Дмитрий Ольшанский
Год за годом воспроизводится один и тот же сюжет: выходит либерал и говорит о России как о чужой стране, а о русских как о чужих людях.
Или, напротив, говорит о какой-то другой стране с придыханием, говорит о чужих людях - с нежностью, говорит здесь, нам, на русском языке.
Но про нас так не скажет.
Вот хотя бы недавнее выступление Алексея Навального - там он рассуждает о том, что проблемы русского «этноса» не должны, мол, создавать проблем другим «нациям», а если собственно у русских и есть те трудности, которые стоило бы разрешить, то говорить о них следует через запятую с алкоголизмом народов Крайнего Севера.
Есть у нас, значит, в России еще и такие второстепенные подробности как наличие русского народа
И все это холодно, казенно, пустым бюрократическим языком, лишь бы отвязались.
«Ну, а теперь давайте про интересное, про кровавый режим».
Или поэтка Вера Полозкова - уже никакой не политик, а просто очень известный производитель массово востребованных стихов.
Эта самая Полозкова публикует вдруг рыдательный,
полный страдания текст, где сообщает, что пока мы занимаемся своими мирными делами, в Алеппо гибнут дети, и нам от этого никогда не отмыться - условным «нам», конечно же, потому что в этом жанре либерального плача это «мы» всегда на самом деле значит «они», ведь сама Полозкова, разумеется, стоит сбоку красивая и просто негодует насчет русских оккупантов.
Важно тут то, что тема детей включилась не просто так, из общих гуманных настроений автора (что было бы замечательно), но только и исключительно потому, что это правильные, одобренные международной общественностью дети. Те дети, о которых можно и нужно говорить, если хочешь слыть приличным человеком.
Зато когда в 2014 году гибли дети другие - наши, русские, - я что-то не замечал, чтобы поэтка Полозкова звучно реагировала на происходящее, негодовала
Нет, тогда международная общественность была на другой стороне - а значит, и причин для слез не было.
Это только две такие истории - взятые лишь потому, что эти выступления обсуждались недавно, - но в реальности они происходят постоянно, день за днем.
Если за русских - нет, извините, неинтересно.
А если против - вперед, и с громким криком.
Но почему так происходит, почему они так себя ведут? - вот важный вопрос.
На этот счет есть разные объяснения.
Самое простое, пропагандистское, для самых незатейливых слушателей, состоит в теории заговора
Заплатили, купили, агенты, провокаторы, пятая колонна, что там еще? - телевизор монотонно озвучивает этот список.
Но обсуждать это скучно.
Более осмысленная идея состоит в том, что демонстративно презрительное отношение к той общности, внутри которой существуют «приличные люди», связано с их искренней ненавистью, с их честной высокомерной отчужденностью от нашей коллективной судьбы и наших мест.
Иногда так и бывает - по крайней мере, легкость эмиграции, которую выбирают многие заметные герои этой партии без каких-либо драматических на то причин, заставляет предположить, что им попросту все равно, что здесь и как будет, лишь бы «бежать от духоты и несвободы».
Ну, дай им Бог воздуха и свободы где-то еще.
Но так бывает далеко не всегда.
И вовсе не каждого, кто говорит о России и русских с этой известной интонацией отчуждения, псевдостыда, - можно и в самом деле обвинить в том, что он здесь чужой и ему здесь все чужое
Нет, эту песню часто поют и те люди, которые в каких-то иных обстоятельствах, иных декорациях - могли бы оказаться и страстными патриотами, и просто неравнодушными гражданами, а не только исполнителями арии «о, как мне стыдно за вас».
Так почему же они не с нами?
Мне кажется, они не с нами, потому что здесь, к сожалению, нет никаких «нас».
Что видит в России поверхностный, амбициозный, не склонный к глубокому вглядыванию и присматриванию человек, который склонен ввязываться в политику, ну или хоть в обсуждение общественных дел?
Он видит государственную машину - вполне безличную, жесткую, состоящую из чиновников, разговаривающую со своей страной на канцелярите, то и дело выдающую ошибки разной степени трагичности.
Он видит либеральную публику - сплоченную, взвинченную общими переживаниями, склонную что-нибудь дерзко и громко разоблачать, упирающую на «честность», «правду», «боль» и прочие атрибуты высокого стиля
А больше он не видит никого - так, чтобы было заметно всерьез.
И это значит, что каждый такой человек - если только не выбрал для себя официальную государственную карьеру - пойдет записываться в партию «боли и стыда».
Он же замечает: их много. Кричат они громко. Искренне. Тесно сообщаются между собой. Создают свои этические нормы, речевые манеры и моды. Словом, это среда, частью которой комфортно быть.
И, самое главное, это единственная среда, которая альтернативна государству и телевизору. А другой нет.
А теперь для разнообразия посмотрим по сторонам.
Ну хоть Польшу возьмем.
Очевидно, что в Польше могут сменяться власти, политики и активисты могут пихаться с разной степенью ожесточения, но основой, фундаментом Польши и всего польского - является не «режим», не «система», а сама польская нация
И эта польская нация была, есть и будет - безотносительно Дуды, Валенсы, Качинских, кого угодно еще.
А это, в свою очередь, значит, что если ты хочешь запеть в Польше песню - «о, как мне стыдно за нас, поляков, что мы обидели русских», - ты выступишь не против Дуды, не против Качинского.
Ты выступишь против польской нации как таковой.
И она, нация, тебе сразу напомнит цену твоего выступления - неважно, прав ты или нет.
Ее, нации, отдельное от государства существование, ее субъектность там - просто немыслимо отрицать.
С ней нужно считаться.
У нас не так.
У нас, увы, просто нет политической нации, стоящей отдельно от государства, - до него, после него, мимо него, вне его.
И если решил для себя человек, что ему не по пути с государством, то все, туши свет, для него национальная солидарность как таковая - мгновенно перестает существовать
Ведь если есть только «режим» и ты - то почему бы и не отвязаться от русского вопроса парой казенных слов?
Ведь если есть только «режим» и ты - то хочется вовремя защитить тех детей, которых, мол, бомбит этот самый «режим», а все остальное уже неважно.
И у меня нет ни малейшего сомнения в том, что если бы политическая нация в России жила отдельно от государства, смогла бы родиться и защищать себя, - почти все эти люди пели бы сейчас другие песни.
О, как нам важны русские!
О, как мы скорбим по нашим жертвам!
Они домогались бы аплодисментов не только одной приличной публики, а целого народа.
Но для этого у нас сначала должен быть сам народ - в политическом смысле.
Должен решать, говорить, вмешиваться, настаивать, что-то менять.
К сожалению - пользуясь вечной цитатой - он пока предпочитает безмолвствовать.
Иллюстрация: Коллаж. Картина М.В. Нестерова «Видение отроку Варфоломею» (1890).
Фото Веры Полозковой. Автор: Анна Ульянова Оригинал статьи