Воспоминания Г.Н. Котова (Азария) о революционной работе на Урале. Часть 1
О происхождении клички "Азарий"
Котов
НА УРАЛЕ
Потерпев однажды неудачу в желании поработать на юге, я уже больше не делал попыток туда попасть. Мне было предложено Нижегородским комитетом поехатъ на Урал или в Кострому. Оба эти пункта как крупные промышленные центры интересны для революционной работы. После серьёзных размышлений я выбрал Урал. Это было в мае 1906 г… Пунктом моей первой остановки, как гласили "явка" и адреса, данные мне партией, должна быть Пермь, а там дальше всё будет зависеть от Уральского центра.
Весна была в полном разгаре. Путешествовать по Волге или Каме на пароходе было не малым удовольствием, тем более весной, когда ещё половодье широко заливало берега.
За время с декабря 1905 г. по май 1906 г. я уже привык к своему нелегальному существованию. В один прекрасный день, со всеми необходимыми предосторожностями, направился я на пристань пароходства "Любимова и Каменского", взял в кассе билет, купил необходимые продукты и занял место. Пароход не заставил себя долго ждать, даёт второй свисток, потом третий и отчаливает. Прощальные свистки были особенно трогательны.
Как только пароход удалился от пристани на сотню-другую сажен, так сейчас же внимание и взоры перенеслись на окаймляющие Волгу берега. Я впервые в то время совершал путешествие по этому пути, а потому мне особенно было интересно всё до мелочей. Нeсмотря на то, что я имел билет и место ІІІ-го класса на палубе, я проводил время на верху парохода, там, где расположены каюты ІІ-го и І-го классов.
Волжские и камские пароходы, кажется, единственные по своей красоте и удобствам но только для деловых путешествий, но и для отдыха и развлечения, что было доступно тогда, главным образом, для буржуазии. Скорость движения пароходов не только удовлетворительная, а иногда даже казалась очень быстрой, так как не хотелось, чтобы так скоро кончалось это приятное путешествие. Пристани одна за другой встречаются не реже, чем станции по железной дороге, а местами и чаще. Сколько различных впечатлений остаётся от этих кратковременных остановок. Изредка малые остановки чередуются с большими, где пароход стоит [2] и час, и более, и где возможно сойти на берег за покупками или ещё чем другим.
На вторые сутки, если не ошибаюсь, пароход приходит в Казань, а оттуда очень скоро входят в Каму. Волга со своими берегами красива, но Кама красивее. Местами пароход проходит около самого берега, высота которого во много раз превосходит вышину парохода. В большинстве берега Камы покрыты хвойным лесом. Особенно рано утром при восходе солнца приятно сидеть на верху парохода и слушать пение соловьёв.
На четвёртые сутки путешествие кончилось и перед взором появляется красиво расположенный на довольно высоком берегу Камы город Пермь. За всё это путешествие со мной не произошло никаких сюрпризов.
От"езжая из Нижнего, я наводил справки у пермяков-мотовилихинцев вообще о городе и в частности об остановках на пристанях и вокзалах. Кроме этого, я запасся адресом от Петра Постаногова к его брату, живущему в Мотовилихе.
Сойдя с парохода, я направился на вокзал, дабы сдать на хранение свой багаж. Потом узнал о возможности поехать с поездом в Мотовилиху, где довольно скоро отыскал брата П. Постаногова. Он меня принял довольно гостеприимно, накормил, напоил и спать уложил. День был воскресный, итти куда-либо по партийным адресам было бесполезно и неудобно. Постаногов не был на подозрении у полиции, поэтому, спокойно дождавшись понедельника, я двинул в город на явку. Дело было, кажется, в послеобеденные часы, так около 3-4. Если не ошибаюсь, явка была на Ямской улице. Разыскав улицу, иду не торопясь по направлению к № дома, указанному в явке, и вдруг слышу негромкий голос поравнявшегося со мной человека: "Григорий".
Я встрепенулся, бросил на него взгляд и моментально узнал Я.М. Свердлова, который, не останавливаясь, спросил: "Ты, верно на явку идёшь?" Я быстро отвечаю: "Да". Он в ответ также, не останавливаясь, говорит: "Иди туда, куда пойду я". Так я встретился со своим старым приятелем и воспитателем. Встреча эта очень обрадовала меня.
Когда я пришёл на "явку", то там уже мы, конечно, расцеловались. После некоторого обмена новостями, воспоминаниями и справками приступили и к деловому разговору. Прежде всего [3] Я.М. осведомился о том, что я намерен делать и каково мой положение. Я ответил, что приехал с намерением работать активно в организации, устроившись где-либо для заработка, и что я нелегальный по двум причинам: 1) по участию в убийстве погромщиков и 2) в Сормовском вооружённом восстании. Я.М. спрашивает меня: "По какому паспорту ты живёшь?" Я вынимаю и показываю.
Он читает: "Константин Алексеевич Вонзинин. О, эта штука не годится. С таким Ваня Чугурин уже сидит".
Подумав не много, он сказал: "Ну ладно, ты поедешь в Ижевск, а это уже в Вятской губернии, там можно и с этим паспортом жить".
По внешнему виду мой паспорт был довольно хорош и написан недурно, и печати с подписями не вызывали сомнений, а главное он был уже обдержан, имея печать прописки, когда я жил по нему в Саратове.
Я принял предложение ехать на Ижевский завод, где, по словам Якова Михайловича, не было ни одного работника. Непосредственно в Ижевске явки не было, нужно было за явкой предварительно поехать в г. Сарапул, там же можно было и информироваться о положении дел в Ижевске. Явка в Сарапул была к товарищу, фамилии и имени которого я не помню, знаю только, что это был студент, приехавший на лето домой к матери, и, как видно, меньшевик.
На другой день я пошёл на пароход. Пока что всё шло благополучно. Пермь меня так же проводила, как и встретила. Приехав, явку в Сарапуле я отыскал довольно скоро. Упомянутый выше студент принял меня суховато, распросил всё как следует и говорит: "Ну, что же, завтра можете ехать в Ижевск".
О положении дел там я узнал очень мало, так только, в общих чертах, что имеется там нечто вроде организации, но публика только местная и мало активная. Недавно были двое работников, но провалились. Делать нечего, еду с тем, что получил. Опять на пароход в обратный путь. Проехав часа 2-3 на пароходе и 3-4 часа на лошади, я, наконец, в Ижевске.
Характер поселка этого завода совсем другой, чем посёлок Сормовского завода. Ижевск со своими мелкими постройками разбросан на очень большом пространстве, тогда как Сормово как будто сжато - стиснуто, постройки выше и гуще наставлены.
Явка в Ижевске была к учителю, который, как оказалось, недавно вышел из тюрьмы [4] и немножко трусил, но всё же держал себя прилично; жена его, очень симпатичная женщина, также держала себя с достоинством.
Первым делом после того, как я сказал о цели своего приезда, был поднят вопрос о том, как в случае ареста держаться и как об"яснять наше знакомство. Затем мы занялись тем, как лучше устроиться, чтобы как можно больше времени употреблять на партийную работу. Было ясно, что невозможно жить как профессионалу, занимаясь исключительно партийной работой. Нужно найти работу, которая бы официально оправдывала существование да и с. материальной стороны обеспечила бы меня, что также было очень важно, т.к. средства для существования у партии не всегда были.
Был намечен ряд путей для приискания заработка, а пока что можно было познакомиться с положением дел и приступить к партийной работе, которая действительно совсем заглохла, и всё рассыпалось. Нужно было собрать организационные силы, заставить хотя приблизительно нормально её пульс биться. Вместо ответственного и работоспособного органа были только секретарь и казначей. Первый, главнымм образом, готовился к экзамену экстерном на аттестат зрелости, держал у себя некоторые адреса и кое-какие бумажки, а другой получал и хранил членские взносы с 7-10 членов, не больше. Это было ненормально. За создание работоспособного органа я и взялся перво-на-перво. По моему впечатлению создать такой орган можно было, можно было подобрать тройку людей, которые бы делали дело - вели бы работу
Расшевелив секретаря и наметив план работы, я созвал первое собрание, на котором присутствовало 12-13 человек наиболее, очевидно, активных: из них 9-10 человек рабочие. Собрание я считал удачным. Происходило оно на пруду на двух лодках. Первым делом я об"яснил причину и цель этого собрания, потом, ознакомив его вкратце с текущим моментом и задачами партии, сделал предложение избрать работоспособный исполнительный орган. Собрание не возражало против моего предложения. Были намечены кандидаты и избран комитет, и после рассмотрения ряда текущих местных дел собрание благополучно закончилось. Лодки раз"ехались и через некоторое время пристали к берегу. Со вновь избранным Комитетом было назначено собрание на другой день где-то на квартире.
За это время для меня нашлась комнатка со столом у одного рабочего, своего [5] человека - фамилия его Елькин. Не только сам Елькин оказался хорошим парнем, но и его жена тоже была боевая и стойкая революционерка. Были у них и дети, но ещё очень маленькие. С этой семьёй я очень скоро сдружился, так как кроме того, что мы знали друг о друге от товарищей, устроивших меня на этой квартире, у нас оказались очень хорошие общие знакомые. Елькин был дядей Мити Павлова, того Павлова, у которого я жил и о котором я много упоминал в воспоминаниях о Сормове. Особенно жена Елькина любила Митю и много рассказывала о нём. Первое время я не говорил, что знаю Павловых, но потом сказал.
Собрание с вновь избранным комитетом состоялось. Ребята, избранные в комитет, оказались людьми, которых можно было расшевелить и убедить в необходимости вести работу самим. Отсутствие людей, которые бы всё время толкали и указывали, что нужно делать, вконец остановило всякую работу в таком крупном центре.
Со своей стороны я внёс такой план действий: первое - из того, что имеется и считается ещё в организации, создать кружок или два и начать с ними заниматься; второе - составить кружки по 9-12 человек из людей, только примыкающих к партии и посещающих массовки, и тоже начать с ними заниматься; в третьих, немного спустя, попытаться устраивать массовки, а кроме этого следить за жизнью и событиями вообще и отзываться на них так или иначе своевременно.
Комитетчики по поводу первых двух предложений высказали сомнение, выйдет ли что-нибудь из кружков, т.к. вообще очень лениво собираются, да и не знают, кто будет заниматься. Я возражал, говоря, что надо по настоящему захотеть взяться, тогда что-нибудь да выйдет. А что касается того, кто будет с кружками заниматься, то со вторым буду сам, а для первых беру на себя обязанность найти человека. Я имел в виду приспособить для этого того самого учителя, к которому приехал по явке. Относительно остальных вопросов возражений не было.
Дальше все комитетчики с места в карьер наметили товарищей, которых можно включить в кружки первого типа. Таких пока набрали 12-15 человек на один кружок. Назначено было даже и время, и место для первого занятия. Что касается кружков второго типа, то о материале для них решено было предварительно позондировать почву. Здесь же распределены были и функции между комитетчиками.
По окончании заседания я пошёл [6] к учителю; у него меня порадовали ещё одной новостью. Принятое ещё в первый вечер моего приезда решение обязательно устроиться с заработком не заглохло. Есть сведения, что в лавку Общества потребителей нужен не то кассир, не то конторщик, и что возможно, пожалуй, туда поступить. Эта новость мне очень улыбалась.
На другой день решено было окончательно это дело выяснить, употребив все усилия к тому, чтобы мне туда попасть. По справкам на другой выяснилось, что возражений к моему поступлению со стороны заведующего лавкой не имеется, но всё же нужно проделать кое-какие формальности, дабы окончательно считать меня принятым. На это требовалось несколько дней, которые я принуждён был выждать.
Намеченная комитетом работа, хоть и медленно, но всё же делалась. Человек 10-12 из намеченных в первый кружок согласились посещать занятия, а остальные под различными предлогами отказались. Выяснилось также, что возможно будет сорганизовать и второго типа кружок: человек 5-7 было опрошено и уже дало своё согласие.
Относительно пропагандиста для первого кружка я был излишне оптимистичен, т.к. на моё предложение учитель решительно ответил отказом, мотивируя тем, что это приведёт только к провалу и его, и всех тех, которые будут посещать кружок. Возражать против этого было трудно, а потому мне и пришлось оставить учителя в покое. Заменить его некем было. Волей-неволей пришлось взять эту задачу на себя, хотя я боялся, что не смогу заменить учителя. Ведь я в то время, несмотря на то, что уже прошёл хорошую школу, считал себя слабым для систематических занятий с кружком рабочих. Но раз обстоятельства складываются так, что выхода иного нет, я решил попробовать.
Назначенный кружок собрался на лодках, как на рыбалку. Пришло, если мне память не изменяет, 9 человек. Чтобы не быть Хлестаковым, я решил скромничать. Сказал кружку, что я из себя представляю, что могу им дать.
Предложение моё сводилось к следующему: я согласился быть руководителем самостоятельных занятий, прочитывая на кружке то, что заранее будет намечено к чтению, с условием, что все непонятные места мною будут комментироваться. Это моё предложение было принято.
На этом же первом собрания я предложил начать занятия по Каутскому "Экономическое учение К. Маркса". Других предложений не было, занятие было начато. Я к нему, конечно, подготовился - прошло [7] оно только сносно, так как очень туго высказывались. Решено было и дальше заниматься по той же книжке и добыть её для кружка.
С отдельными членами комитета я видался и толковал ежедневно, тоже и с не членами комитета. Товарищи охотно посещали меня или приглашали меня к себе. Тем для разговоров было всегда достаточно. В общем же жизнь в то время в Ижевском заводе ничем особенным не отличалась: рабочие в большинстве своём проводили время на заводе или на рыбалке, нередко подкрашивая эту скучную жизнь выпивкой.
Дело с моим поступлением в потребилку увенчалось успехом. Поступил в качестве так называемого кассира. Работы было не скажу, чтобы очень много, но времени на работе пришлось проводить много. С поступлением на службу у меня была каждая минута на счету, т.к. надо было и почитывать, и работать в организации.
Кружок из примыкающих к партии элементов тоже удалось сколотить. В нега набралось человек 12. Первое занятие было устроено всё на том же пруду, на лодках. Занятия с этим кружком я начал с ознакомления слушателей с Программой партии. И на этот раз дело обошлось благополучно.
Почему собрания все происходили на пруду на лодках? Потому что это было самое безопасное и самое конспиративное место. Пруд Ижевского завода отличается своей колоссальной величиной, и ижевцы имеют привычку ловить рыбу. На пруду много укромных местечек, куда можно заехать и под видом рыбной ловли проводить собрания, посадив лодку или на причал, или на якорь.
Всё как будто налаживалось. Организация начинает проявлять признаки жизни. С квартирой я устроился хорошо во всех отношениях. Елькин мне указал даже для хранения нелегальный тайник. Работой в потребилке тоже было можно удовлетвориться. Одним словом, для начала дело обстояло недурно, а дальше я намеревался добиваться присылки ещё работника, главным образом, пропагандиста.
Прошло уже около 3-х недель, как я приехал. Однажды в послеобеденное время, когда я был за кассой, в лавку пришёл полицейский пристав. Подходя к кассе с уплатой денег, он что-то долго и внимательно ко мне присматривался, а потом спрашивает: давно ли я тут сижу, кто я и откуда. После моего ответа он просит показать документ, по которому я живу. Хоть и неохотно, но всё же я вынимаю свой паспорт и показываю. [8]
Рассмотрев его внимательно, пристав говорят: "Я возьму ваш паспорт для справок". Такой оборот дела мне не понравился. Возражать было не целесообразно, и я только спросил: "Кто же вы будете?" Не без удивления пристав отвечает: "Да разве вы не видите?" Тогда я говорю, что как не военный человек я в формах не разбираюсь.
- В таком случае я пристав Ижевского завода, - последовал ответ.
Так обстояли дела на первом моём свидании с приставом.
По уходе его у меня тысячи вопросов и соображений встали в голове. То, что паспорт мой попал в руки пристава для "справок" - дело скверное, ясно, что ждать результатов справок я не могу. Паспорт мой был самой обыкновенной копией, не могущей выдержать простой справки, да к тому же мой двойник по нему уже сидит в Пермской тюрьме.
Конечно, несмотря на всё это, я не бросился тут же бежать. Справка, какая бы она ни была, требует всё же некоторого времени. Досидев на службе до конца дня, я как обычно пошёл домой. Вечерком повидался с учителем, чтобы поставить его в известность о случившемся. Новость ему не понравилась. Присутствовавшие при этом жена учителя и его один товарищ высказали догадку: не принимают ли меня за одного из тех двоих политических, что бежали от конвоя при сопровождении их из какого-то пункта неподалёку не то в Пермь, не то в Вятку. Этот побег был удачным для бежавших, на одного из которых я очень похож. Раз так, то возможны справки и в Перми, которая очень близка и как раз опасна из-за моего двойника. Дело ясное - оставаться здесь мне не представляется возможным - нужно удирать.
На всякий случай мы с учителем снова подтвердили уговор относительно нашего знакомства, и я пошёл домой. Дома с хозяином тоже переговорили о случившемся. На утро на работу решил не пойти, послал сынишку хозяина в лавку сказать, что я болен. Вечером мне должны были сказать, не наводил ли кто спинок обо мне из полиции.
Целый день я просидел дома. Хозяин после обеда, придя с завода, рассказал мне, что у них в заводе забастовал один цех. Расспросив подробно о забастовке, я всё записал, чтобы откликнуться на эту забастовку и взялся за сочинение листа. С маху, конечно, я листка в то время написать не мог, но всё же, посидев изрядно, семь раз отрезав, таковой нацарапал.
Вечером, кстати, у меня было назначено свидание [9] с секретарём, и я настоял, чтобы приглашены были и другие члены комитета, дабы решить вопрос о листке вообще и в частности рассмотреть то, что я приготовил. Мой проект был одобрен и принят без существенных изменений с добавлением новых фактов. Решено было этой же ночью начать печатать его на гектографе. И я уговорился с товарищем, который должен был печатать листки, что если нигде не устроится для печатания, то пусть приходит ко мне.
Получив от секретаря (не помню фамилии) какую-то партийную корреспонденцию для ознакомления, а также какие-то адреса, я пошёл домой, довольный результатами вечера. Вдруг в сумерках откуда-то вынырнула лошадь, а в экипаже сидит пристав. Сердце моё застучало, но стараюсь не подавать виду, что встреча меня тревожит.
Как только я поравнялся, пристав остановил лошадь и подзывает меня к себе. Я вынужден был подойти. Он спросил, где я живу. Я стал об"яснять, не называя улицы.
- Почему вы не были сегодня на службе?
- По болезни остался дома, и только вечером стало лучше, я и вышел на воздух.
В результате он предлагает мне сесть с ним и поехать показать ему, где я живу. И от этой любезности я не мог отказаться; сажусь рядом с левой стороны. Поворачиваем назад. Начинало уже заметно темнеть. Вдруг лошадь поворачивает в другую сторону. Я спешу сказать об этом.
- Мы сначала заедем в полицию, возьмём полицейских, я должен произвести у вас обыск, - заявляет пристав.
- Вот так дело, - думаю я. - А вдруг у меня сидит человек с материалами для листка и печатает. В карманах у меня тоже ведь кое-что имеется.
Быстро начинаю соображать, что делать. Сидя с левой стороны от пристава, я протягиваю незаметно правую руку во внутренний левый карман грудной, нащупываю письма и адреса, вытаскиваю и так же незаметно спускаю их мимо сидения в колесо. Что дальше? Никакого выхода нне нахожу.
Под"езжаем к полиции, подошел полицейский. Отдав меня на его попечение, пристав пошёл в участок. Стоим мы полчаса, час и более. Ночь уже самая настоящая. Наконец, выходит пристав и ещё пара полицейских. Пристав и я садимся на извозчика, а полицейские по бокам. Тронулись.
Ввиду того, что так долго это дело затянулось, и был уже довольно поздний час, я рискнул не скрывать своей квартиры. Под"ехав ближе к дому, я вижу, что никаких [10] признаков жизни в нём нет. Я вздохнул облегчённо.
Останавливаемся, идём на крыльцо. Стучимся раз, два и три, наконец, выходят. Я спешу сказать, называя хозяина по имени, что к нам идут с обыском, и что он верно вышел раздетым. Хозяин тот час же сообразил и отвечает, что он раздет и вернётся одеться. Стоим и ждём. Проходит две-три минуты, пристав говорит: "Верно, что-нибудь прячет? Что долго нет?"
Минут через пять хозяин отпер дверь. Входим в квартиру. Я спешу указать свою комнату. Один полицейский был оставлен у входной двери, а другие двое и пристав зашли в комнату. Раз в квартире у меня никого не оказалось из товарищей, то я был почти покоен, так как знал, что ничего особенного у меня не было.
Как только зажгли огонь, было приступлено к обыску. Пристав занял место у стола, где были книги, и начал их перебирать. Я тоже был с ним. Заметив на столе писаные бумажки, я было ухватился за них, так как вспомнил, что это были мои первые записи со слов хозяина квартиры о забастовке. Я хотел взять их и, скомкав, бросить на пол, как якобы ничего не значащие и негодные бумажки. Однако пристав, увидав это, предупредил мою затею.
Он взял эти бумажки, развернул и стал читать. Там были просто отдельные фразы и обрывки фраз. Не совсем понимая, очевидно, он спрашивает меня: "Что это такое за записи у вас?" Я говорю, что это просто бесцельные обрывки, написанные мной почти машинально со слов хозяина, который, придя с работы, рассказал о том, что у них на заводе забастовал один цех. "А зачем же вы стремились их уничтожить?" Я ответил, что не собирался этого делать, а хотел просто, как ненужное, убрать со стола. Покачав головой, положил эти бумажки в сторону около себя и стал рыться в книгах. Полицейские обшаривали другие углы.
Комната у меня была маленькая, и вещей было тоже очень немного, а потому обыск скоро закончился. Тут же при обыске по приказанию пристава присутствовал и хозяин дома-квартиры. Найдены были только бумажки те, о которых я говорил, и ничего другого. Сейчас же был составлен протокол, под которым расписался пристав, я и хозяин в качестве понятого. У меня мелькала мысль, что этим дело и кончится, т.е. меня оставят дома. Но, к несчастью, этого не случилось. Пристав сказал, чтобы я собирался. На вопрос - куда? - мне ответили: "В участок".
Я начал было говорить, что какие же основания для этого, ведь обыск показал, что у меня ничего предосудительного нет. В ответ на
Далее вместо стр. 11-ой даны две стр. 12-ых [11]
[…]
Планы на дальнейшее приходится строить различные, в зависимости от обстоятельств. Утром за чаем хозяин мне рассказал о том, как он, вернувшись в комнату после моего предупреждения о том, что идут с обыском, стал в темноте шарить в моей комнате, думая спрятать, но ничего не нашёл. Я в свою очередь тоже рассказал, как всё это случилось, и что я делал в участке. С хозяином я говорил, как с товарищем, почти ничего не скрывая.
План действий у меня сложился такой: пойти на службу,а со службы, если всё будет обстоять благополучно, как-нибудь задним ходом уйти в намеченную за рекой у одного товарища квартиру. Если же по пути на службу я увижу, что за мной никакой слежки нет, то я даже и не пойду на службу, а поверну прямо в условленное место.
Чтобы знать товарищам, что со мной, мы условились так: около обеда сынишка хозяина пойдёт в лавку и посмотрит, там ли я. Как только выяснится, что я не попал в руки полиции, а засел в укромном месте, так сейчас же и вещи мои нужно куда-либо сплавить, а полиции сказать в случае чего, что утром куда-то уехал.
Выйдя из дома, я пошёл медленным-медленным шагом, озираясь во все стороны и стараясь установить, есть ли за мной наблюдение. Не обнаруживая ничего подозрительного, я рискнут не итти на службу, а повернуть в другую сторону. По пути я не переставал озираться, боясь привести чужие глаза туда, куда шёл. И опять ничего не обнаружив, я пришёл к товарищу и застал его дома. Товарищ этот предполагал, что может так случиться, так как знал о первом моём свидании с приставом. Пройдя в отдельную комнату, я посвятил его в курс дела. Жаль, что фамилии этого товарища я не помню, но звали его Азарий. Он был уже не молодой, старше средних лет, прекрасный и серьёзный человек и товарищ.
Вопрос о моей участи мог решаться только в одном направлении - как бы, не попав в руки полиции, улизнуть из Ижевска. О дальнейшей работе здесь думать не приходилось. Решено было ударить в Сарапул на лошадях - это расстояние около 70-ти вёрст. В один из базарных дней тов. Азарий пошёл нар ынок, чтобы найти попутчика, желающего везти меня. Таковой нашёлся. Усевшись в глубокую кошёвку крестьянина, я простился с тов. Азарием.
Провожая меня, он предложил мне заехать прежде всего к своему племяннику, который служил в Сарапуле на канатном заводе за городом. Вместе с адресом он черкнул этому племяннику несколько слов о том, чтобы тот принял меня, как дядю Азария.
Тронулись в путь. Самые [12] страшные минуты были, пока мы ехали по заводу и после несколько вёрст за заводом. Но всё прошло без приключений, проехали все опасные места. С возницей было условлено, что от своей деревни он найдёт сам другого, который бы повёз меня дальше.
Добравшись до деревни возницы, пришлось недолго [подождать], пока был найден другой. Со вторым я приблизился к Сарапулу вёрст на 20. По знакомству этого второго возницы я нашёл третьего, который согласился довезти меня до Сарапула. Племянник тов. Азария был мало похож на своего дядю, но всё же парень хороший. Принял он меня не с распростёртыми об"ятиями, но всё же не плохо. Прочитав записку дяди, говорит: "Ну, хорошо. Вы так и будете у нас дядя "Азарий".
Вот при каких обстоятельствах я получил крещение Азарием. Тов. Азарий, который окрестил меня своим именем, как сейчас стоит передо мной. Это был рабочий Ижевского завода. Я его хоть и мало знал, но впечатление, оставленное им, было очень глубоко. В память об этом товарище я и присвоил его имя в качестве партийной клички.
На пруду Ижевского завода
Котов
НА УРАЛЕ
Потерпев однажды неудачу в желании поработать на юге, я уже больше не делал попыток туда попасть. Мне было предложено Нижегородским комитетом поехатъ на Урал или в Кострому. Оба эти пункта как крупные промышленные центры интересны для революционной работы. После серьёзных размышлений я выбрал Урал. Это было в мае 1906 г… Пунктом моей первой остановки, как гласили "явка" и адреса, данные мне партией, должна быть Пермь, а там дальше всё будет зависеть от Уральского центра.
Весна была в полном разгаре. Путешествовать по Волге или Каме на пароходе было не малым удовольствием, тем более весной, когда ещё половодье широко заливало берега.
За время с декабря 1905 г. по май 1906 г. я уже привык к своему нелегальному существованию. В один прекрасный день, со всеми необходимыми предосторожностями, направился я на пристань пароходства "Любимова и Каменского", взял в кассе билет, купил необходимые продукты и занял место. Пароход не заставил себя долго ждать, даёт второй свисток, потом третий и отчаливает. Прощальные свистки были особенно трогательны.
Как только пароход удалился от пристани на сотню-другую сажен, так сейчас же внимание и взоры перенеслись на окаймляющие Волгу берега. Я впервые в то время совершал путешествие по этому пути, а потому мне особенно было интересно всё до мелочей. Нeсмотря на то, что я имел билет и место ІІІ-го класса на палубе, я проводил время на верху парохода, там, где расположены каюты ІІ-го и І-го классов.
Волжские и камские пароходы, кажется, единственные по своей красоте и удобствам но только для деловых путешествий, но и для отдыха и развлечения, что было доступно тогда, главным образом, для буржуазии. Скорость движения пароходов не только удовлетворительная, а иногда даже казалась очень быстрой, так как не хотелось, чтобы так скоро кончалось это приятное путешествие. Пристани одна за другой встречаются не реже, чем станции по железной дороге, а местами и чаще. Сколько различных впечатлений остаётся от этих кратковременных остановок. Изредка малые остановки чередуются с большими, где пароход стоит [2] и час, и более, и где возможно сойти на берег за покупками или ещё чем другим.
На вторые сутки, если не ошибаюсь, пароход приходит в Казань, а оттуда очень скоро входят в Каму. Волга со своими берегами красива, но Кама красивее. Местами пароход проходит около самого берега, высота которого во много раз превосходит вышину парохода. В большинстве берега Камы покрыты хвойным лесом. Особенно рано утром при восходе солнца приятно сидеть на верху парохода и слушать пение соловьёв.
На четвёртые сутки путешествие кончилось и перед взором появляется красиво расположенный на довольно высоком берегу Камы город Пермь. За всё это путешествие со мной не произошло никаких сюрпризов.
От"езжая из Нижнего, я наводил справки у пермяков-мотовилихинцев вообще о городе и в частности об остановках на пристанях и вокзалах. Кроме этого, я запасся адресом от Петра Постаногова к его брату, живущему в Мотовилихе.
Сойдя с парохода, я направился на вокзал, дабы сдать на хранение свой багаж. Потом узнал о возможности поехать с поездом в Мотовилиху, где довольно скоро отыскал брата П. Постаногова. Он меня принял довольно гостеприимно, накормил, напоил и спать уложил. День был воскресный, итти куда-либо по партийным адресам было бесполезно и неудобно. Постаногов не был на подозрении у полиции, поэтому, спокойно дождавшись понедельника, я двинул в город на явку. Дело было, кажется, в послеобеденные часы, так около 3-4. Если не ошибаюсь, явка была на Ямской улице. Разыскав улицу, иду не торопясь по направлению к № дома, указанному в явке, и вдруг слышу негромкий голос поравнявшегося со мной человека: "Григорий".
Я встрепенулся, бросил на него взгляд и моментально узнал Я.М. Свердлова, который, не останавливаясь, спросил: "Ты, верно на явку идёшь?" Я быстро отвечаю: "Да". Он в ответ также, не останавливаясь, говорит: "Иди туда, куда пойду я". Так я встретился со своим старым приятелем и воспитателем. Встреча эта очень обрадовала меня.
Когда я пришёл на "явку", то там уже мы, конечно, расцеловались. После некоторого обмена новостями, воспоминаниями и справками приступили и к деловому разговору. Прежде всего [3] Я.М. осведомился о том, что я намерен делать и каково мой положение. Я ответил, что приехал с намерением работать активно в организации, устроившись где-либо для заработка, и что я нелегальный по двум причинам: 1) по участию в убийстве погромщиков и 2) в Сормовском вооружённом восстании. Я.М. спрашивает меня: "По какому паспорту ты живёшь?" Я вынимаю и показываю.
Он читает: "Константин Алексеевич Вонзинин. О, эта штука не годится. С таким Ваня Чугурин уже сидит".
Подумав не много, он сказал: "Ну ладно, ты поедешь в Ижевск, а это уже в Вятской губернии, там можно и с этим паспортом жить".
По внешнему виду мой паспорт был довольно хорош и написан недурно, и печати с подписями не вызывали сомнений, а главное он был уже обдержан, имея печать прописки, когда я жил по нему в Саратове.
Я принял предложение ехать на Ижевский завод, где, по словам Якова Михайловича, не было ни одного работника. Непосредственно в Ижевске явки не было, нужно было за явкой предварительно поехать в г. Сарапул, там же можно было и информироваться о положении дел в Ижевске. Явка в Сарапул была к товарищу, фамилии и имени которого я не помню, знаю только, что это был студент, приехавший на лето домой к матери, и, как видно, меньшевик.
На другой день я пошёл на пароход. Пока что всё шло благополучно. Пермь меня так же проводила, как и встретила. Приехав, явку в Сарапуле я отыскал довольно скоро. Упомянутый выше студент принял меня суховато, распросил всё как следует и говорит: "Ну, что же, завтра можете ехать в Ижевск".
О положении дел там я узнал очень мало, так только, в общих чертах, что имеется там нечто вроде организации, но публика только местная и мало активная. Недавно были двое работников, но провалились. Делать нечего, еду с тем, что получил. Опять на пароход в обратный путь. Проехав часа 2-3 на пароходе и 3-4 часа на лошади, я, наконец, в Ижевске.
Характер поселка этого завода совсем другой, чем посёлок Сормовского завода. Ижевск со своими мелкими постройками разбросан на очень большом пространстве, тогда как Сормово как будто сжато - стиснуто, постройки выше и гуще наставлены.
Явка в Ижевске была к учителю, который, как оказалось, недавно вышел из тюрьмы [4] и немножко трусил, но всё же держал себя прилично; жена его, очень симпатичная женщина, также держала себя с достоинством.
Первым делом после того, как я сказал о цели своего приезда, был поднят вопрос о том, как в случае ареста держаться и как об"яснять наше знакомство. Затем мы занялись тем, как лучше устроиться, чтобы как можно больше времени употреблять на партийную работу. Было ясно, что невозможно жить как профессионалу, занимаясь исключительно партийной работой. Нужно найти работу, которая бы официально оправдывала существование да и с. материальной стороны обеспечила бы меня, что также было очень важно, т.к. средства для существования у партии не всегда были.
Был намечен ряд путей для приискания заработка, а пока что можно было познакомиться с положением дел и приступить к партийной работе, которая действительно совсем заглохла, и всё рассыпалось. Нужно было собрать организационные силы, заставить хотя приблизительно нормально её пульс биться. Вместо ответственного и работоспособного органа были только секретарь и казначей. Первый, главнымм образом, готовился к экзамену экстерном на аттестат зрелости, держал у себя некоторые адреса и кое-какие бумажки, а другой получал и хранил членские взносы с 7-10 членов, не больше. Это было ненормально. За создание работоспособного органа я и взялся перво-на-перво. По моему впечатлению создать такой орган можно было, можно было подобрать тройку людей, которые бы делали дело - вели бы работу
Расшевелив секретаря и наметив план работы, я созвал первое собрание, на котором присутствовало 12-13 человек наиболее, очевидно, активных: из них 9-10 человек рабочие. Собрание я считал удачным. Происходило оно на пруду на двух лодках. Первым делом я об"яснил причину и цель этого собрания, потом, ознакомив его вкратце с текущим моментом и задачами партии, сделал предложение избрать работоспособный исполнительный орган. Собрание не возражало против моего предложения. Были намечены кандидаты и избран комитет, и после рассмотрения ряда текущих местных дел собрание благополучно закончилось. Лодки раз"ехались и через некоторое время пристали к берегу. Со вновь избранным Комитетом было назначено собрание на другой день где-то на квартире.
За это время для меня нашлась комнатка со столом у одного рабочего, своего [5] человека - фамилия его Елькин. Не только сам Елькин оказался хорошим парнем, но и его жена тоже была боевая и стойкая революционерка. Были у них и дети, но ещё очень маленькие. С этой семьёй я очень скоро сдружился, так как кроме того, что мы знали друг о друге от товарищей, устроивших меня на этой квартире, у нас оказались очень хорошие общие знакомые. Елькин был дядей Мити Павлова, того Павлова, у которого я жил и о котором я много упоминал в воспоминаниях о Сормове. Особенно жена Елькина любила Митю и много рассказывала о нём. Первое время я не говорил, что знаю Павловых, но потом сказал.
Собрание с вновь избранным комитетом состоялось. Ребята, избранные в комитет, оказались людьми, которых можно было расшевелить и убедить в необходимости вести работу самим. Отсутствие людей, которые бы всё время толкали и указывали, что нужно делать, вконец остановило всякую работу в таком крупном центре.
Со своей стороны я внёс такой план действий: первое - из того, что имеется и считается ещё в организации, создать кружок или два и начать с ними заниматься; второе - составить кружки по 9-12 человек из людей, только примыкающих к партии и посещающих массовки, и тоже начать с ними заниматься; в третьих, немного спустя, попытаться устраивать массовки, а кроме этого следить за жизнью и событиями вообще и отзываться на них так или иначе своевременно.
Комитетчики по поводу первых двух предложений высказали сомнение, выйдет ли что-нибудь из кружков, т.к. вообще очень лениво собираются, да и не знают, кто будет заниматься. Я возражал, говоря, что надо по настоящему захотеть взяться, тогда что-нибудь да выйдет. А что касается того, кто будет с кружками заниматься, то со вторым буду сам, а для первых беру на себя обязанность найти человека. Я имел в виду приспособить для этого того самого учителя, к которому приехал по явке. Относительно остальных вопросов возражений не было.
Дальше все комитетчики с места в карьер наметили товарищей, которых можно включить в кружки первого типа. Таких пока набрали 12-15 человек на один кружок. Назначено было даже и время, и место для первого занятия. Что касается кружков второго типа, то о материале для них решено было предварительно позондировать почву. Здесь же распределены были и функции между комитетчиками.
По окончании заседания я пошёл [6] к учителю; у него меня порадовали ещё одной новостью. Принятое ещё в первый вечер моего приезда решение обязательно устроиться с заработком не заглохло. Есть сведения, что в лавку Общества потребителей нужен не то кассир, не то конторщик, и что возможно, пожалуй, туда поступить. Эта новость мне очень улыбалась.
На другой день решено было окончательно это дело выяснить, употребив все усилия к тому, чтобы мне туда попасть. По справкам на другой выяснилось, что возражений к моему поступлению со стороны заведующего лавкой не имеется, но всё же нужно проделать кое-какие формальности, дабы окончательно считать меня принятым. На это требовалось несколько дней, которые я принуждён был выждать.
Намеченная комитетом работа, хоть и медленно, но всё же делалась. Человек 10-12 из намеченных в первый кружок согласились посещать занятия, а остальные под различными предлогами отказались. Выяснилось также, что возможно будет сорганизовать и второго типа кружок: человек 5-7 было опрошено и уже дало своё согласие.
Относительно пропагандиста для первого кружка я был излишне оптимистичен, т.к. на моё предложение учитель решительно ответил отказом, мотивируя тем, что это приведёт только к провалу и его, и всех тех, которые будут посещать кружок. Возражать против этого было трудно, а потому мне и пришлось оставить учителя в покое. Заменить его некем было. Волей-неволей пришлось взять эту задачу на себя, хотя я боялся, что не смогу заменить учителя. Ведь я в то время, несмотря на то, что уже прошёл хорошую школу, считал себя слабым для систематических занятий с кружком рабочих. Но раз обстоятельства складываются так, что выхода иного нет, я решил попробовать.
Назначенный кружок собрался на лодках, как на рыбалку. Пришло, если мне память не изменяет, 9 человек. Чтобы не быть Хлестаковым, я решил скромничать. Сказал кружку, что я из себя представляю, что могу им дать.
Предложение моё сводилось к следующему: я согласился быть руководителем самостоятельных занятий, прочитывая на кружке то, что заранее будет намечено к чтению, с условием, что все непонятные места мною будут комментироваться. Это моё предложение было принято.
На этом же первом собрания я предложил начать занятия по Каутскому "Экономическое учение К. Маркса". Других предложений не было, занятие было начато. Я к нему, конечно, подготовился - прошло [7] оно только сносно, так как очень туго высказывались. Решено было и дальше заниматься по той же книжке и добыть её для кружка.
С отдельными членами комитета я видался и толковал ежедневно, тоже и с не членами комитета. Товарищи охотно посещали меня или приглашали меня к себе. Тем для разговоров было всегда достаточно. В общем же жизнь в то время в Ижевском заводе ничем особенным не отличалась: рабочие в большинстве своём проводили время на заводе или на рыбалке, нередко подкрашивая эту скучную жизнь выпивкой.
Дело с моим поступлением в потребилку увенчалось успехом. Поступил в качестве так называемого кассира. Работы было не скажу, чтобы очень много, но времени на работе пришлось проводить много. С поступлением на службу у меня была каждая минута на счету, т.к. надо было и почитывать, и работать в организации.
Кружок из примыкающих к партии элементов тоже удалось сколотить. В нега набралось человек 12. Первое занятие было устроено всё на том же пруду, на лодках. Занятия с этим кружком я начал с ознакомления слушателей с Программой партии. И на этот раз дело обошлось благополучно.
Почему собрания все происходили на пруду на лодках? Потому что это было самое безопасное и самое конспиративное место. Пруд Ижевского завода отличается своей колоссальной величиной, и ижевцы имеют привычку ловить рыбу. На пруду много укромных местечек, куда можно заехать и под видом рыбной ловли проводить собрания, посадив лодку или на причал, или на якорь.
Всё как будто налаживалось. Организация начинает проявлять признаки жизни. С квартирой я устроился хорошо во всех отношениях. Елькин мне указал даже для хранения нелегальный тайник. Работой в потребилке тоже было можно удовлетвориться. Одним словом, для начала дело обстояло недурно, а дальше я намеревался добиваться присылки ещё работника, главным образом, пропагандиста.
Прошло уже около 3-х недель, как я приехал. Однажды в послеобеденное время, когда я был за кассой, в лавку пришёл полицейский пристав. Подходя к кассе с уплатой денег, он что-то долго и внимательно ко мне присматривался, а потом спрашивает: давно ли я тут сижу, кто я и откуда. После моего ответа он просит показать документ, по которому я живу. Хоть и неохотно, но всё же я вынимаю свой паспорт и показываю. [8]
Рассмотрев его внимательно, пристав говорят: "Я возьму ваш паспорт для справок". Такой оборот дела мне не понравился. Возражать было не целесообразно, и я только спросил: "Кто же вы будете?" Не без удивления пристав отвечает: "Да разве вы не видите?" Тогда я говорю, что как не военный человек я в формах не разбираюсь.
- В таком случае я пристав Ижевского завода, - последовал ответ.
Так обстояли дела на первом моём свидании с приставом.
По уходе его у меня тысячи вопросов и соображений встали в голове. То, что паспорт мой попал в руки пристава для "справок" - дело скверное, ясно, что ждать результатов справок я не могу. Паспорт мой был самой обыкновенной копией, не могущей выдержать простой справки, да к тому же мой двойник по нему уже сидит в Пермской тюрьме.
Конечно, несмотря на всё это, я не бросился тут же бежать. Справка, какая бы она ни была, требует всё же некоторого времени. Досидев на службе до конца дня, я как обычно пошёл домой. Вечерком повидался с учителем, чтобы поставить его в известность о случившемся. Новость ему не понравилась. Присутствовавшие при этом жена учителя и его один товарищ высказали догадку: не принимают ли меня за одного из тех двоих политических, что бежали от конвоя при сопровождении их из какого-то пункта неподалёку не то в Пермь, не то в Вятку. Этот побег был удачным для бежавших, на одного из которых я очень похож. Раз так, то возможны справки и в Перми, которая очень близка и как раз опасна из-за моего двойника. Дело ясное - оставаться здесь мне не представляется возможным - нужно удирать.
На всякий случай мы с учителем снова подтвердили уговор относительно нашего знакомства, и я пошёл домой. Дома с хозяином тоже переговорили о случившемся. На утро на работу решил не пойти, послал сынишку хозяина в лавку сказать, что я болен. Вечером мне должны были сказать, не наводил ли кто спинок обо мне из полиции.
Целый день я просидел дома. Хозяин после обеда, придя с завода, рассказал мне, что у них в заводе забастовал один цех. Расспросив подробно о забастовке, я всё записал, чтобы откликнуться на эту забастовку и взялся за сочинение листа. С маху, конечно, я листка в то время написать не мог, но всё же, посидев изрядно, семь раз отрезав, таковой нацарапал.
Вечером, кстати, у меня было назначено свидание [9] с секретарём, и я настоял, чтобы приглашены были и другие члены комитета, дабы решить вопрос о листке вообще и в частности рассмотреть то, что я приготовил. Мой проект был одобрен и принят без существенных изменений с добавлением новых фактов. Решено было этой же ночью начать печатать его на гектографе. И я уговорился с товарищем, который должен был печатать листки, что если нигде не устроится для печатания, то пусть приходит ко мне.
Получив от секретаря (не помню фамилии) какую-то партийную корреспонденцию для ознакомления, а также какие-то адреса, я пошёл домой, довольный результатами вечера. Вдруг в сумерках откуда-то вынырнула лошадь, а в экипаже сидит пристав. Сердце моё застучало, но стараюсь не подавать виду, что встреча меня тревожит.
Как только я поравнялся, пристав остановил лошадь и подзывает меня к себе. Я вынужден был подойти. Он спросил, где я живу. Я стал об"яснять, не называя улицы.
- Почему вы не были сегодня на службе?
- По болезни остался дома, и только вечером стало лучше, я и вышел на воздух.
В результате он предлагает мне сесть с ним и поехать показать ему, где я живу. И от этой любезности я не мог отказаться; сажусь рядом с левой стороны. Поворачиваем назад. Начинало уже заметно темнеть. Вдруг лошадь поворачивает в другую сторону. Я спешу сказать об этом.
- Мы сначала заедем в полицию, возьмём полицейских, я должен произвести у вас обыск, - заявляет пристав.
- Вот так дело, - думаю я. - А вдруг у меня сидит человек с материалами для листка и печатает. В карманах у меня тоже ведь кое-что имеется.
Быстро начинаю соображать, что делать. Сидя с левой стороны от пристава, я протягиваю незаметно правую руку во внутренний левый карман грудной, нащупываю письма и адреса, вытаскиваю и так же незаметно спускаю их мимо сидения в колесо. Что дальше? Никакого выхода нне нахожу.
Под"езжаем к полиции, подошел полицейский. Отдав меня на его попечение, пристав пошёл в участок. Стоим мы полчаса, час и более. Ночь уже самая настоящая. Наконец, выходит пристав и ещё пара полицейских. Пристав и я садимся на извозчика, а полицейские по бокам. Тронулись.
Ввиду того, что так долго это дело затянулось, и был уже довольно поздний час, я рискнул не скрывать своей квартиры. Под"ехав ближе к дому, я вижу, что никаких [10] признаков жизни в нём нет. Я вздохнул облегчённо.
Останавливаемся, идём на крыльцо. Стучимся раз, два и три, наконец, выходят. Я спешу сказать, называя хозяина по имени, что к нам идут с обыском, и что он верно вышел раздетым. Хозяин тот час же сообразил и отвечает, что он раздет и вернётся одеться. Стоим и ждём. Проходит две-три минуты, пристав говорит: "Верно, что-нибудь прячет? Что долго нет?"
Минут через пять хозяин отпер дверь. Входим в квартиру. Я спешу указать свою комнату. Один полицейский был оставлен у входной двери, а другие двое и пристав зашли в комнату. Раз в квартире у меня никого не оказалось из товарищей, то я был почти покоен, так как знал, что ничего особенного у меня не было.
Как только зажгли огонь, было приступлено к обыску. Пристав занял место у стола, где были книги, и начал их перебирать. Я тоже был с ним. Заметив на столе писаные бумажки, я было ухватился за них, так как вспомнил, что это были мои первые записи со слов хозяина квартиры о забастовке. Я хотел взять их и, скомкав, бросить на пол, как якобы ничего не значащие и негодные бумажки. Однако пристав, увидав это, предупредил мою затею.
Он взял эти бумажки, развернул и стал читать. Там были просто отдельные фразы и обрывки фраз. Не совсем понимая, очевидно, он спрашивает меня: "Что это такое за записи у вас?" Я говорю, что это просто бесцельные обрывки, написанные мной почти машинально со слов хозяина, который, придя с работы, рассказал о том, что у них на заводе забастовал один цех. "А зачем же вы стремились их уничтожить?" Я ответил, что не собирался этого делать, а хотел просто, как ненужное, убрать со стола. Покачав головой, положил эти бумажки в сторону около себя и стал рыться в книгах. Полицейские обшаривали другие углы.
Комната у меня была маленькая, и вещей было тоже очень немного, а потому обыск скоро закончился. Тут же при обыске по приказанию пристава присутствовал и хозяин дома-квартиры. Найдены были только бумажки те, о которых я говорил, и ничего другого. Сейчас же был составлен протокол, под которым расписался пристав, я и хозяин в качестве понятого. У меня мелькала мысль, что этим дело и кончится, т.е. меня оставят дома. Но, к несчастью, этого не случилось. Пристав сказал, чтобы я собирался. На вопрос - куда? - мне ответили: "В участок".
Я начал было говорить, что какие же основания для этого, ведь обыск показал, что у меня ничего предосудительного нет. В ответ на
Далее вместо стр. 11-ой даны две стр. 12-ых [11]
[…]
Планы на дальнейшее приходится строить различные, в зависимости от обстоятельств. Утром за чаем хозяин мне рассказал о том, как он, вернувшись в комнату после моего предупреждения о том, что идут с обыском, стал в темноте шарить в моей комнате, думая спрятать, но ничего не нашёл. Я в свою очередь тоже рассказал, как всё это случилось, и что я делал в участке. С хозяином я говорил, как с товарищем, почти ничего не скрывая.
План действий у меня сложился такой: пойти на службу,а со службы, если всё будет обстоять благополучно, как-нибудь задним ходом уйти в намеченную за рекой у одного товарища квартиру. Если же по пути на службу я увижу, что за мной никакой слежки нет, то я даже и не пойду на службу, а поверну прямо в условленное место.
Чтобы знать товарищам, что со мной, мы условились так: около обеда сынишка хозяина пойдёт в лавку и посмотрит, там ли я. Как только выяснится, что я не попал в руки полиции, а засел в укромном месте, так сейчас же и вещи мои нужно куда-либо сплавить, а полиции сказать в случае чего, что утром куда-то уехал.
Выйдя из дома, я пошёл медленным-медленным шагом, озираясь во все стороны и стараясь установить, есть ли за мной наблюдение. Не обнаруживая ничего подозрительного, я рискнут не итти на службу, а повернуть в другую сторону. По пути я не переставал озираться, боясь привести чужие глаза туда, куда шёл. И опять ничего не обнаружив, я пришёл к товарищу и застал его дома. Товарищ этот предполагал, что может так случиться, так как знал о первом моём свидании с приставом. Пройдя в отдельную комнату, я посвятил его в курс дела. Жаль, что фамилии этого товарища я не помню, но звали его Азарий. Он был уже не молодой, старше средних лет, прекрасный и серьёзный человек и товарищ.
Вопрос о моей участи мог решаться только в одном направлении - как бы, не попав в руки полиции, улизнуть из Ижевска. О дальнейшей работе здесь думать не приходилось. Решено было ударить в Сарапул на лошадях - это расстояние около 70-ти вёрст. В один из базарных дней тов. Азарий пошёл нар ынок, чтобы найти попутчика, желающего везти меня. Таковой нашёлся. Усевшись в глубокую кошёвку крестьянина, я простился с тов. Азарием.
Провожая меня, он предложил мне заехать прежде всего к своему племяннику, который служил в Сарапуле на канатном заводе за городом. Вместе с адресом он черкнул этому племяннику несколько слов о том, чтобы тот принял меня, как дядю Азария.
Тронулись в путь. Самые [12] страшные минуты были, пока мы ехали по заводу и после несколько вёрст за заводом. Но всё прошло без приключений, проехали все опасные места. С возницей было условлено, что от своей деревни он найдёт сам другого, который бы повёз меня дальше.
Добравшись до деревни возницы, пришлось недолго [подождать], пока был найден другой. Со вторым я приблизился к Сарапулу вёрст на 20. По знакомству этого второго возницы я нашёл третьего, который согласился довезти меня до Сарапула. Племянник тов. Азария был мало похож на своего дядю, но всё же парень хороший. Принял он меня не с распростёртыми об"ятиями, но всё же не плохо. Прочитав записку дяди, говорит: "Ну, хорошо. Вы так и будете у нас дядя "Азарий".
Вот при каких обстоятельствах я получил крещение Азарием. Тов. Азарий, который окрестил меня своим именем, как сейчас стоит передо мной. Это был рабочий Ижевского завода. Я его хоть и мало знал, но впечатление, оставленное им, было очень глубоко. В память об этом товарище я и присвоил его имя в качестве партийной клички.
На пруду Ижевского завода
