буквально заглядывал смерти в лицо. Это было в Кировоградской зоне. Там я заболел горячкой и очень ослаб. Мне сказали, что если заплатить немцам-барахольщикам, то они помогут выйти на свободу. Я отдал все свои деньги какому-то худому немцу, который сочувственно сказал: "Болен? Будэш лазарэт!". Он привел меня к бараку, открыл дверь и тычком запихнул туда. С внешней стороны щелкнула задвижка. Я оказался в аду: барак был до отказа набит людьми. Женщины, старики, дети стоят, прижавшись вплотную друг к другу.
На утро следующего дня к сараю подкатил грузовик с брезентовым верхом. Нас погрузили в него. И вот я вместе с женщинами, детьми и стариками стою около рва, длинного, широкого. А машины все прибывают. Обреченных уже человек восемьсот. Слева и справа - танкетки с жерлами спаренных пулеметов. Рядом с ними рота карателей, убийцы стоят молча с автоматами наперевес. Как только прозвучала команда: "Огонь!", мои ноги подкосились, и я в полуобморочном состоянии упал на самый край обрыва. Крики, стоны, ругань, молитвы, автоматные очереди. На меня упало несколько трупов. Потом вдоль рва двинулась рота карателей добивать оставшихся в живых. И наступила тишина. Только изредка доносились приглушенные стоны и отдельные пистолетные выстрелы. Меня спасли прикрывшие мертвые. Очнулся глубокой ночью. Сначала не мог понять: где я, что со мной. Не мог шевельнуть ни одним суставом. Но неистребимая жажда жизни заставила карабкаться вверх, потом долго ползти. В общем, выполз...
- А как же вы затесались в немецкие ряды?
- Когда шел в направлении Харькова, напоролся на немцев. Оказался в штабной роте танковой дивизии СС "Великая Германия". Рассказал ее командиру - капитану Бершу - придуманную легенду: якобы я ученик 10-го класса, по происхождению немец с Кавказа, меня отправили на лето к бабушке в Брест. Когда город захватила 101-я немецкая дивизия (об этом я узнал еще в госпитале), то я доставал продукты для их обоза. Берш мне поверил и поручил снабжать его часть провиантом. Я ездил по деревням, менял у местных жителей немецкий бензин на продукты.
Танковая дивизия СС "Великая Германия" отступала на Запад. На границе Румынии и Венгрии я сбежал, надеясь найти партизан. Но так и не нашел. Зато, попав в Будапешт, случайно познакомился с миллионером из Женевы (ему я представился сыном директора крупного берлинского концерна), который вознамерился выдать за меня свою дочь. Благодаря ему я побывал в Швейцарии, Франции, Бельгии, Турции, но главной целью всех этих поездок была Латвия - все-таки ближе к России. Там связался с местным подпольем, в латышских лесах мы организовали группу сопротивления. Однажды я убил капитана из дивизии СС "Мертвая голова", взял его форму и оружие - это обмундирование помогало мне искать "окно" для перехода фронта. Верхом объезжал вражеские части и выяснял их расположение. Но как-то раз у меня потребовали документы, которых, естественно, не было, я был арестован как дезертир. До выяснения личности посадили в сарай, Снова бежал, пока, наконец, не удалось пересечь линию фронта.
- И как же вас встретили?
- Сначала сразу хотели расстрелять. Потом отвели в штаб на допрос. Очевидно, от волнения я не мог говорить по-русски, полковник допрашивал меня по-немецки и переводил мои ответы генералу. Генерал внимательно слушал сведения о познаньском гарнизоне, уточнял детали об укрепрайоне, о вооружении противника. После долгих проверок была установлена моя личность - из Москвы пришли документы, подтверждающие, что я окончил разведшколу НКВД, что я брат автора гимна Советского Союза Сергея Михалкова. На самолете меня отправили в Москву.
В столице работал на Лубянке. Обычно меня подсаживали в тюремную камеру к пойманным гитлеровцам. Я их "раскалывал", изобличая шпионов и гестаповцев. И вдруг меня неожиданно, без объяснения причин, по приказу Берии отправляют в Лефортовскую тюрьму. Там я провел четыре долгих года.
Периодически меня вызывал следователь и требовал подписать протокол, в котором я "признавался", что являюсь немецким агентом, подготовленным в познаньской разведшколе для заброски в советский тыл. Я отказывался и снова отправлялся в одиночку. Все это время никто из родных ничего обо мне не знал, и я не знал, что в 43-м году умерла мама.
Наконец о моем заключении проведал старший брат. Он позвонил Берии, но тот не стал с ним разговаривать. Тогда Сергей вместе с двумя генералами НКВД пришел в Лефортово, чтобы передать мне продукты. Передачу не приняли: Берия запретил. Потом меня отправили по этапу на Дальний Восток. Еще три лагеря и пять лет ссылки. Москву мне "ограничили".
В 1953 году после смерти Сталина вызвали в КГБ и предложили написать книгу о моей военной судьбе, считая, что она поможет воспитывать в молодежи чувство патриотизма. Я написал автобиографическую повесть "В лабиринтах смертельного риска". Константин Симонов и Борис Полевой дали положительные рецензии. Однако книгу положили на полку, где она пылилась целых 40 лет.
В 1956 году я был реабилитирован и награжден орденом Славы. Мне разрешили прописаться в Москве. Стал работать сначала в КГБ, потом в Политуправлении армии и флота, в Комитете ветеранов войны. Читаю лекции от бюро пропаганды Союза писателей на тему "Разведка и контрразведка" в частях спецназа, разведшколах, пограничных академиях, в Домах офицеров.
Что касается книги "В лабиринтах смертельного риска", то после того как генерал Струнин, начальник пресс-бюро КГБ, дал резолюцию, что в повести не содержится секретов, ее перевели на немецкий и французский языки и издали за рубежом. В России впервые она вышла только в 1991 году, за свой счет я издал пять тысяч экземпляров. Мои племянники Никита Михалков и Андрон Кончаловский хотят снять по повести сериал.http://www.fsb.ru/fsb/history/author/single.htm!id%3D10318099@fsbPublication.html
Клан Михалковых является прекрасной иллюстрацией, что такое идеальные приспособленцы. Пока Сергей Михалков пел оды Сталину, его младший брат Михаил (на фото вверху) служил во время ВОВ в СС, а позже в КГБ и у «гипнотизёра» Мессинга.
О Михаиле Михалкове заговорили только перед самой его смертью в 2006 году. Он неожиданно, 80-летним стариком, стал раздавать одно интервью за другим. Мизерным тиражом вышла его автобиографическая книжка на русском «В лабиринтах смертельного риска». Интересно, что этот опус был написан им ещё в 1950-е, но выпущен только за границей - во Франции, Италии и др. странах. Нет, она не была «самиздатом», запрещённой в СССР литературой. Напротив, к выпуску книги приложил руку КГБ, где тогда служил Михалков. Интервью с Михаилом Михалковым, где содержатся совершенно фантастические, на первый взгляд, данные, опубликовано на сайте ФСБ России.
..
Вот он! Офицер СС Михаил Михалков.... Офицер СС ездил на лошади по передовой без документов, записывал расположение немецких войск.
СКВОЗЬ ЛАБИРИНТЫ СМЕРТЕЛЬНОГО РИСКА
ОКСАНА УШАКОВА, МИХАИЛ МИХАЛКОВ
27.05.2003
Во время Великой Отечественной он оказался в фашистском плену, скрывался под разными именами. Несколько раз глядел смерти в глаза, стоял под расстрелом. А после войны писал стихи и очерки о тех страшных годах, но все свои литературные труды подписывал псевдонимом, потому что его старший брат был очень известен. Теперь Михаил Михалков не считает нужным прятаться за чужими именами и псевдонимами. Ему 80 лет, за долгую жизнь он повидал немало, но и сейчас, рассказывая о войне, Михаил Владимирович не в силах сдержать дрожь в голосе, а то и набегающую слезу.
- Михаил Владимирович, как в 1941 году вы, восемнадцатилетний парнишка, оказались в фашистском тылу?
- С детства я хорошо знал немецкий язык: моя бонна была немкой. В 40-м году окончил спецшколу пограничных войск НКВД, где тоже изучал немецкий.
В сентябре 1941 года войска генерал-полковника Михаила Кирпоноса, где я служил в особом отделе, попали в окружение. Мне с группой бойцов удалось вырваться. Я попал в штаб 224-й стрелковой дивизии, по ночам ходил в разведку, выясняя расположение гитлеровских войск. Как-то на рассвете заметил в поле стог сена, решил там передохнуть. Приземлился на чей-то сапог. Из-под стога выбрался грузин в немецкой фуфайке, за ним второй - белобрысый парень. Не успели мы и словом перемолвиться, как вдруг над нами, словно из-под земли, вырос немец верхом на лошади. Указывая дулом автомата дорогу, верховой погнал нас троих к дому, над крышей которого развивался фашистский флаг. Там нас обыскали, и старший офицер небрежно бросил фельдфебелю: "Расстрелять".
И вот ведут нас два фашиста по пустынной улице. Миновав село, выходим на картофельное поле. Один немец очерчивает палкой продолговатый прямоугольник, другой передает нам лопаты. Начинаем рыть землю. Каратели стоят в трех шагах от нас и с холодным равнодушием наблюдают, как мы копаем себе могилу, выбрасывая комья земли вместе с картофелинами. Ах, до чего крупна была та украинская картошка! Немцы чуть отошли от нас в сторону, закуривают. В этот момент грузин с лопатой наперевес одним прыжком вылетает из ямы. Я выскакиваю вслед за ним. И мы оба со всего маху оглоушиваем карателей лопатами, бьем еще раз, и все трое разбегаемся в разные стороны.
Потом пять ночей, обходя немецкие посты, я пытался догнать наши отступающие части. В одном из сел зашел в крайний дом, чтобы попроситься на ночлег, и напоролся на фашистов. Они меня схватили и вскоре под конвоем с такими же скитальцами, как я, отправили в лагерь в небольшом городке Александрия Кировоградской области. Надо сказать, что вообще я три раза попадал в фашистские лагеря и трижды оттуда бежал.
После первого побега меня укрывала семья Люси Цвейс. Она выправила мне документы на имя своего мужа Владимира Цвейса, и я начал работать переводчиком на бирже труда в Днепропетровске. Одновременно собирал сведения о немцах и их прислужниках, которые передавал местным подпольщикам, выносил для них с биржи чистые регистрационные бланки, подписанные военным комендантом.
- За все время ваших скитаний какой момент был самым жутким?
- Очень сложный вопрос. Всю войну, которую я провел во вражеском тылу, находился на острие ножа и в любую секунду мог погибнуть. Но были моменты, когда я буквально заглядывал смерти в лицо. Это было в Кировоградской зоне. Там я заболел горячкой и очень ослаб. Мне сказали, что если заплатить немцам-барахольщикам, то они помогут выйти на свободу. Я отдал все свои деньги какому-то худому немцу, который сочувственно сказал: "Болен? Будэш лазарэт!". Он привел меня к бараку, открыл дверь и тычком запихнул туда. С внешней стороны щелкнула задвижка. Я оказался в аду: барак был до отказа набит людьми. Женщины, старики, дети стоят, прижавшись вплотную друг к другу.
На утро следующего дня к сараю подкатил грузовик с брезентовым верхом. Нас погрузили в него. И вот я вместе с женщинами, детьми и стариками стою около рва, длинного, широкого. А машины все прибывают. Обреченных уже человек восемьсот. Слева и справа - танкетки с жерлами спаренных пулеметов. Рядом с ними рота карателей, убийцы стоят молча с автоматами наперевес. Как только прозвучала команда: "Огонь!", мои ноги подкосились, и я в полуобморочном состоянии упал на самый край обрыва. Крики, стоны, ругань, молитвы, автоматные очереди. На меня упало несколько трупов. Потом вдоль рва двинулась рота карателей добивать оставшихся в живых. И наступила тишина. Только изредка доносились приглушенные стоны и отдельные пистолетные выстрелы. Меня спасли прикрывшие мертвые. Очнулся глубокой ночью. Сначала не мог понять: где я, что со мной. Не мог шевельнуть ни одним суставом. Но неистребимая жажда жизни заставила карабкаться вверх, потом долго ползти. В общем, выполз...
- А как же вы затесались в немецкие ряды?
- Когда шел в направлении Харькова, напоролся на немцев. Оказался в штабной роте танковой дивизии СС "Великая Германия". Рассказал ее командиру - капитану Бершу - придуманную легенду: якобы я ученик 10-го класса, по происхождению немец с Кавказа, меня отправили на лето к бабушке в Брест. Когда город захватила 101-я немецкая дивизия (об этом я узнал еще в госпитале), то я доставал продукты для их обоза. Берш мне поверил и поручил снабжать его часть провиантом. Я ездил по деревням, менял у местных жителей немецкий бензин на продукты.
Танковая дивизия СС "Великая Германия" отступала на Запад. На границе Румынии и Венгрии я сбежал, надеясь найти партизан. Но так и не нашел. Зато, попав в Будапешт, случайно познакомился с миллионером из Женевы (ему я представился сыном директора крупного берлинского концерна), который вознамерился выдать за меня свою дочь. Благодаря ему я побывал в Швейцарии, Франции, Бельгии, Турции, но главной целью всех этих поездок была Латвия - все-таки ближе к России. Там связался с местным подпольем, в латышских лесах мы организовали группу сопротивления. Однажды я убил капитана из дивизии СС "Мертвая голова", взял его форму и оружие - это обмундирование помогало мне искать "окно" для перехода фронта. Верхом объезжал вражеские части и выяснял их расположение. Но как-то раз у меня потребовали документы, которых, естественно, не было, я был арестован как дезертир. До выяснения личности посадили в сарай, Снова бежал, пока, наконец, не удалось пересечь линию фронта.
- И как же вас встретили?
- Сначала сразу хотели расстрелять. Потом отвели в штаб на допрос. Очевидно, от волнения я не мог говорить по-русски, полковник допрашивал меня по-немецки и переводил мои ответы генералу. Генерал внимательно слушал сведения о познаньском гарнизоне, уточнял детали об укрепрайоне, о вооружении противника. После долгих проверок была установлена моя личность - из Москвы пришли документы, подтверждающие, что я окончил разведшколу НКВД, что я брат автора гимна Советского Союза Сергея Михалкова. На самолете меня отправили в Москву.
В столице работал на Лубянке. Обычно меня подсаживали в тюремную камеру к пойманным гитлеровцам. Я их "раскалывал", изобличая шпионов и гестаповцев. И вдруг меня неожиданно, без объяснения причин, по приказу Берии отправляют в Лефортовскую тюрьму. Там я провел четыре долгих года.
Периодически меня вызывал следователь и требовал подписать протокол, в котором я "признавался", что являюсь немецким агентом, подготовленным в познаньской разведшколе для заброски в советский тыл. Я отказывался и снова отправлялся в одиночку. Все это время никто из родных ничего обо мне не знал, и я не знал, что в 43-м году умерла мама.
Наконец о моем заключении проведал старший брат. Он позвонил Берии, но тот не стал с ним разговаривать. Тогда Сергей вместе с двумя генералами НКВД пришел в Лефортово, чтобы передать мне продукты. Передачу не приняли: Берия запретил. Потом меня отправили по этапу на Дальний Восток. Еще три лагеря и пять лет ссылки. Москву мне "ограничили".
В 1953 году после смерти Сталина вызвали в КГБ и предложили написать книгу о моей военной судьбе, считая, что она поможет воспитывать в молодежи чувство патриотизма. Я написал автобиографическую повесть "В лабиринтах смертельного риска". Константин Симонов и Борис Полевой дали положительные рецензии. Однако книгу положили на полку, где она пылилась целых 40 лет.
В 1956 году я был реабилитирован и награжден орденом Славы. Мне разрешили прописаться в Москве. Стал работать сначала в КГБ, потом в Политуправлении армии и флота, в Комитете ветеранов войны. Читаю лекции от бюро пропаганды Союза писателей на тему "Разведка и контрразведка" в частях спецназа, разведшколах, пограничных академиях, в Домах офицеров.
Что касается книги "В лабиринтах смертельного риска", то после того как генерал Струнин, начальник пресс-бюро КГБ, дал резолюцию, что в повести не содержится секретов, ее перевели на немецкий и французский языки и издали за рубежом. В России впервые она вышла только в 1991 году, за свой счет я издал пять тысяч экземпляров. Мои племянники Никита Михалков и Андрон Кончаловский хотят снять по повести сериал.http://www.fsb.ru/fsb/history/author/single.htm!id%3D10318099@fsbPublication.html