М.Шумов "Связи".
В тот день я сидел около трех часов на стуле с опущенной головой и думал про снег. Вот он такой белый, и когда про него думаю, если бы кто-то мог смотреть по тв мои мысли, он мог бы подумать что я ни о чем не думаю. Там же просто белый лист, такой чистый и полностью бессмысленный. Я все думал и думал о нем когда раздался звонок в дверь. Я открыл дверь и сел на место, вернулся к снегу.
На следующее утро я вышел на кухню. Стояли две чашки кофе, две тарелки с хлопьями и два тоста с маслом. Я сел, представив что хлопья лежат в жиже растопленного снега, а снег на самом деле сделан из молока. И как было бы здорово, каждое утро, в январе, открывать окно и зачерпывать снег себе в тарелку с хлопьями. Снег на подоконнике, который явился сверху. А там может быть есть снежная корова? Ведь молоко из коровы. Молоко с неба. Или же небо и есть корова? А может быть это облака? Они же ведь белые! Точно! Это все молочные облака, а никакая не корова. Ну что за безумие? Ложка с хлопьями прилетела мне в рот. Бах! И я уже жую размякшие в облачном молоке пшеничные хлопья. Еще одна, и еще. Бледная рука с тонкими длинными пальцами кормила меня с ложки. Рука почти сливалась с молоком в тарелке, поэтому я даже не сразу ее разглядел. Она тонко вытекала и превращалась в материю. Как тот хлопок, который растет на полях и когда смотришь на него он сразу же улетает, смущается. Так я познакомился с Тай.
Она все ходила вокруг, что-то готовила, писала, шила, танцевала, подтирала мою слюну, мыла посуду, кормила меня, причесывала, тихонько мурчала песни моего детства. Кажется, вокруг повисла невидимая дымка, которая защищала меня от всего что находилось вне моей квартиры. Все равно что ребенок, зачатый, в утробе матери, он тихонько спит и шевелит ножками. А вокруг лишь обволакивающая жидкость и теплота. Он в безопасности. Я тоже был в безопасности.
Тай уложила меня в кровать. Положила на бок, так что мои руки скрещивались на груди. Мне было удобно. Она закрыла мои глаза и я снова увидел снег. Он был по прежнему белый и в то же время его будто не было. Я утопал в теплой бесконечности белых простыней и этой звенящей тишине.
Рука скользнула под одеялом. Я почувствовал дыхание на своей спине. Стало невыносимо горячо. И тепло растеклось по всему телу. Даже кончики волос будто вспыхнули, но тут же потухли. Огонь ушел, Оставив теплое свечение внутри всего меня. Тай прижалась всем телом к моему. Я слышал стук. Тук тук тук. Сильно, громко, быстро. Стало страшно. Стало снова горячо. Я чувствовал, как Тай все крепче и крепче сжимает мое тело, как мне становится трудно дышать, но я не мог кричать или двигаться. Эта боль настолько же приятна, насколько ужасна и убивает меня. Я плавился. Мои руки стали мягкими как горячий воск. И такими же потоками лились на простыню. Но Тай не отпускала. Она растворяла меня. Растворяла в себе. И я поддавался. Я уже почти весь превратился в липкую жижу, в которой Тай каталась по простыне. Она плакала. Очень тихо, как-будто и не плакала. Я чувствовал холодные слезы на своем восковом вязком существе. Слезы капали и оставляли маленькие отпечатки. Мои расплавленные пальцы оказались на ее шее, живот на плечах, лицо где-то в области груди. Я обволакивал ее, и в то же время был полностью поглощен. Но я все еще ощущал это дыхание и стук. Я стал ее частью, ее ребенком, ее кожей. Теперь я мог жить лишь так. Слушая дыхание и биение сердца. Ощущая запах горячего тела и прохладу холодных слез. Тай стала моим новым снегом.
На следующее утро я вышел на кухню. Стояли две чашки кофе, две тарелки с хлопьями и два тоста с маслом. Я сел, представив что хлопья лежат в жиже растопленного снега, а снег на самом деле сделан из молока. И как было бы здорово, каждое утро, в январе, открывать окно и зачерпывать снег себе в тарелку с хлопьями. Снег на подоконнике, который явился сверху. А там может быть есть снежная корова? Ведь молоко из коровы. Молоко с неба. Или же небо и есть корова? А может быть это облака? Они же ведь белые! Точно! Это все молочные облака, а никакая не корова. Ну что за безумие? Ложка с хлопьями прилетела мне в рот. Бах! И я уже жую размякшие в облачном молоке пшеничные хлопья. Еще одна, и еще. Бледная рука с тонкими длинными пальцами кормила меня с ложки. Рука почти сливалась с молоком в тарелке, поэтому я даже не сразу ее разглядел. Она тонко вытекала и превращалась в материю. Как тот хлопок, который растет на полях и когда смотришь на него он сразу же улетает, смущается. Так я познакомился с Тай.
Она все ходила вокруг, что-то готовила, писала, шила, танцевала, подтирала мою слюну, мыла посуду, кормила меня, причесывала, тихонько мурчала песни моего детства. Кажется, вокруг повисла невидимая дымка, которая защищала меня от всего что находилось вне моей квартиры. Все равно что ребенок, зачатый, в утробе матери, он тихонько спит и шевелит ножками. А вокруг лишь обволакивающая жидкость и теплота. Он в безопасности. Я тоже был в безопасности.
Тай уложила меня в кровать. Положила на бок, так что мои руки скрещивались на груди. Мне было удобно. Она закрыла мои глаза и я снова увидел снег. Он был по прежнему белый и в то же время его будто не было. Я утопал в теплой бесконечности белых простыней и этой звенящей тишине.
Рука скользнула под одеялом. Я почувствовал дыхание на своей спине. Стало невыносимо горячо. И тепло растеклось по всему телу. Даже кончики волос будто вспыхнули, но тут же потухли. Огонь ушел, Оставив теплое свечение внутри всего меня. Тай прижалась всем телом к моему. Я слышал стук. Тук тук тук. Сильно, громко, быстро. Стало страшно. Стало снова горячо. Я чувствовал, как Тай все крепче и крепче сжимает мое тело, как мне становится трудно дышать, но я не мог кричать или двигаться. Эта боль настолько же приятна, насколько ужасна и убивает меня. Я плавился. Мои руки стали мягкими как горячий воск. И такими же потоками лились на простыню. Но Тай не отпускала. Она растворяла меня. Растворяла в себе. И я поддавался. Я уже почти весь превратился в липкую жижу, в которой Тай каталась по простыне. Она плакала. Очень тихо, как-будто и не плакала. Я чувствовал холодные слезы на своем восковом вязком существе. Слезы капали и оставляли маленькие отпечатки. Мои расплавленные пальцы оказались на ее шее, живот на плечах, лицо где-то в области груди. Я обволакивал ее, и в то же время был полностью поглощен. Но я все еще ощущал это дыхание и стук. Я стал ее частью, ее ребенком, ее кожей. Теперь я мог жить лишь так. Слушая дыхание и биение сердца. Ощущая запах горячего тела и прохладу холодных слез. Тай стала моим новым снегом.