Из Рассказов Облачной страны: Пёс и лев (6)
(Окончание. Начало: 1, 2, 3, 4, 5)
* * *
На другой день, с утра, неожиданно появляется Рю. Ей можно самую тайную переписку доверять: читать моя воспитанница так и не выучена. Я уж сколько раз пробовала с ней заниматься, но как-то мы всё время отвлекались…
Пишет госпожа Намма, мачеха моя. И опять насчёт переезда, но на этот раз, кажется, всё правда плохо. Ей пересказала госпожа Парчовая Изнанка, как отвечал недавно господин глава дома нашего Асано на расспросы об одной своей внучатной невестке. «Беременна, кажется… - И как себя чувствует? - Не знаю. Их каждый раз увозят подальше, чтоб скверны здесь не было, а куда? Даже не знаю… - Но, господин Конопляник… - Да ничего. Они потом возвращаются с младенцами, как правило. Или не возвращаются…»
Это всё к тому, что я с господином Асано теперь в том же родстве: жена его внука. Так что мачеха с подружками пыталась уже наводить справки - а куда таких отвозят? - Толком не понятно. Кто говорит, в усадьбу в двух днях от Столицы, а кто - вообще в имение по ту сторону гор, в родовые земли. И что особенно неприятно, сопровождают их только особые люди главы дома. Никаких старых слуг, никаких мужей, никаких китайцев…
В общем, тут она права: надо посоветоваться. Авось что-нибудь придумаем до того, как подключится моя собственная матушка, потому что тогда потихоньку уже ничего сделать не удастся. Так что я опять вызвала моего супруга, и мы все в носилках отправились к батюшке в усадьбу. Только что без троих У.
Батюшка на службе, братец при Государе. Сидим как заговорщики.
- Может быть, тебя украсть? - предлагает Рю. - Спрятать в землянке и распустить слух, что там живёт оборотень.
- Нет-нет, это дурная примета - рожать в логове оборотня! - всполошилась госпожа Намма. - Господин Хатидзё… а нет ли у тебя на примете уединённого монастыря? Женского, конечно.
- Не уверен, - грустно отвечает мой супруг, - что это лучшее место, чтобы скрываться от главы Обрядовой палаты. А впрочем…
- А какие для этого нужны грамоты? - любопытствует скромно Рэй. - Чтобы не впопыхах…
Даже жалко, что место, где прятали господина Тохаку, уже раскрыто!
И тут наш Урасака докладывает:
- Там к барину пришли. Их много! И двое, кажется, не в себе.
Мы, конечно, сидим в углу за занавесом, но отсюда ничего слышно не будет. А вдруг это уже от господина Конопляного… Продвигаем осторожно занавес вместе с рамой поближе к дверям.
Супруг мой выходит на крыльцо. И поспешно спускается, кланяясь.
А там - двое господ в почтенных летах. Один в должностном платье пятого ранга, другой в домашнем халате. За ними слуги, носильщики, а чуть сбоку - пять или шесть монахов, совсем дряхлых, шеи вытягивают.
- Почтение наставникам! - говорит им господин распорядитель. А уж потом и мирянам отдаёт поклон, - Господин смотритель ворот, господин прежний хранитель сокровищницы… Увы, тесть мой сейчас в Приказе. Могу ли чем-либо…
Так это и есть два Комы? А монахи при чём?
Вот тоже: как быть? Не предусмотрено в доме у следователя Наммы, как без него гостей принимать. Если это правда гости, а не приказные соглядатаи. К себе в покои батюшка чужих пускать запретил. К брату тоже нельзя, там беспорядок.
В итоге господин Хатидзё просит всех пройти в сад. Там, конечно, слива в цвету и всё красиво, только сыро. Но можно смотреть с садового крыльца. Это значит, всё шествие с монахами огибает дом. А мы опять двигаем занавес и пересаживаемся…
Разместились. Тот господин Кома, у которого спина круглая, говорит:
- Ты только не беспокойся. С племянником… э… нашим - всё в порядке, готовится к отъезду. Теперь у нас несчастье.
Другой, с угловатой спиной, сердито объясняет:
- Раз уж твой тесть за наши беды взялся, вот тут для него - ещё одна.
И достаёт из рукава что-то. Показывает моему супругу. Добавляет:
- Нам в Приказ сейчас с этими, - кивает на монахов, - сам понимаешь, нельзя. А отпустить их тоже считаю неуместным. По всему городу разнесут…
С наставниками Закона в дворцовые ворота не пропустят: нечисто, они ж покойников поминают.
- Мы не можем вас покинуть, не завершивши обряда, - молвит кто-то из монахов, - мы уже начали приуготовление…
- То-то и оно, - обрывает его смотритель ворот.
- А что это? - муж мой приглядывается к той штуке, что у Комы в руке. И нарочно для нас, нам-то не видно, переспрашивает, будто дурак, - какая-то туфля?
- Давай так. Я тебе сейчас всё кратко изложу. Это не для записи дело. А ты сходишь в Приказ и передашь среднему советнику всю суть. Мы в долгу не останемся.
- Ну что ж…
- Так вот. Мой… наш племянник оказался в дурацком положении перед всем начальством. Да ещё и неможется ему. Я послал в наш храм, моление чтоб справить, прямо у меня в усадьбе. О здравии и прощении. Помост разборный доставили, собрали, циновками застелили. Монахи подтягиваются, служки. Расставляем утварь. И глядь - курильниц нет!
- Ни одной?
- Главной нет! Родовой, из царства Кудара! Только что я сам ларец проверял: была. А вдруг вместо неё - вот эта дрянь!
И потрясает туфлей.
- Бросаюсь к братцу, - рассказывает господин Кома дальше. - Дай, думаю, у него одолжу! Проверяем: так и его курильница сгинула!
- А вместо неё… - господин Хатидзё косится на второго Кому.
- А вместо - ещё гаже! Дай-ка сюда, - велит господин смотритель брату.
Тот мнётся:
- Может быть, лучше подождать господина советника… Дело-то государственное…
- У советника должно быть основание всё бросить ради нас! Там в Приказе все дела - государственные! Давай!
С великим смущением прежний хранитель сокровищ вытаскивает какой-то листок.
Господин Хатидзё читает. Моргает. Перечитывает.
- И… Вы полагаете, господа… По-вашему, такое мыслимо?
- Немыслимо! Иначе б вас и не тревожили!
- Совершенно невозможно…
- Прошу вас оставаться тут, - решительно говорит распорядитель. - Я сейчас же бегу за господином следователем.
Разве что не добавил: промедленье гибельно! И нет бы через дом пройти к воротам, а заодно и нам объяснить, что там такого небывалого написано.
Батюшка, не чета моему супругу, явился через хозяйственный двор. И не сразу бросился допрашивать господ Ком по второму разу, а сперва затаился у нас. К Комам же выслал господина Хатидзё с сообщением, что следователь скоро будет.
Пришлось ему сесть на садовом крыльце. И поделом: пока он бегал, мы уже наслушались пререканий между братьями и монахами. Выяснилось: мало того, что оба Комы друг друга в краже обвиняют - с разной степенью прямоты - но у старенького монаха тоже есть своё мнение. Подействовал закон воздаяния, считает он: благотворители наказаны за собственную скупость. Вот если бы, ради исцеления племянника, двое дядьёв прислали людей очистить канаву в храме Кудара… Господину распорядителю ничего не осталось, как присоединиться.
Батюшка сел. Посопел. Сравнил две туфли. Они непарные: сходство кончается на том, что обе драные и самые дешёвые. Попросил ещё раз пересказать всё, что мы подслушали. Только мы дошли до того места, как в дом смотрителя ворот принесли молельный помост, - поднял веер:
- Ну-ка! А кто его принёс - говорилось?
- Вроде бы нет…
- Помост, даже разобранный - громоздок! Шайка, что его приволочь смогла, в состоянии полдома вынести!
- Так ведь заметили бы?
- А вот это как раз ещё вопрос! - Развернул веер, обмахнулся. Весна правда на редкость тёплая. - Последнее время мне то и дело почему-то попадаются грузчики. Одни и те же. И носят непонятно что непонятно куда.
- А что за грузчики? - осторожно любопытствую я.
- Трое: повыше, пониже и совсем мелкий. Головы замотаны какими-то тряпками. Изъясняются нечленораздельно - от скромности или по иной причине…
Ой. Не нравится мне такое совпадение примет.
Батюшка складывает веер, со вздохом лезет в рукав:
- Ладно, уточним. Вернёмся к письменным доказательствам. Очень удачно, что среди нас присутствует сегодня знаток материковых почерков. Включая старинные, не так ли?
И протягивает Рэю через загородку тот самый листок, который Кома принёс:
- Что тут, по-твоему, написано, что это за неуставной писарский пошиб - и вообще, какие будут наблюдения?
Рэй пошуршал, покашлял. Сказал:
- На Облачном наречии это будет примерно так. «Горе расхитителям царского достояния и их потомкам на сто поколений! Сокровища земли Кудара - да вернутся в землю Кудара!» По начертаниям знаков, действительно, кударские письмена полуторасотлетней давности. Но по туши и бумаге я бы так не сказал…
- Да с бумагой-то всё ясно, - говорит следователь Намма. - Наша бумага, из края Ямадо. На ней вся Столица пишет.
- Такими знаками?
- То-то и оно, что не такими. Кто у нас может знать старинный заморский почерк?
- Наверное, потомки рода Кома… Может, в их храме тоже… Или кто-то раздобыл образец старинной посольской переписки… Но неужто там, в Кударе, кто-то собирается воевать за восстановление своего царства, против захватчиков? Да что я говорю - «там»! Они, выходит, сюда пробрались…
Через переборку Рэй не видит батюшкиного лица. А я-то вижу. Влипли мы, кажется.
- А этот образец сейчас при тебе? - безмятежно спрашивает господин следователь. - Будь любезен, давай его сюда вместе с запиской. Я сам сравню.
Рэй молчит. Потом восклицает:
- Что за ужасные подозрения?!
А потом добавляет:
- Нет у меня образца. Я - по памяти.
- Великое сокровище - вместительная память, - со вздохом соглашается батюшка. И взмахивает рукавами, - Но зачем? Тебе-то что до царства Кудары?
Рэй опять медлит. Госпожа Намма придвигается ко мне. Женщине в моём положении вредно волноваться. А сейчас, похоже, будет о чём.
- Узы дружбы, - начинает Рэй с расстановкой, - нерасторжимы на протяжении пяти перерождений.
Господин следователь косится на дверь в садик.
- Узнаю Восьмую улицу. Дальше. Ты друг законного наследника Кударского царства? Тамошнего Левого министра в изгнании? Или я слишком робок в домыслах, и ты сам…
Ну, ещё бы. Не успел внук дома Асано на Восьмой улице свести дружбу с загадочным иноземцем, как тот из простого жулика оказался царевичем незнамо какого государства. С далеко идущими замыслами насчёт престола.
Рэю пора бы уже по батюшкиному голосу понять, что дело совсем плохо. Так господин следователь не говорит ни со знакомыми, ни с домочадцами, ни с домочадцами знакомых, даже когда уличает их в многотысячном казнокрадстве. С таким выражением, наверное, лет пятьдесят назад изъяснялся старый Конопляный господин…
- Не царевичи и не министры, - сердито отвечает Рэй. - Они моей матушке помогали. От неё досюда без гроша добрались. Могу ли я повести себя с ними, как скотина?
- Ну, у тебя был выбор, - господин Намма, похоже, нимало не тронут, - с кем вести себя, как скотина. Нашли время!
Ну конечно, кто бы сомневался. Теперь ещё и я окажусь во всём виновата! И муж, потому что попустительствовал.
Батюшка на меня взглядывает. На живот, не в лицо. И видно, что думает: это ведь вы моего внука или внучку пытаетесь загубить своими забавами!
Дитя ворочается. Мне, мол, ничего, меня так просто не заморишь. Да кто тебя пока что слушать-то будет?
- Батюшка, - говорю. - Эти трое… ну да, конечно, ты про них знаешь. Но они правда приехали от рэевой матери, и вообще - там сейчас война. Денег у них нет. Работы не найти, пока Облачного наречия не освоят. А оно, оказывается, сложное. Вот на это время…
- На это время они решили промышлять кражей чужого имущества? Из приличных домов? И у меня под носом? Не стоят такие твоего заступничества.
- А они ж не просто чужое имущество воруют, - поправляю я. - А только уже краденое. Например, у этого заморского царя. Я бы даже сказала - изымают…
- Тяжко им, видать, на чужбине… - вздыхает мачеха.
Господин следователь поднимается на ноги. Поворачивается всем телом, обводи взглядом нас с мачехой, Рэя за загородкой, супруга моего за дверью… Глухо произносит:
- В общем, так, заговорщики. Курильницы - вернуть. Немедленно. Безвозмездно. Впрочем, нет - я за них вам отдам эти ваши… тайные знаки… - и потрясает туфлями.
- Обратно в дом смотрителя ворот и бывшего хранителя сокровищ? - уточняю я.
- Только этого не хватало! Сюда. Мне. Под видом носильщиков, перетаскивающих в родительский дом твою утварь. Тщательно упакованную!
- Хорошо, - грустно откликается Рэй. - Только, может быть, этих курильниц у нас уже и нету…
Тут с садового крыльца входит мой супруг. Облегчённо вздыхает:
- Уф! Насчёт канавы они, наконец, вняли увещеваниям - будут забирать в трубу! Пока господа Комы договариваются, кто из них этим займётся, хоть дух переведу! А… что это с вами?
* * *
К вечеру и гостей, и монахов выпроводили, посулив помочь. Рэй отправился искать этих своих друзей в пяти перерождениях. Господина Хатидзё батюшка сдержанно попросил присмотреть за домом на Восьмой улице, а то мало ли что…
А я ночую в своём старом покое. Рю осталась со мной. Батюшка злится, мачеха тревожится, братец ничего не замечает. А сестрица замечает, но ещё не понимает.
Только под утро собралась я хоть немножко поспать - Рю вдруг вскакивает и шепчет:
- Там кто-то есть!
- Где?
- Снаружи, за переборкой. Пойду посмотрю.
Она вообще хорошо умеет ходить неслышно. Не попадётся, не то что я сейчас. Но что же это - батюшка прав? Доигрались?
Незнакомый голос из сада. Шепотом, но слышным:
- Для твоей госпожи.
Рю возвращается: нож в одной руке под рукавом, а в другой - сливовая ветка. Не с нашего дерева, но тоже ничего.
- Тут письмо привязано.
Кому это, хотела бы я знать. Сестрёнке - рановато. На госпожу Намму не похоже.
Кто-то за мной следит и показывает: знаю, мол, что ты здесь?
Страшновато! Но читаю:
Первую зелень
На поле туманном мне
Просто сыскать ли?
Под прошлогодним листом
Здесь ли найду, что искал?
Почерк незнакомый. Это, конечно, ещё ничего не значит. Но вряд ли Рэй именно сегодня пустился в Облачное стихотворство.
- А он какой? - спрашиваю у Рю.
- Кавалер видный. Постарше нашего господина, ненамного. Одет богато. И в подпитии.
Ещё пьяные ко мне не шатались по ночам! Это и называется - слухи расползлись по Столице? О моём легкомысленном поведении…
- А чего ему надо?
На этот раз Рю нету дольше. Потом из-за перегородки опять громкий шепот:
- Нуждаюсь в совете. По поводу Облачной обители. А ведь известно: тамошними делами госпожа распорядительница заправляет, не кто иной…
Ну, если про нас такие гадости рассказывают, это ещё ничего.
- И что же стряслось в обители? - спрашиваю.
- Мне тут предложили приобрести кое-что в дар. Чтоб монахам поднести. Да не ошибиться, как в прошлый раз, а то неловко вышло… Оно, конечно, хорошо, когда храм сам намекает, чего ему надо. Но как-то уж… В общем, сомнительно. И почему бы не прислать этого их, красноречивца…
- Наставника Нэхамбо?
- Вот-вот. А тут - письмо. Не хотелось бы попасть впросак. И перед распорядителем, и перед настоятелем, и перед наставником моего оболтуса.
Ох, кажется, знаю я, что это за оболтус. И что за наставник.
- А что за дар?
- Звери, - отвечает. - Собака и лев, написано. Медные. Нет ли в том какого-то намёка?
Если это он над нами всеми издевается - ещё о том пожалеет. Но пока ничего не остаётся, как поддержать эту игру. И попробовать выиграть.
- Проницательность загадочного незнакомца достойна изумления! - шепчу. - Действительно - неудобно получится, а может, и хуже того. Звери-то эти - краденые. Из семьи господина наместника.
- Какого наместника?
- Только между нами! Наместника Подгорного края!
Вообще изящному кавалеру, беседуя перед рассветом с дамой, никак не подобает употреблять слов, которые мне послышались. Но, кажется, употребил!
- Так… Спасибо, - с запинкою выговаривает ночной гость. - То есть это меня пытаются выставить вором? Украл, дескать, вещи у родни своего преемника - и хвалится, в храм подносит?
Что ты вор, господин Оданэ, и без того известно. Но - казнокрад, а не грабитель.
- Боюсь, что опорочить пробуют и тебя, и господина наместника, и его родню. И возможно - не столь перед обителью, сколь перед домом Ямадо.
- Понятно, - глубокий вздох. - Кто нас перед Ямадо подставляет, уж и не спрашиваю.
- Не сомневаюсь, что догадаться несложно. Но и супругу моему это было бы… неудобно. Так что вот: а не доставишь ли ты, любезный гость, их сюда?
- Выкупить зверей и принести распорядителю? Или среднему советнику? Как-то это…
- Да не им, а мне! И зверей, и тех, кто их пристраивает, - тоже притащить! В глубокой тайне - и потом о них можно будет забыть.
-Эге… - гость, похоже, задумывается, потом как-то странно фыркает. - Счастлив буду исполнить желание прекрасной госпожи! Доставлю! Привязанными к цветущей ветви… ну, подберу, в общем, к чему привязать!
И исчез.
- Значит, верно рассказывают про господина Оданэ, - укладываюсь я поудобнее, - что он ещё и волокита. Как выпьет, так сразу и пойдёт… по дамам.
- И ни в чём им не отказывает, - кивает Рю.
* * *
За ночь всё, конечно, успеть не удалось. Утром батюшка отправился на службу, потому что праздники как-то незаметно кончились. А как вернулся он домой пообедать - тут я и решила его обрадовать.
- Господа Комы, - спрашиваю, - больше не тревожили?
- Я от них спрятался, - сумрачно говорит господин следователь. - Но зато в Приказе уже все только об этом и говорят: лев и собака? Какие лев и собака?
- Эти, что ли? - любопытствую этак небрежно и покрывало с них стаскиваю.
На самом деле, по-моему, сейчас у нас курильницы делают не хуже, чем в старые времена в царстве Кудара. К тому же эти звери столько всего перенесли… И не только за последние дни: их, похоже, лет двадцать не чистили. Половина дырочек забилась.
Батюшка смотрит на собаку. На льва. На меня. Обводит взором покой.
- Я китайцев отпустила, - говорю. - Чтоб чего не стащили ненароком.
Господин Намма испускает вздох. Загадочно - то ли тяжкий, то ли облегчённый. Мог бы вообще-то и спасибо сказать!
- Только всё равно, батюшка, я кое-чего не поняла. - Я ведь женщина скромная, не всё ж умничать! - Эти трое подложили туфлю, потому что нечаянно узнали про ту, у бывшего хранителя сокровищницы…
- Не будем уточнять, от кого они о ней узнали, - сухо произносит господин следователь. Сердится ещё, что ли?
- Не будем. Но вот откуда она у первого-то Комы в ларце взялась? Точнее, зачем? Весить она никак не весит столько, сколько эта собака, с виду тоже не спутаешь…
Батюшка со значением поднимает веер:
- Полагаю - исключительно для отвода глаз! Китайцы как раз в такое обуваться могут. Но не стремянный господина Тохаку и не сам наместник - у них и платье, и обувь военного образца! Бывший хранитель, думаю, никак не заподозрил бы их по такой примете, даже если бы туфля попала ему в руки.
- А кстати, - спрашивает мачеха, - что же теперь будет с несчастными влюблёнными?
Господин Намма сердито фыркает:
- С чего бы это им быть несчастными? Отправятся с Тохаку в Подгорье - в Столице их никак нельзя оставлять! Подобные женщины бывают болтливы! А там - уж как устроятся. Должен же этот стремянный быть на что-то годен! Во всяком случае, не беспокойся - топиться они все втроём явно не собираются.
Я говорю:
- Только знаешь, может, не стоит эти курильницы просто так возвращать? Я тут посоветовалась с наставником Нэхамбо…
Батюшка выслушал, согласился и поспешил обратно на службу. С видом: глаза бы мои не глядели на китайцев, монахов, львов и собачек!
Это он зря надеялся. Потому что вечером Рэй явился-таки, вместе с моим супругом. Лицо торжественное, в охапке - большой свёрток шуршит.
- Премного сожалею, что доставил столько огорчений этому почтенному дому, - говорит Рэй самым сокрушённым голосом. - Стремясь искупить хоть долю вины, преподношу скромный дар. Для младших поколений, ибо старших одаривать сугубо недостоин.
В свёртке - корзинка, в корзинке - подстилка, на подстилке - собака. Не медная, а живая, беленькая в пятнышках. Щенок ещё, но уже глазками смотрит. Вот мне, когда я маленькая была, такого никто не дарил!
Батюшка в корзинку заглянул. Они со щенком друг к другу принюхались. Пока - недоверчиво. Но прежде чем батюшка успел высказаться, его отстранила кормилица. Вытащила пёсика, ощупала, оглядела с пристрастием. Прислушалась к его вяканью. И одобрила:
- Здоровый. Вырастет!
Ну, в таких делах, по части малых детей, батюшкина кормилица ошибаться не может. Так что к встрече со скромным даром допустили сестрицу. Она вышла, глазами похлопала, встала тоже на четвереньки и пошла на него. Дар не струсил, и стали они друг друга облизывать. И повизгивать.
Наблюдая сие трогательное зрелище, братец мой молвил:
- Пса надлежит вручать, держа за шлейку шуйцей, десницей же указуя на хозяина. Как сказано в «Обряднике».
Только шлейки пока нет. Это уж госпожа Намма и Рю сошьют.
Отвергать дар батюшке уже поздно. Но последнюю попытку он делает. Спрашивает Рэя сурово:
- Где взял?
- Он не жертва хищения, - кивает Рэй на щенка. - Его поднесли монахам: для отпущения на волю. Вместо птичек. А как же на волю, когда животное домашнее? Мы его и забрали для барышни.
- Мы? - приподнимает батюшка бровь.
Господин распорядитель уже открыл было рот: взять вину на себя, если тут есть вина. Но сестрица моя его опередила. Поднял палец, навела на Рэя, твёрдо заявила:
- Хороший!
Ну, тут уж ничего не возразишь…
Весь вечер хороводились вокруг щенка. Рю давала охотничьи наставления. Брат цитировал незнамо что. Когда сестрицу подхватили вместе со щенком и понесли спать, она опять указала на Рэя:
- Теперь - лев!
- Конечно, барышня! - кланяется китаец. - Нарисую тебе такого льва - пятицветного!
Плохо он знает барышню Намму! Нахмурилась, грозно уточнила:
- Живого!
Нэхамбо, монах из храма Облачной Рощи
- Было это близ Срединной Столицы, в первый месяц весны, в третий год Западного Ветра. Двое служилых господ, двоюродные братья, долгие годы жили в разладе. И храм свой забросили в небрежении, поглощённые распрей.
Сталось однажды так: созвал один брат монахов для обряда. Хотел вынуть из сундука для такого случая драгоценную курильницу заморской работы. Медного Льва. И видит: нет курильницы, украдена! Заподозрил брата, бросается к нему - а тот уж навстречу поспешает, и тоже в гневе. В тот самый час проверял он так же свою сокровищницу - и не нашёл Медного Пса, курильницы столь же ценной, парной ко Льву. И тоже родича винит.
Долго они препирались. Позвали стражу Государеву, та ищет - ничего не находит. Решили, наконец, в храме молить о знамении: где искать пропажу?
А в храме том монахи им говорят: не можем надлежаще обустроить моление! Ибо, как каждую весну, подтопляют нас талые воды с гор, и вся святыня грозит рухнуть. Минули, говорят, времена Просветлённого, прошли века подвижничества и прилежного ученичества, и вот, истекает век храмового строительства - близится пора раздоров!
Надобно знать: упрямы нравом были оба брата-мирянина. И услыхав такое, говорят: никогда мы вслед за веком не влеклись, и нынче не поддадимся! А против вашего потопа средство есть - надо воды в канаву отвести.
Вызывают землекопов. Роют отводной ров. И вдруг - ударяет заступ о что-то звонкое! Пошарили в грязи - а там медь старинная. Пёс! Пошарили ещё - Лев!
И тут начали братья спорить: кому из них это знамение явлено. Вот уж заново распря разгорается. На счастье - проезжал мимо храма их общий племянник: человек годами не старый, но разумный и добронравный, щедрый даритель Общины. Даёт почтительный совет: чем ссориться между собою, поднесли бы вы, дядюшки, обретённые сокровища в дар обители!
Так братья и сделали.
В том храме теперь курильницы и стоят, перед главным изваянием. Лев ревёт: «А-аа!», Пёс ворчит: «Ун-нн…», а Просветленный их слушает.
И вот вам пример, как дарительская щедрость превозмогла долгую семейную вражду!
* * *
На другой день, с утра, неожиданно появляется Рю. Ей можно самую тайную переписку доверять: читать моя воспитанница так и не выучена. Я уж сколько раз пробовала с ней заниматься, но как-то мы всё время отвлекались…
Пишет госпожа Намма, мачеха моя. И опять насчёт переезда, но на этот раз, кажется, всё правда плохо. Ей пересказала госпожа Парчовая Изнанка, как отвечал недавно господин глава дома нашего Асано на расспросы об одной своей внучатной невестке. «Беременна, кажется… - И как себя чувствует? - Не знаю. Их каждый раз увозят подальше, чтоб скверны здесь не было, а куда? Даже не знаю… - Но, господин Конопляник… - Да ничего. Они потом возвращаются с младенцами, как правило. Или не возвращаются…»
Это всё к тому, что я с господином Асано теперь в том же родстве: жена его внука. Так что мачеха с подружками пыталась уже наводить справки - а куда таких отвозят? - Толком не понятно. Кто говорит, в усадьбу в двух днях от Столицы, а кто - вообще в имение по ту сторону гор, в родовые земли. И что особенно неприятно, сопровождают их только особые люди главы дома. Никаких старых слуг, никаких мужей, никаких китайцев…
В общем, тут она права: надо посоветоваться. Авось что-нибудь придумаем до того, как подключится моя собственная матушка, потому что тогда потихоньку уже ничего сделать не удастся. Так что я опять вызвала моего супруга, и мы все в носилках отправились к батюшке в усадьбу. Только что без троих У.
Батюшка на службе, братец при Государе. Сидим как заговорщики.
- Может быть, тебя украсть? - предлагает Рю. - Спрятать в землянке и распустить слух, что там живёт оборотень.
- Нет-нет, это дурная примета - рожать в логове оборотня! - всполошилась госпожа Намма. - Господин Хатидзё… а нет ли у тебя на примете уединённого монастыря? Женского, конечно.
- Не уверен, - грустно отвечает мой супруг, - что это лучшее место, чтобы скрываться от главы Обрядовой палаты. А впрочем…
- А какие для этого нужны грамоты? - любопытствует скромно Рэй. - Чтобы не впопыхах…
Даже жалко, что место, где прятали господина Тохаку, уже раскрыто!
И тут наш Урасака докладывает:
- Там к барину пришли. Их много! И двое, кажется, не в себе.
Мы, конечно, сидим в углу за занавесом, но отсюда ничего слышно не будет. А вдруг это уже от господина Конопляного… Продвигаем осторожно занавес вместе с рамой поближе к дверям.
Супруг мой выходит на крыльцо. И поспешно спускается, кланяясь.
А там - двое господ в почтенных летах. Один в должностном платье пятого ранга, другой в домашнем халате. За ними слуги, носильщики, а чуть сбоку - пять или шесть монахов, совсем дряхлых, шеи вытягивают.
- Почтение наставникам! - говорит им господин распорядитель. А уж потом и мирянам отдаёт поклон, - Господин смотритель ворот, господин прежний хранитель сокровищницы… Увы, тесть мой сейчас в Приказе. Могу ли чем-либо…
Так это и есть два Комы? А монахи при чём?
Вот тоже: как быть? Не предусмотрено в доме у следователя Наммы, как без него гостей принимать. Если это правда гости, а не приказные соглядатаи. К себе в покои батюшка чужих пускать запретил. К брату тоже нельзя, там беспорядок.
В итоге господин Хатидзё просит всех пройти в сад. Там, конечно, слива в цвету и всё красиво, только сыро. Но можно смотреть с садового крыльца. Это значит, всё шествие с монахами огибает дом. А мы опять двигаем занавес и пересаживаемся…
Разместились. Тот господин Кома, у которого спина круглая, говорит:
- Ты только не беспокойся. С племянником… э… нашим - всё в порядке, готовится к отъезду. Теперь у нас несчастье.
Другой, с угловатой спиной, сердито объясняет:
- Раз уж твой тесть за наши беды взялся, вот тут для него - ещё одна.
И достаёт из рукава что-то. Показывает моему супругу. Добавляет:
- Нам в Приказ сейчас с этими, - кивает на монахов, - сам понимаешь, нельзя. А отпустить их тоже считаю неуместным. По всему городу разнесут…
С наставниками Закона в дворцовые ворота не пропустят: нечисто, они ж покойников поминают.
- Мы не можем вас покинуть, не завершивши обряда, - молвит кто-то из монахов, - мы уже начали приуготовление…
- То-то и оно, - обрывает его смотритель ворот.
- А что это? - муж мой приглядывается к той штуке, что у Комы в руке. И нарочно для нас, нам-то не видно, переспрашивает, будто дурак, - какая-то туфля?
- Давай так. Я тебе сейчас всё кратко изложу. Это не для записи дело. А ты сходишь в Приказ и передашь среднему советнику всю суть. Мы в долгу не останемся.
- Ну что ж…
- Так вот. Мой… наш племянник оказался в дурацком положении перед всем начальством. Да ещё и неможется ему. Я послал в наш храм, моление чтоб справить, прямо у меня в усадьбе. О здравии и прощении. Помост разборный доставили, собрали, циновками застелили. Монахи подтягиваются, служки. Расставляем утварь. И глядь - курильниц нет!
- Ни одной?
- Главной нет! Родовой, из царства Кудара! Только что я сам ларец проверял: была. А вдруг вместо неё - вот эта дрянь!
И потрясает туфлей.
- Бросаюсь к братцу, - рассказывает господин Кома дальше. - Дай, думаю, у него одолжу! Проверяем: так и его курильница сгинула!
- А вместо неё… - господин Хатидзё косится на второго Кому.
- А вместо - ещё гаже! Дай-ка сюда, - велит господин смотритель брату.
Тот мнётся:
- Может быть, лучше подождать господина советника… Дело-то государственное…
- У советника должно быть основание всё бросить ради нас! Там в Приказе все дела - государственные! Давай!
С великим смущением прежний хранитель сокровищ вытаскивает какой-то листок.
Господин Хатидзё читает. Моргает. Перечитывает.
- И… Вы полагаете, господа… По-вашему, такое мыслимо?
- Немыслимо! Иначе б вас и не тревожили!
- Совершенно невозможно…
- Прошу вас оставаться тут, - решительно говорит распорядитель. - Я сейчас же бегу за господином следователем.
Разве что не добавил: промедленье гибельно! И нет бы через дом пройти к воротам, а заодно и нам объяснить, что там такого небывалого написано.
Батюшка, не чета моему супругу, явился через хозяйственный двор. И не сразу бросился допрашивать господ Ком по второму разу, а сперва затаился у нас. К Комам же выслал господина Хатидзё с сообщением, что следователь скоро будет.
Пришлось ему сесть на садовом крыльце. И поделом: пока он бегал, мы уже наслушались пререканий между братьями и монахами. Выяснилось: мало того, что оба Комы друг друга в краже обвиняют - с разной степенью прямоты - но у старенького монаха тоже есть своё мнение. Подействовал закон воздаяния, считает он: благотворители наказаны за собственную скупость. Вот если бы, ради исцеления племянника, двое дядьёв прислали людей очистить канаву в храме Кудара… Господину распорядителю ничего не осталось, как присоединиться.
Батюшка сел. Посопел. Сравнил две туфли. Они непарные: сходство кончается на том, что обе драные и самые дешёвые. Попросил ещё раз пересказать всё, что мы подслушали. Только мы дошли до того места, как в дом смотрителя ворот принесли молельный помост, - поднял веер:
- Ну-ка! А кто его принёс - говорилось?
- Вроде бы нет…
- Помост, даже разобранный - громоздок! Шайка, что его приволочь смогла, в состоянии полдома вынести!
- Так ведь заметили бы?
- А вот это как раз ещё вопрос! - Развернул веер, обмахнулся. Весна правда на редкость тёплая. - Последнее время мне то и дело почему-то попадаются грузчики. Одни и те же. И носят непонятно что непонятно куда.
- А что за грузчики? - осторожно любопытствую я.
- Трое: повыше, пониже и совсем мелкий. Головы замотаны какими-то тряпками. Изъясняются нечленораздельно - от скромности или по иной причине…
Ой. Не нравится мне такое совпадение примет.
Батюшка складывает веер, со вздохом лезет в рукав:
- Ладно, уточним. Вернёмся к письменным доказательствам. Очень удачно, что среди нас присутствует сегодня знаток материковых почерков. Включая старинные, не так ли?
И протягивает Рэю через загородку тот самый листок, который Кома принёс:
- Что тут, по-твоему, написано, что это за неуставной писарский пошиб - и вообще, какие будут наблюдения?
Рэй пошуршал, покашлял. Сказал:
- На Облачном наречии это будет примерно так. «Горе расхитителям царского достояния и их потомкам на сто поколений! Сокровища земли Кудара - да вернутся в землю Кудара!» По начертаниям знаков, действительно, кударские письмена полуторасотлетней давности. Но по туши и бумаге я бы так не сказал…
- Да с бумагой-то всё ясно, - говорит следователь Намма. - Наша бумага, из края Ямадо. На ней вся Столица пишет.
- Такими знаками?
- То-то и оно, что не такими. Кто у нас может знать старинный заморский почерк?
- Наверное, потомки рода Кома… Может, в их храме тоже… Или кто-то раздобыл образец старинной посольской переписки… Но неужто там, в Кударе, кто-то собирается воевать за восстановление своего царства, против захватчиков? Да что я говорю - «там»! Они, выходит, сюда пробрались…
Через переборку Рэй не видит батюшкиного лица. А я-то вижу. Влипли мы, кажется.
- А этот образец сейчас при тебе? - безмятежно спрашивает господин следователь. - Будь любезен, давай его сюда вместе с запиской. Я сам сравню.
Рэй молчит. Потом восклицает:
- Что за ужасные подозрения?!
А потом добавляет:
- Нет у меня образца. Я - по памяти.
- Великое сокровище - вместительная память, - со вздохом соглашается батюшка. И взмахивает рукавами, - Но зачем? Тебе-то что до царства Кудары?
Рэй опять медлит. Госпожа Намма придвигается ко мне. Женщине в моём положении вредно волноваться. А сейчас, похоже, будет о чём.
- Узы дружбы, - начинает Рэй с расстановкой, - нерасторжимы на протяжении пяти перерождений.
Господин следователь косится на дверь в садик.
- Узнаю Восьмую улицу. Дальше. Ты друг законного наследника Кударского царства? Тамошнего Левого министра в изгнании? Или я слишком робок в домыслах, и ты сам…
Ну, ещё бы. Не успел внук дома Асано на Восьмой улице свести дружбу с загадочным иноземцем, как тот из простого жулика оказался царевичем незнамо какого государства. С далеко идущими замыслами насчёт престола.
Рэю пора бы уже по батюшкиному голосу понять, что дело совсем плохо. Так господин следователь не говорит ни со знакомыми, ни с домочадцами, ни с домочадцами знакомых, даже когда уличает их в многотысячном казнокрадстве. С таким выражением, наверное, лет пятьдесят назад изъяснялся старый Конопляный господин…
- Не царевичи и не министры, - сердито отвечает Рэй. - Они моей матушке помогали. От неё досюда без гроша добрались. Могу ли я повести себя с ними, как скотина?
- Ну, у тебя был выбор, - господин Намма, похоже, нимало не тронут, - с кем вести себя, как скотина. Нашли время!
Ну конечно, кто бы сомневался. Теперь ещё и я окажусь во всём виновата! И муж, потому что попустительствовал.
Батюшка на меня взглядывает. На живот, не в лицо. И видно, что думает: это ведь вы моего внука или внучку пытаетесь загубить своими забавами!
Дитя ворочается. Мне, мол, ничего, меня так просто не заморишь. Да кто тебя пока что слушать-то будет?
- Батюшка, - говорю. - Эти трое… ну да, конечно, ты про них знаешь. Но они правда приехали от рэевой матери, и вообще - там сейчас война. Денег у них нет. Работы не найти, пока Облачного наречия не освоят. А оно, оказывается, сложное. Вот на это время…
- На это время они решили промышлять кражей чужого имущества? Из приличных домов? И у меня под носом? Не стоят такие твоего заступничества.
- А они ж не просто чужое имущество воруют, - поправляю я. - А только уже краденое. Например, у этого заморского царя. Я бы даже сказала - изымают…
- Тяжко им, видать, на чужбине… - вздыхает мачеха.
Господин следователь поднимается на ноги. Поворачивается всем телом, обводи взглядом нас с мачехой, Рэя за загородкой, супруга моего за дверью… Глухо произносит:
- В общем, так, заговорщики. Курильницы - вернуть. Немедленно. Безвозмездно. Впрочем, нет - я за них вам отдам эти ваши… тайные знаки… - и потрясает туфлями.
- Обратно в дом смотрителя ворот и бывшего хранителя сокровищ? - уточняю я.
- Только этого не хватало! Сюда. Мне. Под видом носильщиков, перетаскивающих в родительский дом твою утварь. Тщательно упакованную!
- Хорошо, - грустно откликается Рэй. - Только, может быть, этих курильниц у нас уже и нету…
Тут с садового крыльца входит мой супруг. Облегчённо вздыхает:
- Уф! Насчёт канавы они, наконец, вняли увещеваниям - будут забирать в трубу! Пока господа Комы договариваются, кто из них этим займётся, хоть дух переведу! А… что это с вами?
* * *
К вечеру и гостей, и монахов выпроводили, посулив помочь. Рэй отправился искать этих своих друзей в пяти перерождениях. Господина Хатидзё батюшка сдержанно попросил присмотреть за домом на Восьмой улице, а то мало ли что…
А я ночую в своём старом покое. Рю осталась со мной. Батюшка злится, мачеха тревожится, братец ничего не замечает. А сестрица замечает, но ещё не понимает.
Только под утро собралась я хоть немножко поспать - Рю вдруг вскакивает и шепчет:
- Там кто-то есть!
- Где?
- Снаружи, за переборкой. Пойду посмотрю.
Она вообще хорошо умеет ходить неслышно. Не попадётся, не то что я сейчас. Но что же это - батюшка прав? Доигрались?
Незнакомый голос из сада. Шепотом, но слышным:
- Для твоей госпожи.
Рю возвращается: нож в одной руке под рукавом, а в другой - сливовая ветка. Не с нашего дерева, но тоже ничего.
- Тут письмо привязано.
Кому это, хотела бы я знать. Сестрёнке - рановато. На госпожу Намму не похоже.
Кто-то за мной следит и показывает: знаю, мол, что ты здесь?
Страшновато! Но читаю:
Первую зелень
На поле туманном мне
Просто сыскать ли?
Под прошлогодним листом
Здесь ли найду, что искал?
Почерк незнакомый. Это, конечно, ещё ничего не значит. Но вряд ли Рэй именно сегодня пустился в Облачное стихотворство.
- А он какой? - спрашиваю у Рю.
- Кавалер видный. Постарше нашего господина, ненамного. Одет богато. И в подпитии.
Ещё пьяные ко мне не шатались по ночам! Это и называется - слухи расползлись по Столице? О моём легкомысленном поведении…
- А чего ему надо?
На этот раз Рю нету дольше. Потом из-за перегородки опять громкий шепот:
- Нуждаюсь в совете. По поводу Облачной обители. А ведь известно: тамошними делами госпожа распорядительница заправляет, не кто иной…
Ну, если про нас такие гадости рассказывают, это ещё ничего.
- И что же стряслось в обители? - спрашиваю.
- Мне тут предложили приобрести кое-что в дар. Чтоб монахам поднести. Да не ошибиться, как в прошлый раз, а то неловко вышло… Оно, конечно, хорошо, когда храм сам намекает, чего ему надо. Но как-то уж… В общем, сомнительно. И почему бы не прислать этого их, красноречивца…
- Наставника Нэхамбо?
- Вот-вот. А тут - письмо. Не хотелось бы попасть впросак. И перед распорядителем, и перед настоятелем, и перед наставником моего оболтуса.
Ох, кажется, знаю я, что это за оболтус. И что за наставник.
- А что за дар?
- Звери, - отвечает. - Собака и лев, написано. Медные. Нет ли в том какого-то намёка?
Если это он над нами всеми издевается - ещё о том пожалеет. Но пока ничего не остаётся, как поддержать эту игру. И попробовать выиграть.
- Проницательность загадочного незнакомца достойна изумления! - шепчу. - Действительно - неудобно получится, а может, и хуже того. Звери-то эти - краденые. Из семьи господина наместника.
- Какого наместника?
- Только между нами! Наместника Подгорного края!
Вообще изящному кавалеру, беседуя перед рассветом с дамой, никак не подобает употреблять слов, которые мне послышались. Но, кажется, употребил!
- Так… Спасибо, - с запинкою выговаривает ночной гость. - То есть это меня пытаются выставить вором? Украл, дескать, вещи у родни своего преемника - и хвалится, в храм подносит?
Что ты вор, господин Оданэ, и без того известно. Но - казнокрад, а не грабитель.
- Боюсь, что опорочить пробуют и тебя, и господина наместника, и его родню. И возможно - не столь перед обителью, сколь перед домом Ямадо.
- Понятно, - глубокий вздох. - Кто нас перед Ямадо подставляет, уж и не спрашиваю.
- Не сомневаюсь, что догадаться несложно. Но и супругу моему это было бы… неудобно. Так что вот: а не доставишь ли ты, любезный гость, их сюда?
- Выкупить зверей и принести распорядителю? Или среднему советнику? Как-то это…
- Да не им, а мне! И зверей, и тех, кто их пристраивает, - тоже притащить! В глубокой тайне - и потом о них можно будет забыть.
-Эге… - гость, похоже, задумывается, потом как-то странно фыркает. - Счастлив буду исполнить желание прекрасной госпожи! Доставлю! Привязанными к цветущей ветви… ну, подберу, в общем, к чему привязать!
И исчез.
- Значит, верно рассказывают про господина Оданэ, - укладываюсь я поудобнее, - что он ещё и волокита. Как выпьет, так сразу и пойдёт… по дамам.
- И ни в чём им не отказывает, - кивает Рю.
* * *
За ночь всё, конечно, успеть не удалось. Утром батюшка отправился на службу, потому что праздники как-то незаметно кончились. А как вернулся он домой пообедать - тут я и решила его обрадовать.
- Господа Комы, - спрашиваю, - больше не тревожили?
- Я от них спрятался, - сумрачно говорит господин следователь. - Но зато в Приказе уже все только об этом и говорят: лев и собака? Какие лев и собака?
- Эти, что ли? - любопытствую этак небрежно и покрывало с них стаскиваю.
На самом деле, по-моему, сейчас у нас курильницы делают не хуже, чем в старые времена в царстве Кудара. К тому же эти звери столько всего перенесли… И не только за последние дни: их, похоже, лет двадцать не чистили. Половина дырочек забилась.
Батюшка смотрит на собаку. На льва. На меня. Обводит взором покой.
- Я китайцев отпустила, - говорю. - Чтоб чего не стащили ненароком.
Господин Намма испускает вздох. Загадочно - то ли тяжкий, то ли облегчённый. Мог бы вообще-то и спасибо сказать!
- Только всё равно, батюшка, я кое-чего не поняла. - Я ведь женщина скромная, не всё ж умничать! - Эти трое подложили туфлю, потому что нечаянно узнали про ту, у бывшего хранителя сокровищницы…
- Не будем уточнять, от кого они о ней узнали, - сухо произносит господин следователь. Сердится ещё, что ли?
- Не будем. Но вот откуда она у первого-то Комы в ларце взялась? Точнее, зачем? Весить она никак не весит столько, сколько эта собака, с виду тоже не спутаешь…
Батюшка со значением поднимает веер:
- Полагаю - исключительно для отвода глаз! Китайцы как раз в такое обуваться могут. Но не стремянный господина Тохаку и не сам наместник - у них и платье, и обувь военного образца! Бывший хранитель, думаю, никак не заподозрил бы их по такой примете, даже если бы туфля попала ему в руки.
- А кстати, - спрашивает мачеха, - что же теперь будет с несчастными влюблёнными?
Господин Намма сердито фыркает:
- С чего бы это им быть несчастными? Отправятся с Тохаку в Подгорье - в Столице их никак нельзя оставлять! Подобные женщины бывают болтливы! А там - уж как устроятся. Должен же этот стремянный быть на что-то годен! Во всяком случае, не беспокойся - топиться они все втроём явно не собираются.
Я говорю:
- Только знаешь, может, не стоит эти курильницы просто так возвращать? Я тут посоветовалась с наставником Нэхамбо…
Батюшка выслушал, согласился и поспешил обратно на службу. С видом: глаза бы мои не глядели на китайцев, монахов, львов и собачек!
Это он зря надеялся. Потому что вечером Рэй явился-таки, вместе с моим супругом. Лицо торжественное, в охапке - большой свёрток шуршит.
- Премного сожалею, что доставил столько огорчений этому почтенному дому, - говорит Рэй самым сокрушённым голосом. - Стремясь искупить хоть долю вины, преподношу скромный дар. Для младших поколений, ибо старших одаривать сугубо недостоин.
В свёртке - корзинка, в корзинке - подстилка, на подстилке - собака. Не медная, а живая, беленькая в пятнышках. Щенок ещё, но уже глазками смотрит. Вот мне, когда я маленькая была, такого никто не дарил!
Батюшка в корзинку заглянул. Они со щенком друг к другу принюхались. Пока - недоверчиво. Но прежде чем батюшка успел высказаться, его отстранила кормилица. Вытащила пёсика, ощупала, оглядела с пристрастием. Прислушалась к его вяканью. И одобрила:
- Здоровый. Вырастет!
Ну, в таких делах, по части малых детей, батюшкина кормилица ошибаться не может. Так что к встрече со скромным даром допустили сестрицу. Она вышла, глазами похлопала, встала тоже на четвереньки и пошла на него. Дар не струсил, и стали они друг друга облизывать. И повизгивать.
Наблюдая сие трогательное зрелище, братец мой молвил:
- Пса надлежит вручать, держа за шлейку шуйцей, десницей же указуя на хозяина. Как сказано в «Обряднике».
Только шлейки пока нет. Это уж госпожа Намма и Рю сошьют.
Отвергать дар батюшке уже поздно. Но последнюю попытку он делает. Спрашивает Рэя сурово:
- Где взял?
- Он не жертва хищения, - кивает Рэй на щенка. - Его поднесли монахам: для отпущения на волю. Вместо птичек. А как же на волю, когда животное домашнее? Мы его и забрали для барышни.
- Мы? - приподнимает батюшка бровь.
Господин распорядитель уже открыл было рот: взять вину на себя, если тут есть вина. Но сестрица моя его опередила. Поднял палец, навела на Рэя, твёрдо заявила:
- Хороший!
Ну, тут уж ничего не возразишь…
Весь вечер хороводились вокруг щенка. Рю давала охотничьи наставления. Брат цитировал незнамо что. Когда сестрицу подхватили вместе со щенком и понесли спать, она опять указала на Рэя:
- Теперь - лев!
- Конечно, барышня! - кланяется китаец. - Нарисую тебе такого льва - пятицветного!
Плохо он знает барышню Намму! Нахмурилась, грозно уточнила:
- Живого!
Нэхамбо, монах из храма Облачной Рощи
- Было это близ Срединной Столицы, в первый месяц весны, в третий год Западного Ветра. Двое служилых господ, двоюродные братья, долгие годы жили в разладе. И храм свой забросили в небрежении, поглощённые распрей.
Сталось однажды так: созвал один брат монахов для обряда. Хотел вынуть из сундука для такого случая драгоценную курильницу заморской работы. Медного Льва. И видит: нет курильницы, украдена! Заподозрил брата, бросается к нему - а тот уж навстречу поспешает, и тоже в гневе. В тот самый час проверял он так же свою сокровищницу - и не нашёл Медного Пса, курильницы столь же ценной, парной ко Льву. И тоже родича винит.
Долго они препирались. Позвали стражу Государеву, та ищет - ничего не находит. Решили, наконец, в храме молить о знамении: где искать пропажу?
А в храме том монахи им говорят: не можем надлежаще обустроить моление! Ибо, как каждую весну, подтопляют нас талые воды с гор, и вся святыня грозит рухнуть. Минули, говорят, времена Просветлённого, прошли века подвижничества и прилежного ученичества, и вот, истекает век храмового строительства - близится пора раздоров!
Надобно знать: упрямы нравом были оба брата-мирянина. И услыхав такое, говорят: никогда мы вслед за веком не влеклись, и нынче не поддадимся! А против вашего потопа средство есть - надо воды в канаву отвести.
Вызывают землекопов. Роют отводной ров. И вдруг - ударяет заступ о что-то звонкое! Пошарили в грязи - а там медь старинная. Пёс! Пошарили ещё - Лев!
И тут начали братья спорить: кому из них это знамение явлено. Вот уж заново распря разгорается. На счастье - проезжал мимо храма их общий племянник: человек годами не старый, но разумный и добронравный, щедрый даритель Общины. Даёт почтительный совет: чем ссориться между собою, поднесли бы вы, дядюшки, обретённые сокровища в дар обители!
Так братья и сделали.
В том храме теперь курильницы и стоят, перед главным изваянием. Лев ревёт: «А-аа!», Пёс ворчит: «Ун-нн…», а Просветленный их слушает.
И вот вам пример, как дарительская щедрость превозмогла долгую семейную вражду!