Этнопсихология. Фронтир - 1
Надежда Замятина. «Зона освоения (фронтир) и ее образ в американской и русской культурах»
«Системы ценностей в разных странах неодинаковы. То, что поощряется в одной стране, порицается в другой, и наоборот. Почему, например, у нас почти нет "вестернов" по мотивам собственной истории (их можно было бы назвать "истернами")? Как американцы, так и русские еще сравнительно недавно боролись за освоение новых территорий. Бросок через тысячи километров угрюмой сибирской тайги был не менее тяжелым, чем "героический" переход через Аппалачи. Буйный "ковбойский" нрав Дикого Запада не был чужд и нашим окраинам. Почему же мы, в отличие от американцев, не восхищаемся героями нашего Дикого Востока? Почему оказались столь различными роли, отведенные процессу колонизации в русской и американской культурах? Ответ на эти вопросы можно получить, обратившись к истокам формирования национальных традиций...
Реальность и мифы колонизации
Как известно, реальность не всегда совпадает с тем, что о ней думают. Реальность существует по объективным законам, а ее образ чаще всего является порождением других образов (убеждений, заблуждений, традиций, утопий) того общества, где он родился. Образ реальности - общественный миф.
Изучение этого мифа необходимо для познания конкретного общества (порождения той или иной страны, территории, эпохи). Дело в том, что описать социум "сам по себе" очень трудно. Еще труднее оценить честность и непредвзятость такой работы. Сравнение мифов, бытующих в разных культурах по поводу конкретных вещей и явлений, позволяет охарактеризовать общество на основе определенного набора признаков. Такая параметризация делает описание более объективным.
Параметров для характеристики общества можно привести множество. Различные исследователи, сравнивая культуры разных стран и эпох, выясняют их отношение к женщине, богатству, справедливости, славе, собственности...
Процесс заселения новой территории - одна из таких "лакмусовых бумажек", расцвечивающихся особенно красочно при погружении в атмосферу русского и американского обществ.
Осваиваемая окраина - вполне типичное явление. В случае расширения территорий стран на их периферии формировался легко узнаваемый регион порубежья. Его связи с другими регионами, состав населения, особый местный дух - все это повторялось из раза в раз. Порубежья типологически похожи друг на друга (так же как многомиллионные мировые столицы - шумные и многоязычные, или провинциальные городки - тихие и консервативные). Они напоминают зоны, которые образно называют "воротами страны" (обычно это портовый город с его характерной "одесской" атмосферой), или пограничные регионы (уже чуть-чуть "не свои", где часты контакты с "зарубежом", другой говор и т.д.).
Типологическая схожесть, однако, не обеспечивает сходным элементам территориальной структуры (центр, периферия, порубежье и т.д.) одинакового места в иерархии общественных ценностей разных стран (их по-разному воспринимают). Небольшие деревеньки различных стран типологически похожи, но в одной стране эти деревеньки будут лелеять как национальную особенность, в других - "укрупнять"...
Так же обстоит дело и с освоением территории. В США порубежье воспринимается как место свершения подвигов национальных героев, а зачастую и как олицетворение Америки. Оно связано с романтизированной экзотикой индейских атак и погонь по бескрайним прериям. Это прославленная куперовскими романами зона обитания отважных бледнолицых охотников и хитрых индеанок. Суровый край, где "хороший индеец - мертвый индеец". Дикий Запад, где буйствовали в салунах герои вестернов. И именно силуэт ковбоя в характерной шляпе и ковбойская атрибутика во всем мире служат рекламе американских товаров.
В трудах американских историков такая зона (ее принято назвать фронтиром - от английского "frontier", буквально означающего "рубеж, граница") почтительно представляется "воспитателем" нации.
В отечественной культуре героической стороне освоения Сибири, в сравнении с культурой американского Запада, уделено значительно более скромное место. Напротив, зачастую на первый план выходит мрачный образ Сибири-каторги. Вместо гордости за движение вперед - недоумение:
"А птицы все - на Юг,
И люди все - на Юг,
И только мы лишь - на Восток".
А. Городницкий
В научных кругах все чаще слышны голоса, осуждающие расширение территории России: дескать, распыляются силы, отвлекается внимание от слаборазвитого центра страны.
На самом деле, российское порубежье вполне походило на американский Запад. Различия в отношении к ним свидетельствуют о различии в общественных устоях США и России.
Фронтир: где это?
В строгом смысле фронтир - это зона освоения; точнее, территория, социальные и экономические условия которой определяются идущим на ней процессом освоения. Американский историк Ф. Тернер, введший в науку само понятие фронтира, называл его "точкой встречи дикости и цивилизации".[1]
В США подобную зону освоения часто воспринимают как линию, поскольку освоение территории не слишком задерживалось. Вслед за первопроходцами быстро приходила цивилизация. Фронтир определяли, например, как границу между проданной и "ничейной" землями, границу резерваций, наконец, границу между самыми западными штатами и самыми восточными "территориями" (territory - это название административной единицы с особым статусом; чтобы получить статус штата, та или иная "территория" должна была иметь определенную численность населения). Термин "фронтир" официально применялся также для обозначения линии, ограничивающей территорию с плотностью населения менее двух человек на одну квадратную милю.
Исходя из этой традиции, многие ищут линейный фронтир в России и, говоря о российском фронтире, в лучшем случае ограничиваются рассмотрением продвижения на юг засечных черт в Черноземье и Западной Сибири. В худшем случае само существование в России фронтира как передней границы колонизации нередко ставится под сомнение. Ведь Россия всего за полвека распространила свое влияние на обширные земли за Уралом. В 1581 году[2] Ермак отправился в Сибирь, а уже в 1639 году отважные казаки вышли к Тихому океану. За их плечами остались дикая тайга и тундра, цивилизовать которые не удавалось веками. Это ставит многих "искателей фронтира" в тупик и заставляет рассуждать об отсутствии фронтира как отличительной черте восточной составляющей русской колонизации.
Однако выход к океану еще ничего не означал: для сравнения напомним, что отнюдь не достижение Тихого океана американской экспедицией М. Льюиса и У. Кларка в 1805 году ознаменовало собой окончание заселения этой страны.
Фронтир - зона особых социальных условий, а не граница территории, находящейся под юрисдикцией государства, и уж тем более не граница территории, разведанной его жителями (несмотря на этимологию происхождения самого термина и квазилинейность этой зоны в США). Такие зоны в России легко выделяются: современный Центральный район (Залесская Русь) осваивался русскими в XI-XIV веках, так называемый Русский Север - в XV-XVII веках, современный Черноземный Центр - в XVI-XVII веках. Дон и Северный Кавказ - в XVII - начале XIX века, Урал и Сибирь - в XVII-XVIII веках. Дальний Восток - во второй половине XIX - начале XX века (по периодизации Д. Замятина).[3] Каждую из этих "порций", пусть и чрезвычайно обширную, в соответствующее время можно было считать зоной фронтира, или, по-русски, порубежья.
Люди фроитира
На краю обжитой территории в России и США оказывались люди сходной закваски: волей чрезвычайных обстоятельств, из-за неумеренных амбиций или просто непоседливого характера "вытолкнутые" из традиционного общества своей страны. Это отчаявшиеся бедняки, вроде хронически страдавших от неурожаев ирландцев и обитателей лондонского "дна". Русские малоземельные крестьяне, решившиеся на поиски заветного вольного Беловодья. Западноевропейские религиозные сектанты и русские раскольники. Разношерстные ссыльные.[4] Лишенная наследства часть английского дворянства и гордое казачество. Предприимчивые дельцы и просто авантюристы. Степенных благопристойных граждан туманные окраины не манили ни в Америке, ни в России.
Не удивительно, что схожей оказалась и атмосфера, царившая в разные века на осваиваемых окраинах России и США. Это сходство не раз отмечали оказавшиеся в Сибири наблюдатели, знакомые с американской культурой: "Я не иначе смотрю на Сибирь, как на Американские Штаты" (И. Пущин);[5] "Жизнь тут кипит такая, о какой Европа и понятия не имеет. Она... напоминает мне рассказы из американской жизни" (А. Чехов).[6] Эти регионы можно обозначить как Дикий Запад с его обитателями, по любому поводу хватающимися за "кольт", и Дикое Поле, куда выходили "погулять" русские богатыри. Позднее это казачья вольница, наконец, советский Север, полный темных личностей, скитающихся в целях "заколачивания" денег, - короче, территория, где живут "крутые" ребята.
Можно назвать с десяток конкретных отличительных черт "духа" дальней государственной окраины. Приведу их вместе с наиболее яркими характеристиками, данными современниками или более поздними исследователями.
Разумеется, можно найти немало примеров, характеризующих конкретного обитателя или даже группу, общину обитателей фронтира совершенно иным образом, нежели они представлены на данном "портрете". Нижеследующее описание составлено из наиболее характерных, часто упоминаемых черт порубежья, является его "собирательным образом".
(Американцы пишут о США, русские о России.)
Пожалуй, самая яркая особенность порубежья, отличающая его от остальной территории страны, - свобода. Свобода от устоев и традиций (общество состоит в большинстве из приезжих, еще не устоялось - нет и устоев), от классовых или сословных условностей, а при желании - и от своего прошлого. Свобода от каких бы то ни было государственных, общественных, правоохранительных органов.[7] Свобода для всех: жителям порубежья приходилось уважать свободу друг друга, поэтому в порубежье царила стихийная демократия. Свобода позволяла легко воспринимать новое (как в общественных отношениях, так и в быту), ибо с переездом в порубежье был поломан и традиционный образ жизни.
"Их верность демократическим институтам, вера в равенство, ...стремление к эксперименту и предпочтение нового старому отличает народ Соединенных Штатов как единственный в своем роде"[8].
"Следует отметить способность сибиряка к быстрому восприятию новых культурных черт; всякая новизна, раз она пришлась по сердцу, жадно воспринимается и проходит в массу. Этому много способствует отсутствие в характере сибиряка той забитости, которая неблагоприятно отражается на крестьянах многих частей Европейской России... Свобода в пользовании различными благами укоренила в нем известное миросозерцание о присущем ему неотъемлемом праве на жизнь и распоряжение известными благами - наклонность к простору, воле и равенству"[9]
Уникальное свойство - обладание свободой - ощущалось и ценилось многими жителями порубежья: в собственных глазах свобода делала их привилегированным классом.
"Наиболее заметная отличительная черта жизни в новых Штатах в Америке -общая уверенность их жителей в собственной исключительности и их самоуважение по этому поводу"[10]
«Стоит только взглянуть на сытую. коренастую фигуру сибиряка и на его самоуверенный вид, чтобы убедиться, что он не был ни под каким гнетом, не испытывал нужды и чувствует себя равноправным с остальным "привилегированным" сибирским населением»[11]
При случае, в порубежье не боялись подняться за свою свободу с оружием в руках.
"Вера в прогресс - важнейшее свойство, которое англо-американские фронтирме-ны время от времени демонстрировали своим мятежным духом, дававшим себя знать, как только их самостоятельность (freedom of self-advancement) оказывалась под угрозой. Восстания стали возникать уже в начале XVII века, когда первые переселенцы из Англии осознали, что Новый Свет требует новых порядков".[12]
"Главные народные войны зажигаются не в самых задавленных, угнетенных краях, таких, скажем, как Черноземный центр. Среднее Поволжье, нет, они возникают в зонах относительно свободных, и уж потом с казачьих мест пожар переносится в мужицкие, закрепощенные губернии. Оказывается, для того чтобы восстать, чтобы начать, уже нужна известная свобода, которой не хватает помещичьему рабу..."[13]
Привычка к свободе, самоуважение сочетаются в жителях порубежья с сильнейшим индивидуализмом.
"...Мы не утверждаем, что это (жизнь в условиях фронтира. - Н.З.) воспитало самодостаточность - куда там; но это воспитало индивидуализм... Они нашли, что могут своим умом решить любую возникающую проблему"[14]
"Борьба с суровой природой отразилась... не одним одичанием и огрублением, а воспитала отвагу ...привычку действовать в одиночку и самоуверенность"[15]
Развитие этого качества на первый взгляд кажется странным. Суровые условия существования в диком краю требуют, наоборот, объединения усилий - например, при совершении дальних переходов, при борьбе с неприятелем, при раскорчевке леса и т.д. Исторические документы свидетельствуют, что и в американском, и в российском порубежье редко кто действовал в одиночку. "Фронтирмены" проявляли завидное умение при необходимости объединяться во временные коллективы (ассоциации, клубы, отряды, ватаги, банды), оставаясь при этом, что называется, "себе на уме".
В подобной индивидуалистической среде мала роль каких бы то ни было общественных норм. Во многих случаях слабела и роль религии. Даже если на фронтире оказывались религиозные фанатики, их обряды и институты менялись в сторону упрощения.
«Набожности прихожан хватало, чтобы пройти до церкви пять или шесть миль; на преодоление больших расстояний - в 10 или 15 миль - требовалась более пылкая вера. ...Обширность пространства совершила в Виргинии то, на что в Англии потребовались десятилетия теологических споров. ...Виргинцы неосознанно "очищали" англиканскую церковь от присущих ей иерархичности и чрезмерного внимания к обрядам... но пространство не только "очищало" религию, оно во многом охлаждало ее пыл».[16]
"Легкости и грубости нравов много содействовала утрата сибиряком религиозности - этой коренной черты русского народа. Живя раскиданными на огромном расстоянии деревнями в 50-80 и даже 100 верстах от церкви, сибирский крестьянин поневоле бывал в ней очень редко, часто раз в жизни, когда приходилось венчаться. Лишившись в храме могучего возбудителя религиозной настроенности, сибиряк постепенно отвыкал от него и отвык наконец от церкви до такой степени, что потерял желание идти в нее, когда она находилась уже не так далеко от его жилья".[17]
Естественно, снижались и требования морали. Порубежья обеих стран прославились распущенностью нравов и, как сказали бы современные социологи, "тяжелой криминогенной обстановкой".
"Нехватка женщин приводила к понижению уровня половой морали и, безусловно, способствовала огрублению нравов...".[18] "Некоторые рассматривали головорезов как просто участников распространенных в древности судебных поединков, но на современный американский лад".[19]
"Убийца, вор и обольститель внесли пренебрежение ко всякой нравственности, и самые ужасные по жестокости преступления в глухих местах Сибири не производят сильного впечатления... При ведении хозяйства в обширных размерах сибиряки дорожили каждым членом семьи и предпочитали лучше мириться с не совсем безукоризненным поведением взрослых дочерей, чем отпускать их из своего дома замуж".[20]
У жителей порубежья преобладал чисто "материалистический" взгляд на вещи. Развилось неуважительно-ироничное отношение к окружающему, "пересмеивание".
"Мы - совершеннейшие материалисты, увлеченные погоней за Всемогущим Долларом, слепые к культурным ценностям".[21] "Американский юмор и американские народные герои родились вместе. Первыми народными героями стали комические герои... Комическое и героическое смешалось и соединилось между собой в новаторских американских пропорциях".[22]
"Ум ... сибиряка гораздо менее развит и гибок, чем у какого-нибудь нижегородца или ярославца, зато он гораздо более преобладает над чувством... Холодно-рассудочная, практическая расчетливость сибиряков и преобладающая наклонность к материалистическому взгляду на вещи проявляется и в языке... Как придаток к сухорассудочному настроению у сибиряка является наклонность к пересмеиванию... Сибиряки забыли не только вынесенную из России, но и собственную историю; войны, государственная жизнь не возбуждали здесь патриотизма... Заметна и утрата поэтической мечтательности вообще".[23]
Целью жизни для многих обитателей порубежья было обогащение.
"Тяга к богатству - одна из постоянных сил человеческого общества, и если она проявляется здесь с большей силой, чем в Европе, то это... потому, что ее проявление встречает здесь меньше препятствий"[24]
"К сожалению, главным стимулом предприимчивости торгового и промышленного населения была жадность к легкой наживе. Развитие своекорыстных интересов и узко эгоистических мотивов составляет одну из главных темных сторон в характере жителей Сибири"[25]
Фронтир и страна
Жаждущие легкой наживы не случайно попадали на фронтир. С одной стороны, эту легкость обеспечивало отсутствие должного государственного и какого-либо иного контроля. Даже состоявшие на государственной службе сплошь и рядом "богатели многим богатством, а государю приносили от того многого своего богатства мало", иначе говоря, бесстыдно обворовывали казну.[26] Обман, грабеж, в более цивилизованном варианте - финансовая авантюра, взятка - неотъемлемые спутники фронтира.
С другой стороны, огромные территории оставались зачастую незаселенными до открытия их богатейших ресурсов. Не просто облегченные условия для махинаций и разбоя, но и реальные природные богатства были нужны территории, чтобы стать кипучим порубежьем. Богатство территории фронтира тем или иным ресурсом, как правило, определяло его роль в экономике страны. Это внутренняя колония: поставщик ресурсов и потребитель продукции промышленности более развитых территорий.
"Европейская Россия представляла компактную симметрично организованную сферу, в состав которой Сибирь не включалась, - отмечал Г. Потанин. - Сибирь входила в общение с этой округленной сферой только по одному направлению - с востока на запад (и обратно, с запада на восток). Самый обмен товаров у Сибири с Россией не отличался тем равноправием, которое... замечалось в обмене между областями внутри Европейской России; из России на восток везлись фабрикаты, на запад из Сибири только сырье. В составе обмена уже укрывалась мысль о противоположности, о контрасте".[27]
Считается, что богатые сырьем окраины стимулировали развитие экономики "вширь", т.е. экстенсивным путем (до сих пор отличающим хозяйство обеих стран -США и России - от европейского).
Американские окраины поставляли сначала табак (в XVII веке служивший одной из основ экономики страны), потом хлопок, зерно, золото и серебро, наконец, во второй половине XIX века, мясо.
Важнейшим ресурсом российской окраины первоначально были меха - валюта прошлых веков. В середине XVII века, по разным оценкам, от 1/13 до 1/3 государственных доходов составлял доход от сбора сибирской пушнины. К началу XIX века из-за изменения конъюнктуры мирового рынка, моды, а также уменьшения численности пушных зверей в результате охоты заготовка мехов потеряла свое былое экономическое значение.
В это время Сибирь стала поставщиком различных руд, в том числе серебра (добывающегося с начала XVIII века главным образом на Алтае) и золота. В наши дни, как и в годы застоя, экономику страны продолжают кормить сибирские нефте- и газодоллары, выручаемые за продажу "черного" (нефть) и "голубого" (природный газ) "золота" Сибири.
[продолжение следует]
«Системы ценностей в разных странах неодинаковы. То, что поощряется в одной стране, порицается в другой, и наоборот. Почему, например, у нас почти нет "вестернов" по мотивам собственной истории (их можно было бы назвать "истернами")? Как американцы, так и русские еще сравнительно недавно боролись за освоение новых территорий. Бросок через тысячи километров угрюмой сибирской тайги был не менее тяжелым, чем "героический" переход через Аппалачи. Буйный "ковбойский" нрав Дикого Запада не был чужд и нашим окраинам. Почему же мы, в отличие от американцев, не восхищаемся героями нашего Дикого Востока? Почему оказались столь различными роли, отведенные процессу колонизации в русской и американской культурах? Ответ на эти вопросы можно получить, обратившись к истокам формирования национальных традиций...
Реальность и мифы колонизации
Как известно, реальность не всегда совпадает с тем, что о ней думают. Реальность существует по объективным законам, а ее образ чаще всего является порождением других образов (убеждений, заблуждений, традиций, утопий) того общества, где он родился. Образ реальности - общественный миф.
Изучение этого мифа необходимо для познания конкретного общества (порождения той или иной страны, территории, эпохи). Дело в том, что описать социум "сам по себе" очень трудно. Еще труднее оценить честность и непредвзятость такой работы. Сравнение мифов, бытующих в разных культурах по поводу конкретных вещей и явлений, позволяет охарактеризовать общество на основе определенного набора признаков. Такая параметризация делает описание более объективным.
Параметров для характеристики общества можно привести множество. Различные исследователи, сравнивая культуры разных стран и эпох, выясняют их отношение к женщине, богатству, справедливости, славе, собственности...
Процесс заселения новой территории - одна из таких "лакмусовых бумажек", расцвечивающихся особенно красочно при погружении в атмосферу русского и американского обществ.
Осваиваемая окраина - вполне типичное явление. В случае расширения территорий стран на их периферии формировался легко узнаваемый регион порубежья. Его связи с другими регионами, состав населения, особый местный дух - все это повторялось из раза в раз. Порубежья типологически похожи друг на друга (так же как многомиллионные мировые столицы - шумные и многоязычные, или провинциальные городки - тихие и консервативные). Они напоминают зоны, которые образно называют "воротами страны" (обычно это портовый город с его характерной "одесской" атмосферой), или пограничные регионы (уже чуть-чуть "не свои", где часты контакты с "зарубежом", другой говор и т.д.).
Типологическая схожесть, однако, не обеспечивает сходным элементам территориальной структуры (центр, периферия, порубежье и т.д.) одинакового места в иерархии общественных ценностей разных стран (их по-разному воспринимают). Небольшие деревеньки различных стран типологически похожи, но в одной стране эти деревеньки будут лелеять как национальную особенность, в других - "укрупнять"...
Так же обстоит дело и с освоением территории. В США порубежье воспринимается как место свершения подвигов национальных героев, а зачастую и как олицетворение Америки. Оно связано с романтизированной экзотикой индейских атак и погонь по бескрайним прериям. Это прославленная куперовскими романами зона обитания отважных бледнолицых охотников и хитрых индеанок. Суровый край, где "хороший индеец - мертвый индеец". Дикий Запад, где буйствовали в салунах герои вестернов. И именно силуэт ковбоя в характерной шляпе и ковбойская атрибутика во всем мире служат рекламе американских товаров.
В трудах американских историков такая зона (ее принято назвать фронтиром - от английского "frontier", буквально означающего "рубеж, граница") почтительно представляется "воспитателем" нации.
В отечественной культуре героической стороне освоения Сибири, в сравнении с культурой американского Запада, уделено значительно более скромное место. Напротив, зачастую на первый план выходит мрачный образ Сибири-каторги. Вместо гордости за движение вперед - недоумение:
"А птицы все - на Юг,
И люди все - на Юг,
И только мы лишь - на Восток".
А. Городницкий
В научных кругах все чаще слышны голоса, осуждающие расширение территории России: дескать, распыляются силы, отвлекается внимание от слаборазвитого центра страны.
На самом деле, российское порубежье вполне походило на американский Запад. Различия в отношении к ним свидетельствуют о различии в общественных устоях США и России.
Фронтир: где это?
В строгом смысле фронтир - это зона освоения; точнее, территория, социальные и экономические условия которой определяются идущим на ней процессом освоения. Американский историк Ф. Тернер, введший в науку само понятие фронтира, называл его "точкой встречи дикости и цивилизации".[1]
В США подобную зону освоения часто воспринимают как линию, поскольку освоение территории не слишком задерживалось. Вслед за первопроходцами быстро приходила цивилизация. Фронтир определяли, например, как границу между проданной и "ничейной" землями, границу резерваций, наконец, границу между самыми западными штатами и самыми восточными "территориями" (territory - это название административной единицы с особым статусом; чтобы получить статус штата, та или иная "территория" должна была иметь определенную численность населения). Термин "фронтир" официально применялся также для обозначения линии, ограничивающей территорию с плотностью населения менее двух человек на одну квадратную милю.
Исходя из этой традиции, многие ищут линейный фронтир в России и, говоря о российском фронтире, в лучшем случае ограничиваются рассмотрением продвижения на юг засечных черт в Черноземье и Западной Сибири. В худшем случае само существование в России фронтира как передней границы колонизации нередко ставится под сомнение. Ведь Россия всего за полвека распространила свое влияние на обширные земли за Уралом. В 1581 году[2] Ермак отправился в Сибирь, а уже в 1639 году отважные казаки вышли к Тихому океану. За их плечами остались дикая тайга и тундра, цивилизовать которые не удавалось веками. Это ставит многих "искателей фронтира" в тупик и заставляет рассуждать об отсутствии фронтира как отличительной черте восточной составляющей русской колонизации.
Однако выход к океану еще ничего не означал: для сравнения напомним, что отнюдь не достижение Тихого океана американской экспедицией М. Льюиса и У. Кларка в 1805 году ознаменовало собой окончание заселения этой страны.
Фронтир - зона особых социальных условий, а не граница территории, находящейся под юрисдикцией государства, и уж тем более не граница территории, разведанной его жителями (несмотря на этимологию происхождения самого термина и квазилинейность этой зоны в США). Такие зоны в России легко выделяются: современный Центральный район (Залесская Русь) осваивался русскими в XI-XIV веках, так называемый Русский Север - в XV-XVII веках, современный Черноземный Центр - в XVI-XVII веках. Дон и Северный Кавказ - в XVII - начале XIX века, Урал и Сибирь - в XVII-XVIII веках. Дальний Восток - во второй половине XIX - начале XX века (по периодизации Д. Замятина).[3] Каждую из этих "порций", пусть и чрезвычайно обширную, в соответствующее время можно было считать зоной фронтира, или, по-русски, порубежья.
Люди фроитира
На краю обжитой территории в России и США оказывались люди сходной закваски: волей чрезвычайных обстоятельств, из-за неумеренных амбиций или просто непоседливого характера "вытолкнутые" из традиционного общества своей страны. Это отчаявшиеся бедняки, вроде хронически страдавших от неурожаев ирландцев и обитателей лондонского "дна". Русские малоземельные крестьяне, решившиеся на поиски заветного вольного Беловодья. Западноевропейские религиозные сектанты и русские раскольники. Разношерстные ссыльные.[4] Лишенная наследства часть английского дворянства и гордое казачество. Предприимчивые дельцы и просто авантюристы. Степенных благопристойных граждан туманные окраины не манили ни в Америке, ни в России.
Не удивительно, что схожей оказалась и атмосфера, царившая в разные века на осваиваемых окраинах России и США. Это сходство не раз отмечали оказавшиеся в Сибири наблюдатели, знакомые с американской культурой: "Я не иначе смотрю на Сибирь, как на Американские Штаты" (И. Пущин);[5] "Жизнь тут кипит такая, о какой Европа и понятия не имеет. Она... напоминает мне рассказы из американской жизни" (А. Чехов).[6] Эти регионы можно обозначить как Дикий Запад с его обитателями, по любому поводу хватающимися за "кольт", и Дикое Поле, куда выходили "погулять" русские богатыри. Позднее это казачья вольница, наконец, советский Север, полный темных личностей, скитающихся в целях "заколачивания" денег, - короче, территория, где живут "крутые" ребята.
Можно назвать с десяток конкретных отличительных черт "духа" дальней государственной окраины. Приведу их вместе с наиболее яркими характеристиками, данными современниками или более поздними исследователями.
Разумеется, можно найти немало примеров, характеризующих конкретного обитателя или даже группу, общину обитателей фронтира совершенно иным образом, нежели они представлены на данном "портрете". Нижеследующее описание составлено из наиболее характерных, часто упоминаемых черт порубежья, является его "собирательным образом".
(Американцы пишут о США, русские о России.)
Пожалуй, самая яркая особенность порубежья, отличающая его от остальной территории страны, - свобода. Свобода от устоев и традиций (общество состоит в большинстве из приезжих, еще не устоялось - нет и устоев), от классовых или сословных условностей, а при желании - и от своего прошлого. Свобода от каких бы то ни было государственных, общественных, правоохранительных органов.[7] Свобода для всех: жителям порубежья приходилось уважать свободу друг друга, поэтому в порубежье царила стихийная демократия. Свобода позволяла легко воспринимать новое (как в общественных отношениях, так и в быту), ибо с переездом в порубежье был поломан и традиционный образ жизни.
"Их верность демократическим институтам, вера в равенство, ...стремление к эксперименту и предпочтение нового старому отличает народ Соединенных Штатов как единственный в своем роде"[8].
"Следует отметить способность сибиряка к быстрому восприятию новых культурных черт; всякая новизна, раз она пришлась по сердцу, жадно воспринимается и проходит в массу. Этому много способствует отсутствие в характере сибиряка той забитости, которая неблагоприятно отражается на крестьянах многих частей Европейской России... Свобода в пользовании различными благами укоренила в нем известное миросозерцание о присущем ему неотъемлемом праве на жизнь и распоряжение известными благами - наклонность к простору, воле и равенству"[9]
Уникальное свойство - обладание свободой - ощущалось и ценилось многими жителями порубежья: в собственных глазах свобода делала их привилегированным классом.
"Наиболее заметная отличительная черта жизни в новых Штатах в Америке -общая уверенность их жителей в собственной исключительности и их самоуважение по этому поводу"[10]
«Стоит только взглянуть на сытую. коренастую фигуру сибиряка и на его самоуверенный вид, чтобы убедиться, что он не был ни под каким гнетом, не испытывал нужды и чувствует себя равноправным с остальным "привилегированным" сибирским населением»[11]
При случае, в порубежье не боялись подняться за свою свободу с оружием в руках.
"Вера в прогресс - важнейшее свойство, которое англо-американские фронтирме-ны время от времени демонстрировали своим мятежным духом, дававшим себя знать, как только их самостоятельность (freedom of self-advancement) оказывалась под угрозой. Восстания стали возникать уже в начале XVII века, когда первые переселенцы из Англии осознали, что Новый Свет требует новых порядков".[12]
"Главные народные войны зажигаются не в самых задавленных, угнетенных краях, таких, скажем, как Черноземный центр. Среднее Поволжье, нет, они возникают в зонах относительно свободных, и уж потом с казачьих мест пожар переносится в мужицкие, закрепощенные губернии. Оказывается, для того чтобы восстать, чтобы начать, уже нужна известная свобода, которой не хватает помещичьему рабу..."[13]
Привычка к свободе, самоуважение сочетаются в жителях порубежья с сильнейшим индивидуализмом.
"...Мы не утверждаем, что это (жизнь в условиях фронтира. - Н.З.) воспитало самодостаточность - куда там; но это воспитало индивидуализм... Они нашли, что могут своим умом решить любую возникающую проблему"[14]
"Борьба с суровой природой отразилась... не одним одичанием и огрублением, а воспитала отвагу ...привычку действовать в одиночку и самоуверенность"[15]
Развитие этого качества на первый взгляд кажется странным. Суровые условия существования в диком краю требуют, наоборот, объединения усилий - например, при совершении дальних переходов, при борьбе с неприятелем, при раскорчевке леса и т.д. Исторические документы свидетельствуют, что и в американском, и в российском порубежье редко кто действовал в одиночку. "Фронтирмены" проявляли завидное умение при необходимости объединяться во временные коллективы (ассоциации, клубы, отряды, ватаги, банды), оставаясь при этом, что называется, "себе на уме".
В подобной индивидуалистической среде мала роль каких бы то ни было общественных норм. Во многих случаях слабела и роль религии. Даже если на фронтире оказывались религиозные фанатики, их обряды и институты менялись в сторону упрощения.
«Набожности прихожан хватало, чтобы пройти до церкви пять или шесть миль; на преодоление больших расстояний - в 10 или 15 миль - требовалась более пылкая вера. ...Обширность пространства совершила в Виргинии то, на что в Англии потребовались десятилетия теологических споров. ...Виргинцы неосознанно "очищали" англиканскую церковь от присущих ей иерархичности и чрезмерного внимания к обрядам... но пространство не только "очищало" религию, оно во многом охлаждало ее пыл».[16]
"Легкости и грубости нравов много содействовала утрата сибиряком религиозности - этой коренной черты русского народа. Живя раскиданными на огромном расстоянии деревнями в 50-80 и даже 100 верстах от церкви, сибирский крестьянин поневоле бывал в ней очень редко, часто раз в жизни, когда приходилось венчаться. Лишившись в храме могучего возбудителя религиозной настроенности, сибиряк постепенно отвыкал от него и отвык наконец от церкви до такой степени, что потерял желание идти в нее, когда она находилась уже не так далеко от его жилья".[17]
Естественно, снижались и требования морали. Порубежья обеих стран прославились распущенностью нравов и, как сказали бы современные социологи, "тяжелой криминогенной обстановкой".
"Нехватка женщин приводила к понижению уровня половой морали и, безусловно, способствовала огрублению нравов...".[18] "Некоторые рассматривали головорезов как просто участников распространенных в древности судебных поединков, но на современный американский лад".[19]
"Убийца, вор и обольститель внесли пренебрежение ко всякой нравственности, и самые ужасные по жестокости преступления в глухих местах Сибири не производят сильного впечатления... При ведении хозяйства в обширных размерах сибиряки дорожили каждым членом семьи и предпочитали лучше мириться с не совсем безукоризненным поведением взрослых дочерей, чем отпускать их из своего дома замуж".[20]
У жителей порубежья преобладал чисто "материалистический" взгляд на вещи. Развилось неуважительно-ироничное отношение к окружающему, "пересмеивание".
"Мы - совершеннейшие материалисты, увлеченные погоней за Всемогущим Долларом, слепые к культурным ценностям".[21] "Американский юмор и американские народные герои родились вместе. Первыми народными героями стали комические герои... Комическое и героическое смешалось и соединилось между собой в новаторских американских пропорциях".[22]
"Ум ... сибиряка гораздо менее развит и гибок, чем у какого-нибудь нижегородца или ярославца, зато он гораздо более преобладает над чувством... Холодно-рассудочная, практическая расчетливость сибиряков и преобладающая наклонность к материалистическому взгляду на вещи проявляется и в языке... Как придаток к сухорассудочному настроению у сибиряка является наклонность к пересмеиванию... Сибиряки забыли не только вынесенную из России, но и собственную историю; войны, государственная жизнь не возбуждали здесь патриотизма... Заметна и утрата поэтической мечтательности вообще".[23]
Целью жизни для многих обитателей порубежья было обогащение.
"Тяга к богатству - одна из постоянных сил человеческого общества, и если она проявляется здесь с большей силой, чем в Европе, то это... потому, что ее проявление встречает здесь меньше препятствий"[24]
"К сожалению, главным стимулом предприимчивости торгового и промышленного населения была жадность к легкой наживе. Развитие своекорыстных интересов и узко эгоистических мотивов составляет одну из главных темных сторон в характере жителей Сибири"[25]
Фронтир и страна
Жаждущие легкой наживы не случайно попадали на фронтир. С одной стороны, эту легкость обеспечивало отсутствие должного государственного и какого-либо иного контроля. Даже состоявшие на государственной службе сплошь и рядом "богатели многим богатством, а государю приносили от того многого своего богатства мало", иначе говоря, бесстыдно обворовывали казну.[26] Обман, грабеж, в более цивилизованном варианте - финансовая авантюра, взятка - неотъемлемые спутники фронтира.
С другой стороны, огромные территории оставались зачастую незаселенными до открытия их богатейших ресурсов. Не просто облегченные условия для махинаций и разбоя, но и реальные природные богатства были нужны территории, чтобы стать кипучим порубежьем. Богатство территории фронтира тем или иным ресурсом, как правило, определяло его роль в экономике страны. Это внутренняя колония: поставщик ресурсов и потребитель продукции промышленности более развитых территорий.
"Европейская Россия представляла компактную симметрично организованную сферу, в состав которой Сибирь не включалась, - отмечал Г. Потанин. - Сибирь входила в общение с этой округленной сферой только по одному направлению - с востока на запад (и обратно, с запада на восток). Самый обмен товаров у Сибири с Россией не отличался тем равноправием, которое... замечалось в обмене между областями внутри Европейской России; из России на восток везлись фабрикаты, на запад из Сибири только сырье. В составе обмена уже укрывалась мысль о противоположности, о контрасте".[27]
Считается, что богатые сырьем окраины стимулировали развитие экономики "вширь", т.е. экстенсивным путем (до сих пор отличающим хозяйство обеих стран -США и России - от европейского).
Американские окраины поставляли сначала табак (в XVII веке служивший одной из основ экономики страны), потом хлопок, зерно, золото и серебро, наконец, во второй половине XIX века, мясо.
Важнейшим ресурсом российской окраины первоначально были меха - валюта прошлых веков. В середине XVII века, по разным оценкам, от 1/13 до 1/3 государственных доходов составлял доход от сбора сибирской пушнины. К началу XIX века из-за изменения конъюнктуры мирового рынка, моды, а также уменьшения численности пушных зверей в результате охоты заготовка мехов потеряла свое былое экономическое значение.
В это время Сибирь стала поставщиком различных руд, в том числе серебра (добывающегося с начала XVIII века главным образом на Алтае) и золота. В наши дни, как и в годы застоя, экономику страны продолжают кормить сибирские нефте- и газодоллары, выручаемые за продажу "черного" (нефть) и "голубого" (природный газ) "золота" Сибири.
[продолжение следует]