I will live in thy heart, die in thy lap...
.Весна идёт, весне дорогу! Играй, гормон! Расширяем круг чтения...
.
.
.Внимание! Дальше 18+ , несовершеннолетних просим выйти из зала!
.
*
.Книга патриарха шекспироведения Стэнли Уэллса ”Shakespeare, Sex and Love”, написанная им в восемьдесят лет (а сейчас ему уже девяносто!) лишний раз доказывает, что нет такого возраста, в котором человек перестаёт интересоваться этой увлекательной и очень важной темой.
Книга состоит из двух частей. В первой обрисовывается исторический контекст, в котором создавались произведения Шекспира: первая глава повествует о нравах того времени и границах допустимого и легального (кстати, рада была узнать, что, хотя согласно тогдашним законам мужеложство каралось смертной казнью, на деле за все годы правления Елизаветы I и Джеймса (Якова) I до суда было доведено меньше десятка таких дел, и во всех этих случаях речь шла о совращении и / или изнасиловании несовершеннолетних мальчиков, а на добровольные отношения взрослых людей все разумно закрывали глаза); вторая глава - о теме секса в поэзии той эпохи, а третья - о личной жизни Шекспира, насколько мы можем судить о ней по дошедшим до нас документам, сплетням и, возможно, его собственным сонетам (но о последнем, на мой взгляд, можно поспорить).
А во второй части исследуется отражение того или иного аспекта любовных и сексуальных отношений в поэмах и пьесах: к примеру, тема ревности в «Отелло», «Троиле и Крессиде» и «Зимней сказке», отношения зрелых любовников в «Гамлете» или «Антонии и Клеопатре», грань между крепкой мужской дружбой и запретным влечением, контраст между целомудрием одних персонажей и распущенностью других, животная страсть, берущая верх над человеческим разумом, и так далее.
Но о каких бы пьесах ни шла речь, Уэллс неизменно отмечает одну закономерность: сексуальное желание без любви у Шекспира всегда разрушительно, и, напротив, для всех пар, которым мы сочувствуем, секс идёт рука об руку с любовью, сливая воедино духовную (live in thy heart) и плотскую (die in thy lap) сторону человеческих отношений, как и в самом человеке душа и тело неразрывны, пока он жив.
.
*
.Книга Эрика Партриджа ”Shakespeare's Bawdy” (про себя я не вполне научно называю её «Шекспирова похабень») для меня служит необходимым дополнением, недостающим кусочком паззла, который собирает Кэролайн Спёджен в своей прекрасной книге ”Shakespeare's Imagery and What It Tells Us” (о ней я уже писала). Спёджен, анализируя в своей книге шекспировские метафоры, выстраивает стройную систему его образов и рисует разносторонний и, на первый взгляд, очень цельный портрет автора; и, только перевернув последнюю страницу, через некоторое время осознаёшь, что в этом исследовании не нашлось места одному очень важному аспекту человеческой жизни - сексуальному. Этому не приходится удивляться: книга, написанная в 30-е годы, да ещё и женщиной, просто не могла быть иной. Что же до ”Shakespeare's Bawdy”, эта книга написана в следующем десятилетии, мужчиной - и она полностью посвящена той теме, которую великолепная работа Спёджен неизбежно должна была обойти стороной.
Книга Партриджа на три четверти состоит из объёмного глоссария, позволяющего понять сальности, двусмысленности и непристойные шутки, которыми полны шекспировские пьесы, а предваряет его интереснейшее эссе, в котором автор анализирует многочисленные синонимы, главным образом, эвфемизмы, которыми Шекспир обозначает мужские и женские гениталии, прочие сексуально привлекательные части человеческого тела, сам половой акт и всё, что так или иначе связано с интимными отношениями. А в процессе своего исследования он, как и Спёджен, пытается понять что-то о самом авторе: что он думал о любви и сексе, верности и изменах, какие стереотипы им владели, и даже каковы были его собственные сексуальные предпочтения. И, надо сказать, во многом, хотя и не во всём, Шекспир предстаёт довольно типичным сыном своей эпохи. Например, Партридж отмечает, что, прямо или косвенно говоря о половом акте, Шекспир всегда представляет «миссионерскую» позицию: женщина на спине, мужчина сверху; что среди двусмысленных шуток, намекающих на петтинг, преобладают те, в которых подразумевается, что это женщина доставляет удовольствие мужчине, а обратных случаев намного меньше; что, ценя активность, подвижность, охотное участие женщины в самом акте, инициатором он всё равно видит мужчину, вопрос «кто был охотник, кто добыча» здесь не стоит (напомню, что речь об анализе вокабуляра, а не сюжетных построений: понятно, что, скажем, в «Венере и Адонисе» по сюжету как раз «всё дьявольски наоборот», раз уж я взялась цитировать Марину Ивановну).
Кстати, от этой цитаты логично перейти к теме однополых отношений. Отмечая, что Шекспир, как и любой разумный человек, с сочувствием и терпимостью относится к плотской любви между мужчинами (о женской гомосексуальности в елизаветинскую эпоху, как и в библейскую, вообще не задумывались, равно как и о сексуальной ориентации как таковой, в расчёт бралось только сексуальное поведение: мужеложство расценивалось церковью и обществом как проявление не внутренней склонности, а невоздержанности, наравне с пьянством, посещением борделя или изменой жене с любовницей), автор в то же время яростно защищает нашего поэта от подозрений в гомосексуальности. Любопытно, что для Партриджа существует только два полюса: либо гетеро-, либо гомо-, о бисексуальности речи не идёт в принципе - возможно, это характерно не только для этой книги, но и для ментальности среднестатистического человека 40-х годов, здесь я ничего сказать не могу (а между тем, в сонетах довольно отчётливо вырисовывается образ лирического героя как мужчины с гетеросексуальным поведением и бисексуальной ориентацией, - впрочем, лирический герой совсем не обязательно должен быть равен автору).
Но, несмотря на то, что, в силу своего гендера и временного разрыва в 12 лет, Партридж куда свободнее в выборе тем, нежели Спёджен, даже он не всё решается обозначать эксплицитно. Сразу после абзаца о петтинге и непроникающих видах секса он высказывает предположение, что, на основе вышесказанного, Шекспира можно назвать весьма опытным дамским угодником, разносторонним знатоком в любви, искусным и умелым любовником, который, среди прочего, совершенно точно знал и, возможно, практиковал некое «искусство, которым немногие владеют, - и которое я не позволил себе упоминать здесь, но счёл необходимым затронуть, очень бегло, в глоссарии». Насколько я смогла понять, познакомившись с глоссарием и учитывая контекст, речь, вероятнее всего, идёт о кунилингусе; занятно, что в своём умолчании этот англичанин первой половины двадцатого века недалеко ушёл от рядового англичанина второй половины века шестнадцатого: в одной книге о быте и нравах той эпохи я вычитала, что для среднего елизаветинца такое «искусство» было как раз нетипично, так что, если Шекспир его и в самом деле практиковал, то можно порадоваться за его жену и любовниц. Впрочем, не исключено, что за умолчанием Партриджа стоит не скромность, а желание заинтриговать читателя и мотивировать его как можно внимательнее изучить глоссарий, почему бы и нет? Со мной эта тактика себя оправдала!
.
*
Итак, в первой книге исследуется то, о чём Шекспир говорит нам эксплицитно, а во второй - на что намекает; обе знакомят нас с историческим контекстом, с портретом как автора, так и эпохи; в обеих есть что почерпнуть и есть с чем поспорить, и обе написаны очень и очень интересно!
.