Т. Баранина. Как я стала коммунисткой
Как я стала [коммунисткой]
1914 года вспыхнула у нас в Россіи и за границей импереалестическая война. Цари и капиталисты из-за захвата чужого имущества поссорились и порешили об"явить войну. Германія и Австрія напали на Россію, а наш царь Николай Романов, нежелея своего народа, выступил против своих врагов. Об"явило царское правительство в лице предателей министров и погнали наших мужей, братьев и отцов защищать интересы русской буржуазіи. И пошли только те люди, которыя работали на фабриках и заводах, и крестьянин от сохи, а эти, которыя управляли нами, сидели в своих хоромах и читали газеты, как разныя Корниловы, Родзянко и Керенскій, продавали наших солдат и позорно сдавали фронт, и отдавали города.
Тяжело жилось нашим товарищам солдатам на фронте. Изменщики всё более и более затягали войну и всё старались захватить побольше капитала, да в это самое время наши передовыя товарищи в лице нашего великаго вождя Владимира Ильича Ленина старались побольше впустить революціоннаго духа среди рабочих на фабриках и заводах. И тогда-то мы все стали понемножко понимать, в чём заключается наша задача войны. Когда нам товарищи стали пояснять из-за чего война - из-за захватов, то мы стали смотреть на администрацію скоса, а они с нам, с беззащитными женщинами обращались, как с собаками, и некуда было потьти жаловаться.
Так и жили мы, солдатки, работницы, семейныя и несемейныя, да и настал тот день и час, когда все закричали радосным голосом: "Революція! Свобода!" А у нас, работниц, какой был восторг, мы обнимали друг друга и смеялись, как маленькія дети: "Свобода! Мир на фронте!" И стали выбирать членов Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, и вот я из рабочих женщин была выдвинута членом совета.
Когда открылось собраніе, [152] я сидела и прислушивалась, кто и что говорит, да слышу - одни говорят то, а другие другое. "Ага", - понимаю, - "вот эти товарищи говорят определённо, что войну не надо, землю надо отобрать у помещиков без выкупа и отдать малоземельному крестьянину". Мне это понравилось, я тянусь за этими так называемых большевиков и с ними уже в контакте начинаю работать. И меня товарищи подготовили провезти первое общее женское собрание.
Когда открылось собрание, во всю жизнь женщины работницы собрались свободно и открыто, и я на первом собрании председательствую. И женщины смело высказывали, как нас раньше буржуазія покупала за шапку сухарей.
Первой нашей задачей было просить у нашего хозяйна Летаура прибавки. Он в это время из Ленинграда приехал к нам в Невьянский альтелерийский завод посмотреть, как мы изготовляем снаряды для своих мужей, братьев и отцов. Выбрали делегатов, а хозяйн не хотел с нами разговаривать, но наши товарищи большевики заставили его с нами говорить, и он нам прибавил. И мы опять делаем собрание заводское, и я делаю доклад, как ходили к хозяйну, женщины очень остались довольны.
И с тех пор я начинаю везти работу среди работниц Невьянскаго алтелерийскаго завода, а потом уезжаю в Лысвенский завод и там работаю в Драматическом кружке. Пришлось с трудом организовать кружок и привлечь любителей. А потом переезжаю в Режевской завод, и меня сразу командируют в бывший город Екатеринбург за открытием фуражечной мастерской, и я еду уже как член партии большевиков. А в городе уже областной исполнительный комитет [152об] отступил, и я всё же получаю фуражки и иду на станцию, а поездов уже нету. Нам многим пассажирам пришлост потти пешком до станции Березит.
А в скором времени заходят к нам в Режевской завод чехославяки и прямо в расплох, потому что наши красноармейцы сдали фронт, и они зашли и начали щупать большевиков. И до меня дошла очередь. С винтовками в руках приехали по меня наши белобандиты режевляне и об"явили, что я арестована как большевичка и за то, что агитировала массу за номер шесть голосовать, когда были выбора в Учредительное собрание. И привели меня как преступника, и стали надсмехаться: "Ну, поагитируй нас, ярая коммунистка!" И стали сыпать мне лично всякие гадости и угрозы, и стали приискиваться, зачем была председателем у женщин и говорила против Корнилова, который без боя здал Ригу. И всё время мне говорят: "Скоро поведём тебя расстреливать".
Да и настало то время, что комендант Мартьянов идёт с вооружёнными чехами допрашивать меня, подходит ко мне и говорит: "Ну, испугалась?" И все с наганами, с винтовками, и нагайки в руках. Я уже приготовилась спокойно к расстрелу, и мне нестрашно было помереть за идею социализма, люди гибли тысячами. "А что", - говорю, - "господин комендант, стреляйте".
А всё время нас били и допрашивали в двенадцать часов ночи. Они точно на охоту выходили на нас, терзали, били, что угодно делали. Ну и всё же меня не расстреляли, может, пожелели моих двух маленьких девочек, которых папа только сам приехал с германскаго фронта [153] и водил девочек на свидание ко мне. А потом освобождают меня, и добавляет комендант, что неймёшь право выезжать из Режа. И жила, как в пустыне, боялась выглянуть - все показывают: "А эту коммунистку почему не расстреляли?"
Да пришло то время, когда вернулись наши товарищи, и я снова вступаю в ряды нашей партии, а муж идёт добровольцем на фронт, а я снова начинаю примать участие в работе. Масса несу общественной работы, и выбирают инструктором по содействию семей красноармейских. И я тут работаю, несмотря на то, что уже трое маленьких детей и муж доброволец в Красной армии, и год голодный, нет абсолютно ничего: ни хлеба, ни сена у скота. Надо возить сено, дрова солдаткам, а мужики просят: "Давай брюки и пальто или шубу". А солдатки плачут ко мне, за полы становят: "Ты наша выборная, давай хлеба или давайте мужиков с фронта". Овса нету, мужики не едут, красноармейкам нипочего.
Я собираю собранье активных, т.е. ответственных работников, и тут же военный комиссар, и постановляем мобилизовать мужиков возить сено и дрова, и справить красноармейской семье небольшой ремонт. А сама всё время еду в Свердловск, в уездную комиссию и в упродком за нарядом хлеба и овса. А солдатки не раз покушались растерзать председателя Исполнительнаго комитета, я и товарищ Анна Яковлевна Семёнова морально действовали на солдаток, поясняли, уговаривали, и они нас слушали. Одним словом, был большой авторитет среди массы, устраивали частыя собрании и агитировали солдаток.
А потом организовали артель "Пролетарку". Первый мой шаг, что я поехала в командировку. Получили всё, что надо было, и начали работу, а фонд организовали путём спектаклей. Я организовала и в то же время играла на спектакле сама. [153об] И по сие время наша артель "Пролетарка" так работает хорошо, что чуть ли не примерная.
А потом мы уезжаем из Режа в Егоршинский район, и я подчиняюсь моей тяжёлой болезни - заболевание лёгких от переутомления. И долго пришлось мне лечиться, но всё же болезнь моя ликвидирована. Я, слыша чувство свою энергию, хочу обратно вступить в ряды нашей партии В.К.П.б. и хочу как старая с 1917 года коммунистка, и хочу поработать для общего блага, если же примут меня товарищи!
Теперь только в заключении сего скажу - не место бы в наших рядах теми предателями, которыя предавали рабоче-советскую власть. Долой негодных элементов из рядов нашей коммунистической партии. [154]
Да здравствует наша мощная и крепкая коммунистическая партия! Долой предателей советской власти! Смерть насильникам и эксплоататорам капиталистическаго строя!
Да здравствует свободная женщина, работница и крестьянка, в советской республике! К свету и знанию, женщина! Долой неграмотность и домашнее рабство без сознательнаго мужа!
Т. Баранина
1928 года 2 августа [154об]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.177.Л.152-154об.
1914 года вспыхнула у нас в Россіи и за границей импереалестическая война. Цари и капиталисты из-за захвата чужого имущества поссорились и порешили об"явить войну. Германія и Австрія напали на Россію, а наш царь Николай Романов, нежелея своего народа, выступил против своих врагов. Об"явило царское правительство в лице предателей министров и погнали наших мужей, братьев и отцов защищать интересы русской буржуазіи. И пошли только те люди, которыя работали на фабриках и заводах, и крестьянин от сохи, а эти, которыя управляли нами, сидели в своих хоромах и читали газеты, как разныя Корниловы, Родзянко и Керенскій, продавали наших солдат и позорно сдавали фронт, и отдавали города.
Тяжело жилось нашим товарищам солдатам на фронте. Изменщики всё более и более затягали войну и всё старались захватить побольше капитала, да в это самое время наши передовыя товарищи в лице нашего великаго вождя Владимира Ильича Ленина старались побольше впустить революціоннаго духа среди рабочих на фабриках и заводах. И тогда-то мы все стали понемножко понимать, в чём заключается наша задача войны. Когда нам товарищи стали пояснять из-за чего война - из-за захватов, то мы стали смотреть на администрацію скоса, а они с нам, с беззащитными женщинами обращались, как с собаками, и некуда было потьти жаловаться.
Так и жили мы, солдатки, работницы, семейныя и несемейныя, да и настал тот день и час, когда все закричали радосным голосом: "Революція! Свобода!" А у нас, работниц, какой был восторг, мы обнимали друг друга и смеялись, как маленькія дети: "Свобода! Мир на фронте!" И стали выбирать членов Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, и вот я из рабочих женщин была выдвинута членом совета.
Когда открылось собраніе, [152] я сидела и прислушивалась, кто и что говорит, да слышу - одни говорят то, а другие другое. "Ага", - понимаю, - "вот эти товарищи говорят определённо, что войну не надо, землю надо отобрать у помещиков без выкупа и отдать малоземельному крестьянину". Мне это понравилось, я тянусь за этими так называемых большевиков и с ними уже в контакте начинаю работать. И меня товарищи подготовили провезти первое общее женское собрание.
Когда открылось собрание, во всю жизнь женщины работницы собрались свободно и открыто, и я на первом собрании председательствую. И женщины смело высказывали, как нас раньше буржуазія покупала за шапку сухарей.
Первой нашей задачей было просить у нашего хозяйна Летаура прибавки. Он в это время из Ленинграда приехал к нам в Невьянский альтелерийский завод посмотреть, как мы изготовляем снаряды для своих мужей, братьев и отцов. Выбрали делегатов, а хозяйн не хотел с нами разговаривать, но наши товарищи большевики заставили его с нами говорить, и он нам прибавил. И мы опять делаем собрание заводское, и я делаю доклад, как ходили к хозяйну, женщины очень остались довольны.
И с тех пор я начинаю везти работу среди работниц Невьянскаго алтелерийскаго завода, а потом уезжаю в Лысвенский завод и там работаю в Драматическом кружке. Пришлось с трудом организовать кружок и привлечь любителей. А потом переезжаю в Режевской завод, и меня сразу командируют в бывший город Екатеринбург за открытием фуражечной мастерской, и я еду уже как член партии большевиков. А в городе уже областной исполнительный комитет [152об] отступил, и я всё же получаю фуражки и иду на станцию, а поездов уже нету. Нам многим пассажирам пришлост потти пешком до станции Березит.
А в скором времени заходят к нам в Режевской завод чехославяки и прямо в расплох, потому что наши красноармейцы сдали фронт, и они зашли и начали щупать большевиков. И до меня дошла очередь. С винтовками в руках приехали по меня наши белобандиты режевляне и об"явили, что я арестована как большевичка и за то, что агитировала массу за номер шесть голосовать, когда были выбора в Учредительное собрание. И привели меня как преступника, и стали надсмехаться: "Ну, поагитируй нас, ярая коммунистка!" И стали сыпать мне лично всякие гадости и угрозы, и стали приискиваться, зачем была председателем у женщин и говорила против Корнилова, который без боя здал Ригу. И всё время мне говорят: "Скоро поведём тебя расстреливать".
Да и настало то время, что комендант Мартьянов идёт с вооружёнными чехами допрашивать меня, подходит ко мне и говорит: "Ну, испугалась?" И все с наганами, с винтовками, и нагайки в руках. Я уже приготовилась спокойно к расстрелу, и мне нестрашно было помереть за идею социализма, люди гибли тысячами. "А что", - говорю, - "господин комендант, стреляйте".
А всё время нас били и допрашивали в двенадцать часов ночи. Они точно на охоту выходили на нас, терзали, били, что угодно делали. Ну и всё же меня не расстреляли, может, пожелели моих двух маленьких девочек, которых папа только сам приехал с германскаго фронта [153] и водил девочек на свидание ко мне. А потом освобождают меня, и добавляет комендант, что неймёшь право выезжать из Режа. И жила, как в пустыне, боялась выглянуть - все показывают: "А эту коммунистку почему не расстреляли?"
Да пришло то время, когда вернулись наши товарищи, и я снова вступаю в ряды нашей партии, а муж идёт добровольцем на фронт, а я снова начинаю примать участие в работе. Масса несу общественной работы, и выбирают инструктором по содействию семей красноармейских. И я тут работаю, несмотря на то, что уже трое маленьких детей и муж доброволец в Красной армии, и год голодный, нет абсолютно ничего: ни хлеба, ни сена у скота. Надо возить сено, дрова солдаткам, а мужики просят: "Давай брюки и пальто или шубу". А солдатки плачут ко мне, за полы становят: "Ты наша выборная, давай хлеба или давайте мужиков с фронта". Овса нету, мужики не едут, красноармейкам нипочего.
Я собираю собранье активных, т.е. ответственных работников, и тут же военный комиссар, и постановляем мобилизовать мужиков возить сено и дрова, и справить красноармейской семье небольшой ремонт. А сама всё время еду в Свердловск, в уездную комиссию и в упродком за нарядом хлеба и овса. А солдатки не раз покушались растерзать председателя Исполнительнаго комитета, я и товарищ Анна Яковлевна Семёнова морально действовали на солдаток, поясняли, уговаривали, и они нас слушали. Одним словом, был большой авторитет среди массы, устраивали частыя собрании и агитировали солдаток.
А потом организовали артель "Пролетарку". Первый мой шаг, что я поехала в командировку. Получили всё, что надо было, и начали работу, а фонд организовали путём спектаклей. Я организовала и в то же время играла на спектакле сама. [153об] И по сие время наша артель "Пролетарка" так работает хорошо, что чуть ли не примерная.
А потом мы уезжаем из Режа в Егоршинский район, и я подчиняюсь моей тяжёлой болезни - заболевание лёгких от переутомления. И долго пришлось мне лечиться, но всё же болезнь моя ликвидирована. Я, слыша чувство свою энергию, хочу обратно вступить в ряды нашей партии В.К.П.б. и хочу как старая с 1917 года коммунистка, и хочу поработать для общего блага, если же примут меня товарищи!
Теперь только в заключении сего скажу - не место бы в наших рядах теми предателями, которыя предавали рабоче-советскую власть. Долой негодных элементов из рядов нашей коммунистической партии. [154]
Да здравствует наша мощная и крепкая коммунистическая партия! Долой предателей советской власти! Смерть насильникам и эксплоататорам капиталистическаго строя!
Да здравствует свободная женщина, работница и крестьянка, в советской республике! К свету и знанию, женщина! Долой неграмотность и домашнее рабство без сознательнаго мужа!
Т. Баранина
1928 года 2 августа [154об]
ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.177.Л.152-154об.
