Допейсал рассказ
Собачья шерсть
- Посредственность. - Зина отпила из бокала и прищурила монгольские глаза. На картине были намалеваны железные дровосеки, которые кружились в пляске Матисса. Рядом висела табличка: «Роман Калинов. Технодэнс».
Калинов стоял у нее за спиной, и Зина прекрасно знала, что задрот Ромочка ее слышит.
- Никакой фантазии, - добавила Зина. - Это общая беда так называемых постмодернистов - роняют слюну на чужие шедевры. А своего создать не могут. Правильно, Василий Алексеич?
Зина выжидающе взглянула на члена жюри.
- Не могут, - кивнул седой искусствовед. Он тоже отпил из бокала и уставился на дровосеков.
- Искусство должно отражать жизнь, нашу с вами реальность, насущные социальные проблемы, - продолжала Зина. - А это какая-то полупрофессиональная мазня. На первом курсе изофака какого-нибудь пединститута и то рисуют лучше.
- Лучше, - вздохнул искусствовед. - Простите, вы не помните, где здесь у них уборная?
- По коридору направо и сразу за лестницей, - подсказал Калинов.
Все это время он разглядывал необъятную Зинину юбку с узором «индийский огурец». Больше всего раздражала эта колхозная юбка. «Наверное, другие перестали налезать, - думал он. - Бедняжке нечего надеть». Огурцы напоминали о вечерах его ранней юности с треньканьем на гитаре, коктейлем из водки с инвайтом и песенкой про брезентовое поле, на котором трудится корейский паренек по фамилии Цой. Гопницы тех лет носили ситцевые юбки, «кроссы» и колготки в сеточку, а сверху напяливали бесформенный джемпер «с напуском». Даже прическа Зины была оттуда - художница упорно красила волосы в черный цвет, делала «химию» и начесывала челку.
Роман уже представлял себе новую картину. Две колхозницы уныло копают картошку под дождем, а третья сидит на мешке, накрывшись брезентом, и сосет соленый огурец. Этот шедевр будет символизировать вымирание российской деревни. Рома не был уверен, что Зина согласится позировать, и тайком снял ее на сотовый. Она как раз подходила к бармену за добавкой.
Зина глотала сухое шампанское и разглядывала оператора с местного ТВ: он стоял рядом с картиной ее мужа и снимал журналистку. Та записывала дежурные фразы начала репортажа. «Надо притащить Ваню, - соображала Зина, - вдруг они захотят взять интервью?»
Сам Иван никуда не торопился, он торчал у выхода с коньячной рюмкой в руке и разглядывал публику. Рядом топтался художник Сливко и что-то рассказывал противным фальцетом, прихлебывая коньяк. Сливко попытался чокнуться с Зининым мужем, но рюмка Вани была уже пуста, и Сливко плеснул туда из своей. Иван пробормотал:
- Мне хватит.
Он поставил рюмку на большой мраморный камин в стиле «модерн» и деловито направился вглубь зала, как будто кого-то искал. Со Сливко ему пить не хотелось - тот недавно опозорился на всю академию, когда пытался отсосать у пьяного студента. Правда, по взаимному согласию, но все равно это было некрасиво и неэтично.
Жена на лету схватила Ваню за руку и поволокла к телекамере.
- Это Иван Дементьев, - Зина поставила мужа перед журналисткой. - Он автор картины «Русская жатва». Возглавляет группу Новых Гиперреалистов.
[Spoiler (click to open)]Оператор, не говоря ни слова, двинулся дальше. Журналистка зыркнула на Зину диким взглядом и шмыгнула в сторону бара. Зина выпустила Ваню и как бы невзначай пошла вслед за журналисткой.
- А вы будете брать интервью у номинантов?
- Посмотрим. - Журналистка ухватила бокал шампанского, залпом выпила и побежала к оператору: тот как раз снимал инсталляцию Сливко под названием «Котики в контакте». Отсосник попал в объектив камеры и прикрылся левой рукой, растопырив пальцы.
По стеночке прочь от Зины, мягко ступая в синих кедах, пробирался ее давний приятель Вася Огрызко, гей-фотограф. Остальные камеры повернулись к входу, где белело костлявое лицо известного актуального художника, почетного члена жюри.
Зину передернуло от ненависти: этот выскочка сплагиатил Ван Гога, отрезав себе мочку уха, прибил свою мошонку к щели между булыжниками на Красной площади, зашил себе рот - одним словом, воспользовался всеми шаблонными трюками, на какие только способна скудная фантазия «современного художника». А за сожженную дверь его вообще следовало колесовать или растянуть на дыбе.
Выскочка заметил Зину на другой стороне зала, в его и без того диких глазах читался ужас.
- Не подпускайте ко мне эту женщину, - вполголоса сказал он организатору, который тряс его руку.
- Она жена Дементьева, - как бы извиняясь, напомнил галерист. - Я не мог пригласить Дурачка без Образины.
- К черту их, - махнул рукой актуальный художник. - Пусть тогда Иванушка ее держит.
Актуальный художник помнил тот случай в ЦДХ восемь лет назад, когда эта рослая женщина поколотила его зонтиком. Зачем, он так и не понял: в тот день все были пьяны. Кажется, он не так высказался о ветеранах Чечни, а может, Зинаида посчитала это оскорблением Вани, который месяц работал в Чечне фотокором - не бог весть какое геройство, но Дементьева очень этим гордилась.
Пока Выскочку фотографировали, а бармен отвернулся, Зина сперла почти полную бутылку брюта, чтобы скоротать говорильню на полтора часа.
Церемонию награждения открыла искусствоведша Ольга Медведкова, она десять минут трепалась обо всем и ни о чем, как Горбачев в далекие восьмидесятые. Зина осторожно налила шампанского из бутылки, спрятанной под юбкой, и поискала глазами мужа. Этот трус и подлец где-то скрылся. Скрипнула дверь, художница Ольга Суслова, отряхивая руки, протиснулась через толпу журналистов и встала у того самого камина в стиле «модерн», на котором уже еле помещались пустые рюмки и бокалы.
Зина не ждала многого от конкурса «Артобстрел», но было бы крайне унизительно уступить сучкам вроде Сусловой, Бадейко или Сливко. Ее собственную работу Выскочка отклонил, как «слишком обычную», еще на этапе отбора, хотя двухметровый рельефный портрет Муаммара Каддафи, сделанный из собачьей шерсти методом мокрого валяния, был идеален. Выскочка мстил за тот случай с зонтиком, хотя и корчил из себя беспристрастного ценителя. Еще бы, ведь сам он не умел даже рисовать, а не то что валять из собачьей шерсти.
Чтобы свалять этот шедевр, Зина полгода обходила знакомых, которые держали собак всех мастей, особенно помогли рыжий соседский колли и чау-чау с роскошными кремовыми мехами.
Зина знала, что на многих конкурсах победителям сообщают о решении жюри заранее, Ивану про главный приз ничего не говорили, но хотя бы первое место в номинации «живопись» он заслужил.
Второй выступала Зоя Смирнова-Шнайдер из Израиля, когда-то они с Зиной были хорошими подругами, пока не поссорились из-за Ивана. Шнайдерша долго распиналась о «Котиках» Сливко, которые, по ее мнению, походили на гидроцефалов и ясно говорили о том, что современное общество безнадежно больно, и мало того, умиляется своей болезни, всячески лелеет и развивает это уродливо-мещанско-быдляцкое состояние своей души. О «Русской жатве» Зоя отозвалась сухо, сравнив ее с работами Василия Шульженко не в пользу Вани. Зато похвалила Суслову и Васильева.
Третьей слово взяла Горшкова из Третьяковки - полная брюнетка за пятьдесят. Она говорила, в общем, правильные вещи, но Зина слушала ее вполуха, потому что успела поймать вайфай на айпаде, устроилась на свободном стуле в углу зала и строчила отчет в «фейсбуке». Сделав несколько фото, она успокоилась и уже не слушала своих товарищей, которые все равно не могли сказать ничего нового и интересного. За окнами быстро темнело и чернели голые ветки деревьев.
Выступил приглашенный космонавт, выступила чиновница из городской администрации, которая частично спонсировала конкурс - она бубнила о важности развития культуры и ее социальном значении. Мол, искусство объединяет нации и т. д., и т. п. Особенно долго она восторгалась участию представителей других регионов, как будто наличие художников в какой-нибудь Пензе или Воронеже было чем-то из ряда вон выходящим. Старичков-искусствоведов было просто не заткнуть, они подолгу мусолили «Морозное утро» Сусловой - пошлейший и примитивнейший пейзажик, который даже для такой бездари, как Оля, являлся редчайшим отстоем.
Глава оргкомитета зачитал послание премьер-министра, время близилось к раздаче мест и призов. Зина, успевшая вздремнуть над айпадом, дернула ногой и уронила бутылку, которая стояла на полу под юбкой. В ее сторону гневно обернулась школота с факультета живописи, где работала Зина. Встретив черный взор преподавательницы, студент вжал голову в плечи.
Выскочка на сцене откашлялся и сказал:
- Мы немного выбились из регламента. Уже было сказано много хороших слов обо всех номинантах, потому буду краток: «Котики» - это нечто! Сначала мы хотели дать им первое место в номинации «Скульптура», но и так понятно, насколько большое значение имеют «Котики» для современного искусства вообще.
- Да вы охуели! - бормотала Зина. Да я сама видела, как он покупал эту срань в сувенирной лавке в Крыму, он же просто приклеил этих вонючих котов на постамент и обвалял всяким говном! Он даже деревянную статуэтку сам вырезать не может, Дебрянский, ты совсем опух!
- Думаю, котики скоро захватят мир, - с улыбкой добавил Выскочка. - Первое место в номинации «Живопись» - Ольга Суслова, «Морозное утро».
Пока Выскочка говорил, Суслова с покрасневшей, масляной от радости рожей уже пробиралась к сцене вслед за Сливко. Так и знала, они сообщили ей заранее! И Бадейко пробивался между рядов, чтобы предсказуемо получить награду в номинации «Графика». Как Зина и думала, четвертую награду выдали Ломаско.
Выскочка смущенно добавил, что в связи с кризисом в стране оргкомитету пришлось отказаться от вторых и третьих мест, но для настоящего художника это не главное, его волнует только сопричастность к культурной жизни родной страны.
- Ах ты блядь, - прошептала Зина.
- Средства будут перечислены не сразу, - голос Выскочки дрогнул. - Но мы обязуемся сделать это в течение ближайших месяцев и способствовать дальнейшему продвижению работ наших финалистов. Уже сейчас мы связались с нашими коллегами из Европы и Израиля по этому поводу.
- Так я и думала, нихуя у вас нет, одни амбиции, - громким шепотом сказала Зина, так что ее услышали даже на передних рядах. Кто-то сдержанно захихикал.
«Какие вы все мерзкие», - думала Зина. Гости уже ломились в другой зал, где их ждал фуршет. Впрочем, «ждал» ¬- сильно сказано, если бы у фуршета была душа, он бы в ужасе думал, как оттуда исчезнуть. У Зины пропал аппетит, к тому же, она выпила почти два литра шампанского. Иван позорно свалил домой, не дожидаясь фуршета. Зина услышала смешок слева и обрывок фразы:
- Это Дементьева, щас пойдет всем доказывать, что главный приз надо было дать ее...
- Сильно ошибаетесь, - ответила Зина. - Меня не волнуют лохотроны. Собрались, попиарились, попили дешевого шампуня. Кстати, главный приз ваш Сосько не получит. Все бабки уже поделены так называемым оргкомитетом.
Зина пнула пустую бутылку и покинула зал через противоположные двери, в которые не ломился никто.
- И шампунь-то был говно, - бормотала Зина, запахивая дубленку и ловя такси. - Кого они этим жалким конкурсом пытались удивить? Сборище дилетантов и тупиц.
Бомбила подъехал очень быстро, и через несколько минут Зина оказалась дома.
- Ничтожество... - бросила она с порога.
Иван, уже в домашних штанах и тапках, отвернулся со страдальческим видом. Три дочери, унюхав, разбрелись по своим комнатам.
- Лиза, полюбуйся на своего отца! - крикнула Зина. - Твой бесталанный папаша не смог обойти старую дуру Суслову с зимним пейзажиком, ты такие в шестом классе рисовала.
- Мама, я занята, - ответила Лиза из-за двери.
- Вырастила трех кобыл, - пробормотала Зина. - Ни во что не ставят мать.
- Позволю себе напомнить... - откашлялся Иван. - Ну, чисто так, для справки, что я хотя бы прошел в финал. А кое-кого...
Зина швырнула ему в голову гипсовый бюстик Ахматовой, который старшая дочка отлила год назад, и удалилась в ванную. Лиза и Люба в это время подметали в прихожей.
- Твари, - бормотала Зина, раздеваясь. - Бесталанные твари, ничтожества, дармоеды и проститутки, сидящие на шее у государства и сосущие гранты.
Шумела вода. Зина залезла в ванну. Больше она не помнила ничего.
Когда Зина открыла глаза, она лежала в одних трусах на зеленом одеяле из верблюжьей шерсти в уродливый цветочек, а над ней неприятным холодным оттенком светила лампочка в металлической сетке. Зина вскочила с кровати. Кровать эта была с колесиками и поднимающимся изголовьем. «Послеоперационная», - догадалась Зина. Однако, никаких повязок на Зине не было.
И тут Зина, наконец, заметила железную дверь с зарешеченным окошком. За окошком стояла каталка с носилками, а рыжеволосая бабуля в белом халате возила шваброй, которую окунала в пластиковое ведро из-под краски.
- Эй, девушка! - крикнула Зина. - Как я здесь оказалась?
- Я сорок лет назад была девушка, - окрысилась санитарка и молча продолжила таскать швабру по коридору. Когда она помыла с одной стороны, то уперла швабру в ведро и так потащила его по полу, как будто собиралась играть в кёрлинг. - И, между прочим, у меня радикулит, - добавила санитарка, как будто это кого-то волновало.
- Почему дверь заперта? - крикнула Зина и подергала за ручку. С внешней стороны висел амбарный замок, грохот поднялся такой, что разбудил бы десять других санитарок. Бабуля невозмутимо продолжала размазывать грязь по полу.
- Пусть придет кто-то вменяемый из медперсонала! - потребовала Зина.
Мимо по коридору два сотрудника скорой помощи в пуховиках протащили бомжа-узбека, от которого воняло спиртом, дерьмом и чем-то кислым.
У Зины почему-то болело горло, как будто туда пихали твердый предмет. И вообще вся эта история кое-что напоминала. В Этой Стране творческий человек может ждать чего угодно, и Зина не раз писала об этом в фейсбуке и твиттере, но чтобы ее вот так похитили и заперли в неизвестной больнице - такого она не рисовала себе даже в самых смелых мечтах.
Справа по коридору стояла металлическая скамейка грязно-кремового цвета, на ней сидели узбечка с опухшими от синяков глазами, огромный мужик и молодой усатый дрищ с перевязанной головой. Дрищ одной рукой обнимал велосипед, а другой держал смартфон.
- И прикинь, эти дебилы не хотели брать мой байк в свою скорую помощь, - взволнованно жаловался дрищ. - Типа он будет лежать на улице, и его никто не спиздит. Ваще.
«Допрыгался, экстремал», - поняла Зина.
Когда дрищ закончил изливать другу претензии по поводу работы скорой помощи, Зина крикнула ему, чтобы одолжил телефон. Дрищ протянул смартфон через решетку. Зина позвонила Ивану, но муж не отвечал. Из остальных она помнила только телефон гея Огрызко, так что позвонила ему.
Тот ответил неясным бормотанием вроде «Кто это, почему вы мне звоните?»
- Это я, Зина Дементьева, не узнал, дурак? - обиделась Зина.
- Теперь узнал, - неприятным тоном ответил собеседник. - Чего надо?
- Идиот! Я в какой-то непонятной больнице, с камере, похожей на тюремную. Понятия не имею, как сюда попала, - начала объяснять Зина. - Я вообще заснула в ванне, а просыпаюсь, и я вот тут. Они все с ума посходили, держат меня за решеткой, и никто не подходит.
- А при чем здесь я? - спросил собеседник.
- Как это при чем? Свободного художника, твоего коллегу, насильно запирают в непонятное учреждение! Тебе, как либералу, должно быть не все равно!
- Вообще-то, мне все равно, - ответил собеседник. - Но я приеду.
- И обязательно возьми камеру! - предупредила Зина.
- Гадом буду, не забуду, - пообещал голос.
Зина вдруг поняла, что этот голос принадлежал совсем не Огрызко, Васька Огрызко - любовник Ромочки Калинова, а их номера телефонов отличаются всего на одну цифру, потому что они покупали их вместе. И надо же было ошибиться именно на эту цифру...
- Говори адрес, - потребовал Ромочка.
- Я не знаю, - Зина нажала на «отбой» и вернула смартфон дрищу. Еще не хватало, чтобы сюда приперся Калинов.
- Если кто-то попытается спиздить мой байк, кричите! - попросил дрищ, уходя на перевязку.
Конечно, Ромочка перезвонил велосипедисту и узнал адрес, а Зина снова начала трясти дверь, чтобы подошел хоть кто-то из врачей. Пробежавший мимо низенький еврей в белом халате сделал ей замечание:
- Вы мешаете нам работать!
- Так выпустите меня отсюда, и я не буду никому мешать! - крикнула Зина ему вслед.
- У нас сегодня очень много пациентов! Ждите! - проорал еврей, пробегая в другую сторону с пачкой бланков.
Зина продолжала стоять у зарешеченного окошка и трясти дверь, уставившись на противоположную стену грязно-фисташкового цвета.
Провезли еще одного бомжа - их складировали в соседней палате за блеклой синей занавеской, откуда воняло помойкой.
Блондинка в зеленом халате отдернула занавеску, встала у ближайшей кровати и заорала:
- Имя! Фамилия!
Бомж еле слышно бормотал что-то.
- Имя! Фамилия! - снова заорала блондинка.
- Дементьева Зинаида Абрамовна! - крикнула ей Зина. - За что вы меня здесь держите?
- Понятия не имею! - проорала блондинка. - Ждите своей очереди!
Бомжи мычали и ворочались с боку на бок, внятного ответа блондинка ни от кого так и не добилась.
- Вы же видите, они пьяны! - крикнула Зина. - Дайте бомжам поспать и узнайте, какого хера меня посадили в камеру. Сделайте хоть что-то полезное.
- Не учите меня работать, - блондинка задернула занавеску и ушла.
- Коновалы! Бездари! - крикнула Зина.
- Пошла на хуй! - крикнули из палаты с бомжами. - Заебала, сука тупая, дай поспать!
- Подойди, тварь! - крикнула Зина. - Подойди и повтори мне в лицо, как ты меня назвал!
- Обойдешься, - крикнули из палаты.
К изолятору подошел охранник - низкорослый седоватый мужичок с пропитым лицом, похожий на Стрелкова-Гиркина.
- Попрошу не выражаться, - сказал он.
- За что меня здесь держат? - спросила Зина. - Учтите, я ничего не сделала. Вы не имеете права лишать меня свободы.
- Если в изоляторе, значит, что-то сделала, - ответил Стрелков.
- И что я такого сделала?
- Понятия не имею. Может, зарезала кого-то.
- Не знаешь, так не лезь! - вспылила Зина. - Тебя бы так посадили, я бы посмотрела, как ты выражаешься!
Охранник отправился дальше по коридору и через пару минут вернулся со стаканчиком кофе.
- Я, сука, не могла никого зарезать! - крикнула ему Зина. - Я либерал и пацифист, а не быдло, живущее по понятиям и устраивающее пьяную поножовщину!
«А вдруг и правда зарезала? - промелькнуло в ее голове. - Буду теперь как Вождь Швабра у Кена Кизи...» Зине стало страшно. Ведь кроме нее в квартире находились только дочери и Ваня. «Неужели Ваню?» Кажется, перед тем, как пойти в ванную, она запустила в него чем-то. Но точно не попала. Иначе он не наговорил бы ей гадостей из-за двери. Хотя на это много ума не надо, можно и с разбитой головой. Когда Сливко в прошлом году ушибли башку на митинге, он еще давал интервью, истекая кровью. А Ваня? Значит, он позвонил в полицию. Или дочки... Какая низость!
А еще не далее как вчера они клеили коллаж всей семьей и смеялись, когда младшая, Катенька, сжевала букву «Ы», от чего язык у нее стал синим. Она полизала ватман, обрадовалась, начала нарочно макать язык в гуашь и развозить цветные слюни. Ваня сначала поморщился, потом отмыл дочу и сказал, что из Катюхи со временем выйдет неплохой перформансист. А позавчера они с Любой учили Лизу кататься на роликах, и Ваня сделал с нее несколько набросков. А позапозавчера Зина нашла для Вани выгодный заказ - фреску на всю стену для НИИ Полимеров. «Люди помнят только плохое», - подумала Зина и присела на кровать. Ей стало казаться, что потолок с жужжащей лампочкой становится все ниже, а стены сдвигаются.
- Я задыхаюсь! - закричала Зина. Она все кричала и кричала, что задыхается, а из коридора в ответ раздавался мужской смех. Зина бросилась к решетке и уперлась лицом в объектив.
Проклятый Ромочка держал камеру и снимал Зину.
«Ну и похуй на тебя», - решила она.
- Выпустите меня, я ничего не сделала! - заорала Зина и затрясла дверь так, что Ромочка отпрянул вместе с камерой. - Вы не имеете права удерживать человека! Шакалы! Шакалий оскал карательной психиатрии!
Зина услышала шорох осыпающейся штукатурки, по стене побежали трещины. Она все трясла и трясла грязно-белую дверь. Рома поснимал ее, затем переключился на понурую узбечку с посиневшими веками и забинтованной ногой, снял девицу с постепенно проходящим отеком Квинке и унылого Ивана, который приперся с большим пакетом Зининой одежды и стоял в дальнем конце коридора, стыдясь подойти поближе.
- Трусливые шакалы! - кричала Зина. - Вы держите меня за решеткой, потому что боитесь свободных людей! Шакалы! Шакалий оскал российской медицины!
Ромочка заметил Ивана, выключил камеру и подошел к нему поздороваться, потом они вместе пили кофе у автомата.
- А мне не надо? - крикнула им Зина.
- Врач пока не разрешил, мы тебе желудок промывали, - крикнул в ответ Ваня.
- Посредственность. - Зина отпила из бокала и прищурила монгольские глаза. На картине были намалеваны железные дровосеки, которые кружились в пляске Матисса. Рядом висела табличка: «Роман Калинов. Технодэнс».
Калинов стоял у нее за спиной, и Зина прекрасно знала, что задрот Ромочка ее слышит.
- Никакой фантазии, - добавила Зина. - Это общая беда так называемых постмодернистов - роняют слюну на чужие шедевры. А своего создать не могут. Правильно, Василий Алексеич?
Зина выжидающе взглянула на члена жюри.
- Не могут, - кивнул седой искусствовед. Он тоже отпил из бокала и уставился на дровосеков.
- Искусство должно отражать жизнь, нашу с вами реальность, насущные социальные проблемы, - продолжала Зина. - А это какая-то полупрофессиональная мазня. На первом курсе изофака какого-нибудь пединститута и то рисуют лучше.
- Лучше, - вздохнул искусствовед. - Простите, вы не помните, где здесь у них уборная?
- По коридору направо и сразу за лестницей, - подсказал Калинов.
Все это время он разглядывал необъятную Зинину юбку с узором «индийский огурец». Больше всего раздражала эта колхозная юбка. «Наверное, другие перестали налезать, - думал он. - Бедняжке нечего надеть». Огурцы напоминали о вечерах его ранней юности с треньканьем на гитаре, коктейлем из водки с инвайтом и песенкой про брезентовое поле, на котором трудится корейский паренек по фамилии Цой. Гопницы тех лет носили ситцевые юбки, «кроссы» и колготки в сеточку, а сверху напяливали бесформенный джемпер «с напуском». Даже прическа Зины была оттуда - художница упорно красила волосы в черный цвет, делала «химию» и начесывала челку.
Роман уже представлял себе новую картину. Две колхозницы уныло копают картошку под дождем, а третья сидит на мешке, накрывшись брезентом, и сосет соленый огурец. Этот шедевр будет символизировать вымирание российской деревни. Рома не был уверен, что Зина согласится позировать, и тайком снял ее на сотовый. Она как раз подходила к бармену за добавкой.
Зина глотала сухое шампанское и разглядывала оператора с местного ТВ: он стоял рядом с картиной ее мужа и снимал журналистку. Та записывала дежурные фразы начала репортажа. «Надо притащить Ваню, - соображала Зина, - вдруг они захотят взять интервью?»
Сам Иван никуда не торопился, он торчал у выхода с коньячной рюмкой в руке и разглядывал публику. Рядом топтался художник Сливко и что-то рассказывал противным фальцетом, прихлебывая коньяк. Сливко попытался чокнуться с Зининым мужем, но рюмка Вани была уже пуста, и Сливко плеснул туда из своей. Иван пробормотал:
- Мне хватит.
Он поставил рюмку на большой мраморный камин в стиле «модерн» и деловито направился вглубь зала, как будто кого-то искал. Со Сливко ему пить не хотелось - тот недавно опозорился на всю академию, когда пытался отсосать у пьяного студента. Правда, по взаимному согласию, но все равно это было некрасиво и неэтично.
Жена на лету схватила Ваню за руку и поволокла к телекамере.
- Это Иван Дементьев, - Зина поставила мужа перед журналисткой. - Он автор картины «Русская жатва». Возглавляет группу Новых Гиперреалистов.
[Spoiler (click to open)]Оператор, не говоря ни слова, двинулся дальше. Журналистка зыркнула на Зину диким взглядом и шмыгнула в сторону бара. Зина выпустила Ваню и как бы невзначай пошла вслед за журналисткой.
- А вы будете брать интервью у номинантов?
- Посмотрим. - Журналистка ухватила бокал шампанского, залпом выпила и побежала к оператору: тот как раз снимал инсталляцию Сливко под названием «Котики в контакте». Отсосник попал в объектив камеры и прикрылся левой рукой, растопырив пальцы.
По стеночке прочь от Зины, мягко ступая в синих кедах, пробирался ее давний приятель Вася Огрызко, гей-фотограф. Остальные камеры повернулись к входу, где белело костлявое лицо известного актуального художника, почетного члена жюри.
Зину передернуло от ненависти: этот выскочка сплагиатил Ван Гога, отрезав себе мочку уха, прибил свою мошонку к щели между булыжниками на Красной площади, зашил себе рот - одним словом, воспользовался всеми шаблонными трюками, на какие только способна скудная фантазия «современного художника». А за сожженную дверь его вообще следовало колесовать или растянуть на дыбе.
Выскочка заметил Зину на другой стороне зала, в его и без того диких глазах читался ужас.
- Не подпускайте ко мне эту женщину, - вполголоса сказал он организатору, который тряс его руку.
- Она жена Дементьева, - как бы извиняясь, напомнил галерист. - Я не мог пригласить Дурачка без Образины.
- К черту их, - махнул рукой актуальный художник. - Пусть тогда Иванушка ее держит.
Актуальный художник помнил тот случай в ЦДХ восемь лет назад, когда эта рослая женщина поколотила его зонтиком. Зачем, он так и не понял: в тот день все были пьяны. Кажется, он не так высказался о ветеранах Чечни, а может, Зинаида посчитала это оскорблением Вани, который месяц работал в Чечне фотокором - не бог весть какое геройство, но Дементьева очень этим гордилась.
Пока Выскочку фотографировали, а бармен отвернулся, Зина сперла почти полную бутылку брюта, чтобы скоротать говорильню на полтора часа.
Церемонию награждения открыла искусствоведша Ольга Медведкова, она десять минут трепалась обо всем и ни о чем, как Горбачев в далекие восьмидесятые. Зина осторожно налила шампанского из бутылки, спрятанной под юбкой, и поискала глазами мужа. Этот трус и подлец где-то скрылся. Скрипнула дверь, художница Ольга Суслова, отряхивая руки, протиснулась через толпу журналистов и встала у того самого камина в стиле «модерн», на котором уже еле помещались пустые рюмки и бокалы.
Зина не ждала многого от конкурса «Артобстрел», но было бы крайне унизительно уступить сучкам вроде Сусловой, Бадейко или Сливко. Ее собственную работу Выскочка отклонил, как «слишком обычную», еще на этапе отбора, хотя двухметровый рельефный портрет Муаммара Каддафи, сделанный из собачьей шерсти методом мокрого валяния, был идеален. Выскочка мстил за тот случай с зонтиком, хотя и корчил из себя беспристрастного ценителя. Еще бы, ведь сам он не умел даже рисовать, а не то что валять из собачьей шерсти.
Чтобы свалять этот шедевр, Зина полгода обходила знакомых, которые держали собак всех мастей, особенно помогли рыжий соседский колли и чау-чау с роскошными кремовыми мехами.
Зина знала, что на многих конкурсах победителям сообщают о решении жюри заранее, Ивану про главный приз ничего не говорили, но хотя бы первое место в номинации «живопись» он заслужил.
Второй выступала Зоя Смирнова-Шнайдер из Израиля, когда-то они с Зиной были хорошими подругами, пока не поссорились из-за Ивана. Шнайдерша долго распиналась о «Котиках» Сливко, которые, по ее мнению, походили на гидроцефалов и ясно говорили о том, что современное общество безнадежно больно, и мало того, умиляется своей болезни, всячески лелеет и развивает это уродливо-мещанско-быдляцкое состояние своей души. О «Русской жатве» Зоя отозвалась сухо, сравнив ее с работами Василия Шульженко не в пользу Вани. Зато похвалила Суслову и Васильева.
Третьей слово взяла Горшкова из Третьяковки - полная брюнетка за пятьдесят. Она говорила, в общем, правильные вещи, но Зина слушала ее вполуха, потому что успела поймать вайфай на айпаде, устроилась на свободном стуле в углу зала и строчила отчет в «фейсбуке». Сделав несколько фото, она успокоилась и уже не слушала своих товарищей, которые все равно не могли сказать ничего нового и интересного. За окнами быстро темнело и чернели голые ветки деревьев.
Выступил приглашенный космонавт, выступила чиновница из городской администрации, которая частично спонсировала конкурс - она бубнила о важности развития культуры и ее социальном значении. Мол, искусство объединяет нации и т. д., и т. п. Особенно долго она восторгалась участию представителей других регионов, как будто наличие художников в какой-нибудь Пензе или Воронеже было чем-то из ряда вон выходящим. Старичков-искусствоведов было просто не заткнуть, они подолгу мусолили «Морозное утро» Сусловой - пошлейший и примитивнейший пейзажик, который даже для такой бездари, как Оля, являлся редчайшим отстоем.
Глава оргкомитета зачитал послание премьер-министра, время близилось к раздаче мест и призов. Зина, успевшая вздремнуть над айпадом, дернула ногой и уронила бутылку, которая стояла на полу под юбкой. В ее сторону гневно обернулась школота с факультета живописи, где работала Зина. Встретив черный взор преподавательницы, студент вжал голову в плечи.
Выскочка на сцене откашлялся и сказал:
- Мы немного выбились из регламента. Уже было сказано много хороших слов обо всех номинантах, потому буду краток: «Котики» - это нечто! Сначала мы хотели дать им первое место в номинации «Скульптура», но и так понятно, насколько большое значение имеют «Котики» для современного искусства вообще.
- Да вы охуели! - бормотала Зина. Да я сама видела, как он покупал эту срань в сувенирной лавке в Крыму, он же просто приклеил этих вонючих котов на постамент и обвалял всяким говном! Он даже деревянную статуэтку сам вырезать не может, Дебрянский, ты совсем опух!
- Думаю, котики скоро захватят мир, - с улыбкой добавил Выскочка. - Первое место в номинации «Живопись» - Ольга Суслова, «Морозное утро».
Пока Выскочка говорил, Суслова с покрасневшей, масляной от радости рожей уже пробиралась к сцене вслед за Сливко. Так и знала, они сообщили ей заранее! И Бадейко пробивался между рядов, чтобы предсказуемо получить награду в номинации «Графика». Как Зина и думала, четвертую награду выдали Ломаско.
Выскочка смущенно добавил, что в связи с кризисом в стране оргкомитету пришлось отказаться от вторых и третьих мест, но для настоящего художника это не главное, его волнует только сопричастность к культурной жизни родной страны.
- Ах ты блядь, - прошептала Зина.
- Средства будут перечислены не сразу, - голос Выскочки дрогнул. - Но мы обязуемся сделать это в течение ближайших месяцев и способствовать дальнейшему продвижению работ наших финалистов. Уже сейчас мы связались с нашими коллегами из Европы и Израиля по этому поводу.
- Так я и думала, нихуя у вас нет, одни амбиции, - громким шепотом сказала Зина, так что ее услышали даже на передних рядах. Кто-то сдержанно захихикал.
«Какие вы все мерзкие», - думала Зина. Гости уже ломились в другой зал, где их ждал фуршет. Впрочем, «ждал» ¬- сильно сказано, если бы у фуршета была душа, он бы в ужасе думал, как оттуда исчезнуть. У Зины пропал аппетит, к тому же, она выпила почти два литра шампанского. Иван позорно свалил домой, не дожидаясь фуршета. Зина услышала смешок слева и обрывок фразы:
- Это Дементьева, щас пойдет всем доказывать, что главный приз надо было дать ее...
- Сильно ошибаетесь, - ответила Зина. - Меня не волнуют лохотроны. Собрались, попиарились, попили дешевого шампуня. Кстати, главный приз ваш Сосько не получит. Все бабки уже поделены так называемым оргкомитетом.
Зина пнула пустую бутылку и покинула зал через противоположные двери, в которые не ломился никто.
- И шампунь-то был говно, - бормотала Зина, запахивая дубленку и ловя такси. - Кого они этим жалким конкурсом пытались удивить? Сборище дилетантов и тупиц.
Бомбила подъехал очень быстро, и через несколько минут Зина оказалась дома.
- Ничтожество... - бросила она с порога.
Иван, уже в домашних штанах и тапках, отвернулся со страдальческим видом. Три дочери, унюхав, разбрелись по своим комнатам.
- Лиза, полюбуйся на своего отца! - крикнула Зина. - Твой бесталанный папаша не смог обойти старую дуру Суслову с зимним пейзажиком, ты такие в шестом классе рисовала.
- Мама, я занята, - ответила Лиза из-за двери.
- Вырастила трех кобыл, - пробормотала Зина. - Ни во что не ставят мать.
- Позволю себе напомнить... - откашлялся Иван. - Ну, чисто так, для справки, что я хотя бы прошел в финал. А кое-кого...
Зина швырнула ему в голову гипсовый бюстик Ахматовой, который старшая дочка отлила год назад, и удалилась в ванную. Лиза и Люба в это время подметали в прихожей.
- Твари, - бормотала Зина, раздеваясь. - Бесталанные твари, ничтожества, дармоеды и проститутки, сидящие на шее у государства и сосущие гранты.
Шумела вода. Зина залезла в ванну. Больше она не помнила ничего.
Когда Зина открыла глаза, она лежала в одних трусах на зеленом одеяле из верблюжьей шерсти в уродливый цветочек, а над ней неприятным холодным оттенком светила лампочка в металлической сетке. Зина вскочила с кровати. Кровать эта была с колесиками и поднимающимся изголовьем. «Послеоперационная», - догадалась Зина. Однако, никаких повязок на Зине не было.
И тут Зина, наконец, заметила железную дверь с зарешеченным окошком. За окошком стояла каталка с носилками, а рыжеволосая бабуля в белом халате возила шваброй, которую окунала в пластиковое ведро из-под краски.
- Эй, девушка! - крикнула Зина. - Как я здесь оказалась?
- Я сорок лет назад была девушка, - окрысилась санитарка и молча продолжила таскать швабру по коридору. Когда она помыла с одной стороны, то уперла швабру в ведро и так потащила его по полу, как будто собиралась играть в кёрлинг. - И, между прочим, у меня радикулит, - добавила санитарка, как будто это кого-то волновало.
- Почему дверь заперта? - крикнула Зина и подергала за ручку. С внешней стороны висел амбарный замок, грохот поднялся такой, что разбудил бы десять других санитарок. Бабуля невозмутимо продолжала размазывать грязь по полу.
- Пусть придет кто-то вменяемый из медперсонала! - потребовала Зина.
Мимо по коридору два сотрудника скорой помощи в пуховиках протащили бомжа-узбека, от которого воняло спиртом, дерьмом и чем-то кислым.
У Зины почему-то болело горло, как будто туда пихали твердый предмет. И вообще вся эта история кое-что напоминала. В Этой Стране творческий человек может ждать чего угодно, и Зина не раз писала об этом в фейсбуке и твиттере, но чтобы ее вот так похитили и заперли в неизвестной больнице - такого она не рисовала себе даже в самых смелых мечтах.
Справа по коридору стояла металлическая скамейка грязно-кремового цвета, на ней сидели узбечка с опухшими от синяков глазами, огромный мужик и молодой усатый дрищ с перевязанной головой. Дрищ одной рукой обнимал велосипед, а другой держал смартфон.
- И прикинь, эти дебилы не хотели брать мой байк в свою скорую помощь, - взволнованно жаловался дрищ. - Типа он будет лежать на улице, и его никто не спиздит. Ваще.
«Допрыгался, экстремал», - поняла Зина.
Когда дрищ закончил изливать другу претензии по поводу работы скорой помощи, Зина крикнула ему, чтобы одолжил телефон. Дрищ протянул смартфон через решетку. Зина позвонила Ивану, но муж не отвечал. Из остальных она помнила только телефон гея Огрызко, так что позвонила ему.
Тот ответил неясным бормотанием вроде «Кто это, почему вы мне звоните?»
- Это я, Зина Дементьева, не узнал, дурак? - обиделась Зина.
- Теперь узнал, - неприятным тоном ответил собеседник. - Чего надо?
- Идиот! Я в какой-то непонятной больнице, с камере, похожей на тюремную. Понятия не имею, как сюда попала, - начала объяснять Зина. - Я вообще заснула в ванне, а просыпаюсь, и я вот тут. Они все с ума посходили, держат меня за решеткой, и никто не подходит.
- А при чем здесь я? - спросил собеседник.
- Как это при чем? Свободного художника, твоего коллегу, насильно запирают в непонятное учреждение! Тебе, как либералу, должно быть не все равно!
- Вообще-то, мне все равно, - ответил собеседник. - Но я приеду.
- И обязательно возьми камеру! - предупредила Зина.
- Гадом буду, не забуду, - пообещал голос.
Зина вдруг поняла, что этот голос принадлежал совсем не Огрызко, Васька Огрызко - любовник Ромочки Калинова, а их номера телефонов отличаются всего на одну цифру, потому что они покупали их вместе. И надо же было ошибиться именно на эту цифру...
- Говори адрес, - потребовал Ромочка.
- Я не знаю, - Зина нажала на «отбой» и вернула смартфон дрищу. Еще не хватало, чтобы сюда приперся Калинов.
- Если кто-то попытается спиздить мой байк, кричите! - попросил дрищ, уходя на перевязку.
Конечно, Ромочка перезвонил велосипедисту и узнал адрес, а Зина снова начала трясти дверь, чтобы подошел хоть кто-то из врачей. Пробежавший мимо низенький еврей в белом халате сделал ей замечание:
- Вы мешаете нам работать!
- Так выпустите меня отсюда, и я не буду никому мешать! - крикнула Зина ему вслед.
- У нас сегодня очень много пациентов! Ждите! - проорал еврей, пробегая в другую сторону с пачкой бланков.
Зина продолжала стоять у зарешеченного окошка и трясти дверь, уставившись на противоположную стену грязно-фисташкового цвета.
Провезли еще одного бомжа - их складировали в соседней палате за блеклой синей занавеской, откуда воняло помойкой.
Блондинка в зеленом халате отдернула занавеску, встала у ближайшей кровати и заорала:
- Имя! Фамилия!
Бомж еле слышно бормотал что-то.
- Имя! Фамилия! - снова заорала блондинка.
- Дементьева Зинаида Абрамовна! - крикнула ей Зина. - За что вы меня здесь держите?
- Понятия не имею! - проорала блондинка. - Ждите своей очереди!
Бомжи мычали и ворочались с боку на бок, внятного ответа блондинка ни от кого так и не добилась.
- Вы же видите, они пьяны! - крикнула Зина. - Дайте бомжам поспать и узнайте, какого хера меня посадили в камеру. Сделайте хоть что-то полезное.
- Не учите меня работать, - блондинка задернула занавеску и ушла.
- Коновалы! Бездари! - крикнула Зина.
- Пошла на хуй! - крикнули из палаты с бомжами. - Заебала, сука тупая, дай поспать!
- Подойди, тварь! - крикнула Зина. - Подойди и повтори мне в лицо, как ты меня назвал!
- Обойдешься, - крикнули из палаты.
К изолятору подошел охранник - низкорослый седоватый мужичок с пропитым лицом, похожий на Стрелкова-Гиркина.
- Попрошу не выражаться, - сказал он.
- За что меня здесь держат? - спросила Зина. - Учтите, я ничего не сделала. Вы не имеете права лишать меня свободы.
- Если в изоляторе, значит, что-то сделала, - ответил Стрелков.
- И что я такого сделала?
- Понятия не имею. Может, зарезала кого-то.
- Не знаешь, так не лезь! - вспылила Зина. - Тебя бы так посадили, я бы посмотрела, как ты выражаешься!
Охранник отправился дальше по коридору и через пару минут вернулся со стаканчиком кофе.
- Я, сука, не могла никого зарезать! - крикнула ему Зина. - Я либерал и пацифист, а не быдло, живущее по понятиям и устраивающее пьяную поножовщину!
«А вдруг и правда зарезала? - промелькнуло в ее голове. - Буду теперь как Вождь Швабра у Кена Кизи...» Зине стало страшно. Ведь кроме нее в квартире находились только дочери и Ваня. «Неужели Ваню?» Кажется, перед тем, как пойти в ванную, она запустила в него чем-то. Но точно не попала. Иначе он не наговорил бы ей гадостей из-за двери. Хотя на это много ума не надо, можно и с разбитой головой. Когда Сливко в прошлом году ушибли башку на митинге, он еще давал интервью, истекая кровью. А Ваня? Значит, он позвонил в полицию. Или дочки... Какая низость!
А еще не далее как вчера они клеили коллаж всей семьей и смеялись, когда младшая, Катенька, сжевала букву «Ы», от чего язык у нее стал синим. Она полизала ватман, обрадовалась, начала нарочно макать язык в гуашь и развозить цветные слюни. Ваня сначала поморщился, потом отмыл дочу и сказал, что из Катюхи со временем выйдет неплохой перформансист. А позавчера они с Любой учили Лизу кататься на роликах, и Ваня сделал с нее несколько набросков. А позапозавчера Зина нашла для Вани выгодный заказ - фреску на всю стену для НИИ Полимеров. «Люди помнят только плохое», - подумала Зина и присела на кровать. Ей стало казаться, что потолок с жужжащей лампочкой становится все ниже, а стены сдвигаются.
- Я задыхаюсь! - закричала Зина. Она все кричала и кричала, что задыхается, а из коридора в ответ раздавался мужской смех. Зина бросилась к решетке и уперлась лицом в объектив.
Проклятый Ромочка держал камеру и снимал Зину.
«Ну и похуй на тебя», - решила она.
- Выпустите меня, я ничего не сделала! - заорала Зина и затрясла дверь так, что Ромочка отпрянул вместе с камерой. - Вы не имеете права удерживать человека! Шакалы! Шакалий оскал карательной психиатрии!
Зина услышала шорох осыпающейся штукатурки, по стене побежали трещины. Она все трясла и трясла грязно-белую дверь. Рома поснимал ее, затем переключился на понурую узбечку с посиневшими веками и забинтованной ногой, снял девицу с постепенно проходящим отеком Квинке и унылого Ивана, который приперся с большим пакетом Зининой одежды и стоял в дальнем конце коридора, стыдясь подойти поближе.
- Трусливые шакалы! - кричала Зина. - Вы держите меня за решеткой, потому что боитесь свободных людей! Шакалы! Шакалий оскал российской медицины!
Ромочка заметил Ивана, выключил камеру и подошел к нему поздороваться, потом они вместе пили кофе у автомата.
- А мне не надо? - крикнула им Зина.
- Врач пока не разрешил, мы тебе желудок промывали, - крикнул в ответ Ваня.