Ломкие болванчики и древние пластические греки (2)
(Окончание; начало здесь)
Дальше Бек де Фукьер переходит к подвижным играм, начиная с игры в жеребьёвку (благо она плавно переходит в игру в горелки).
«Ясно, что обозначая приблизительно время изобретения этой игры, мы разумеем только механизм ея, разсматриваемый во всей совокупности, потому что способ вопрошания судьбы, посредством подбрасывания вверх раковины или какого нибудь предмета с двумя поверхностями, натурально существовал гораздо раньше игры в раковину. Для изобретения сей последней необходима была вся система политических учреждений, между тем как для того. Чтобы выдумать игру в лиц и спод, достаточно было двух ребятишек и плоского кремешка, поднятого на берегу моря».
«Лиц и спод» - это расширительное название для игр типа орлянки, таких в книге много. Прятки с догонялками, скажем, именуются «игрою в утёк».
«Эта игра очень проста. Объяснение Гесvхия слишком кратко. Поллук же даёт более подробностей. После того, как обтянут, говорит от (IХ, 123), глаза одного дитяти повязкою, оно кружится, провозглашая: пойду на охоту за медной мухой \...\; а другие, ответив: пойдёшь, да не поймаешь, бьют его плётками, свитыми из коры пАпvра (или даже руками, прибавляет Эvстафий), до тех пор, пока он не поймает кого-либо из них».
Сюда же попадают и другие игры с рукоприкладством: и «кто тебя ударил?», и «вертушка»:
Потом - уже просто спортивные. «Греки, без сомнения, повиновались тайному художественному инстинкту, когда доводили почти до чрезмерности своё усердие к упражнениям, способствующим полному проявлению пластической красоты. Но сами они, будучи спрошены о цели этих бегов и состязаний в силе и гибкости, наверно ответили бы, что они учреждены в виду образования крепких и ловких воинов, годных для защиты города и свободы». (Иванов в примечании оспаривает этот взгляд: автор-де приписывает грекам римские взгляды, сами же эллины свои инстинкты сознавали и всячески избегали в атлетике «уклонений чувства изящного в дурную сторону»).
Эта серия начинается с перетягивания жгута, потом идут сталкивание атлета с места, борьба обычная и борьба на мосту, многочисленные игры «в войнушку», стрельба из лука, лазание по деревьям - и так вплоть до Юстинианова списка дозволенных спортивных развлечений. Подробно рассматриваются вопросы: ходили ли древние гаеры на руках, и если да, то с каких пор? Или только колесом крутились? Что нам известно о таких-то играх, а что неизвестно, и когда этим можно пренебречь? «Вот игра, очень хорошо известная детям и которая не могла быть неизвестна древним, хотя тексты и памятники не представляют тому доказательств» (речь идёт о чехарде; одно сомнительное свидетельство Бек де Фукьер, впрочем. всё же отыскивает).
И так до наиболее диковинной забавы «скользанье по льду», каковое не все дети древних могли себе позволить. А кто развлекался этим где-нибудь на севере, тот порою и тонул, как показывает приводимая кровавая история про мальчика, который «скользя на Гебре, скованном зимними морозами, сломал лёд, а острая льдина мимонесущейся бистонской реки перерезала ему шею».
«Но нам пора прекратить эту номенклатуру игор и упражнений, которыми занимались дети всех времён, более распространяться об этом было бы, думаю, не интересно», - заканчивает главу автор. А.Иванов, конечно, не может с ним согласиться: «некоторыя из опущенных здесь игор и упражнений частью важнее, частью характеристичнее иных упомянутых…»; учитывая, что его объёмное дополнение начинается с плавания, он, пожалуй, прав.
Затем идут игры, основанные на меткости и ловкости, начиная с пускания блинчиков по воде и кидания камнями. «Но не всегда служили целью предметы неподвижныя и бездушныя. Лафонтен сказал в басне о мальчиках, преследующих своими снарядами голубя: сей возраст жалости не знает…» Впрочем, Бек де Фукьер колеблется, относятся ли подобные забавы к «играм ловкости» или к «играм с животными» по его классификации.
Тут текст даже колоритнее картинки.
Подробнейшим образом разобраны разные виды игр, связанных с тасканием друг друга на закорках: в носильшика, во всадника и в «энкотvлу», со всей их эротической символикой, хотя последнюю автор (и даже переводчик и комментатор) из скромности покрывают завесой умолчаний:
Потом идут бабки, свайка, колки, блошки и дополнения Иванова.
Последняя глава этого выпуска посвящена развлечениям с животными, причём Иванов не замедлил сделать отступление по части глубокого национального инстинкта баснописца Крылова и дать указания зоологам:
«Невозможно дать названия всем играм детей с животными: их тысячи родов, и зависят оне часто от одной фантазии. А что касается до изображения этих игор, то большею частью надобно смотреть на оные, как на каприс воображения художника, где на долю аллегории достаётся наибольший удел. Поэтому мы не будем стараться вносить в наше описание более порядка, чем его доставляет содержание».
Первыми описываются игры с цикадами и кузнечиками (хотя бы потому, что в связи с этим Бек де Фукьер может поцитировать не только древних, но и своего любимца Шенье. Затем идут птицы и четвероногие: «Меня, быстроногого и ушастого зайца, оторванного ещё во младенчестве прямо от груди родительницы, выкармливала с любовью на своём лоне милая и нежная Фаня, питая весенними цветами. Уже и о матери не тужил я; но растолстев у обильного стола, я умер от бесконечного угощения. А она похоронила мой труп подле своего жилища, чтобы в грёзах всегда видеть мою гробницу в соседстве со своим ложем…» В общем, уморили зайчика, а теперь умиляются! И вообще «Анvта, молодая поэтрия, стихи которой мы только что приводили», об играх с животными пишет охотно - и даже в случаях, когда звери выживают (козла, скажем, уморить посложнее, чем зайца или птичку), им не позавидуешь.
«В самой глубокой древности, в эпоху Гомера, как узнаём из семнадцатой книги Одvссеи, рядом со псом, которого приучали к полезным услугам, к охоте или страже, существовала также собака роскоши, товарищ жилища, друг и мученик детей, которыя, в чём нельзя сомневаться, забавлялись тем, что заставляли её делать различные упражнения…»
И так вплоть до дельфинов и слонов. «Также точно как жука, могли привязывать за ножку всякое другое насекомое и даже птицу, что без сомнения случалось очень часто. \…\ Даже неповоротливая черепаха, сделавшись добычею ребёнка, должна была подвергнуться той же участи». И действительно, описывается вазопись, где собаку дразнят черепахой на верёвочке.
Но, конечно, главная тема этого раздела - это петушиные и перепелиные бои.
«Если бои часто происходили на публичных площадях, то можно думать. Что так делалось только в низших классах. У частных лиц, как известно тому, кто знаком с жилищами древних, нет места лучшего столовой для увеселений этого рода…»
На сей забаве и обрывается моя книжка - нескольких последних листов, с подробностями перепелиных боёв и с «Добавкой к предисловию» ещё страниц на десять, отсутствуют. Характерно, что Иванов указывает: «Добавка к предисловию» должна быть помещена в конце всей книги, т.е. после 3-го выпуска.» Но помещает её всё же в конце выпуска первого - сомневаясь, видимо, что русское издание будет доведено до конца. Насколько знаем, сомнения эти оказались вполне обоснованы.
