Вольное переложение истории Росии и сопредельных держав.
Средневековая история Балтии являла собой непрерывную борьбу за цивилизацию. Германцы цивилизовали то поляков, то русских. Поляки цивилизовали то германцев, то русских. Русские цивилизовали то поляков, то германцев. Если после всего этого еще и завалялось уцелевшее имущество, его тут же прихватывали приплывавшие с цивилизаторской миссией скандинавы. 3а бескорыстную готовность помочь в строительстве общеевропейского дома их так и называли - кто варягами, кто ворюгами. В зависимости от местного диалекта. Акающие москвичи говорили "варяги", окающие вологодцы - "ворюги". А поляки говорили попросту: "светские курвы".
Был еще один народ, который с превеликой охотой цивилизовали все, а сам он никого цивилизовать даже не порывался по причине своей хронической военной отсталости. Звался этот народец жмотины. И не без основания, ибо у них и снега зимой нельзя было выпросить. Бывало, подъедет какой-нибудь пес-рыцарь, рыцеж, а то и богатырь и попросит: жмотин, дай снегу! Жмотин почешет под хвостом, подумает и скажет: - Отнако, самим мало! Саттана перкеле, есдит тут, микрант епаный!
- У, жмотин! - ругался пес-рыцарь, рыцеж, а то и богатырь. Посла чего обрывал хвост животину, старательно подпаливал его хутор, бесчестил жен и дядьев, чад и домочадцев и уезжал, малость этим утешенный.
Регулярное обрывание хвостов, поджоги и бесчестье привели к тому, что жмотины стали чуточку интеллигентнее и даже додумались дать взятку начальству, чтобы оно писало их отныне не жмотинами, а жмудинами. У них даже завелась знать, чем простодушные жмудины были удивлены несказанно.
- Во, братцы! - изумленно восклицали они. - Добро бы воши, дело знакомое, а тут - знать. Это чего ж с нею делать-то?
Пошли просить совета к верховному жрецу ихнего бога Пердунаса. Жрец этот что ни день ходил кривой, как турецкая сабля, так его и прозвали - Криве-кривейто.
Жмудины громко сделали в честь бога Пердунаса одноименное приветствие, после чего вопросили жреца насчет знати. Но Криве-кривейто был кривой, как охапка ятаганов, говорить членораздельно не мог, только беспрестанно славил Пердунаса. Жмудины ушли, несолоно хлебавши. Тем временем знать в лице князя Кейстута творчески пораскинула мозгами и догадалась:
- Налоги надо драть, вот что!
И Кейстут объявил кейституцию - вроде национализации, только еще хуже, потому что под метелку... Даже последнюю шерсть со жмудинов состригли на матрацы в счет недоимок. Мимоходом Кейстут, благо дело нехитрое, смастерил двух сыновей. Сыны возросли. Одного прозвали Скрывайла - за проворство характера. Как только сопрет что-нибудь, так скроет, что и с собаками не сыщешь. Второй звался Ябайла - по причине живости плоти и полной неспособности таковую обуздывать. Даже шибко отдаленные татары пугали строптивых верблюдиц:
-Ужо Ябайлу покличем!
А верблюдицы толпой неслись доиться. Татары были народом кочевого вероисповедания и после попыток цивилизовать всех соседей быстро сошли со сцены.
Кейстут со своей кейституцией вскоре доигрался. Поблизости, на кейстутово несчастье, оказался пес-рыцарь Дрек фон Пферд, болван редкостный. Если другие рыцари с грехом пополам могли нацарапать на стене вражеского замка матерное слово из трех букв, сделав в нем всего две ошибки, то Дрек и этого не умел. Зато бдителен был, спасу нет. Вот и теперь не оплошал, на борза коня садяся.
В штаб-квартире Тевтонского ордена в те поры гульба была. Рыцари жрали шнапс, неумело портили девок, а посреди всего этого бардака восседал трезвехонький великий магистр и печалился: "3ащитнички веры Христовой, мля... Самому нажраться, что ли?"
Тут влетел Дрек фон Пферд и заорал:
- Партайгеноссе псы-рыцари! Вы тут шнапс лакаете, а там Кейстут конституцию вводит!
- Ишь ты, Бисмарк нашелся! - обиделись псы-рыцари. - Запрягайте, хлопцы, коней!
Великий магистр пытался их остановить, здраво подозревая, что Дрек опять что-то напутал. Но рассвирепевшие рыцари помчались к Кейстуту и сгоряча убили его до смерти. Обнаружив свою ошибку, они, как честные люди, впрочем, извинились перед вдовой:
-Гроссе ошибочка, матка, щврштенн? Яйко, млеко, шнель!
Во Жмуди настало безначалие. Скрывайло где-то скрывался. Ябайла... ну, а что другого от него ждать? между делом он еще посеял ростки атеизма - к нему, дико похмельному, заявился Криве-кривейто и на всю тронную хижину восславил Пердунаса. Облевавшийся Рыгайло велел изрубить и Пердунаса, и Криве - первого на дрова, а второго просто так. Услышав о столь решительной борьбе с язычеством, папа Гонорий отправил к Ябайле аббата в сутане, но Ябайла спьяну принял аббата за бабу.
Больше аббаты к Ябайле не ездили, как ни увещевал их папа, обещая в случае чего канонизировать. Видя крах надежд на крещение Жмуди, папа Гонорий скончался от одноименной хвори.
Лежал как-то Ябайла и гадал, чем бы себя обессмертить. Тут пришла его мамынька, княгиня Улиана, и укорила:
- Опять валяешься, ирод? Нет, чтоб на какой престол залезть!
Ябайла почесал муде и философски заметил:
- А вот жили б мы в Испании, мамынька, звалась бы ты не Улиана, а Хулиана! Гы-ы!
Мамынька ахнула его по головушке дубовым посохом - посох в куски, а башке хоть бы хны! - и подала светлую идею:
-Ты вон жопу пролеживаешь, а в Польше Ядвига Венгерская не замужем!
- Мадьярки - оне страстные, - оживился Ябайла. - Ежели с шампанским и под румынский оркестр... Коня мне!
Он прискакал в Краков, вперся во дворец без доклада, как натуральная деревенщина, и пошел по коридорам, вопя:
- Ядвига, курф Ябайла здеся!
Королевна Ядвига ответить ему не могла - ротик был занят.
Виновник этого, некий Вильгельм Австрийский, жутко пыжился оттого, что может обучить прекрасную мадьярку модным парижским политесам. Ябайла, дитя природы, и к ним ввалился без стука, а от увиденного отвесил челюсть до пупа:
- Это что вы тут? Это как это?
- Сие по-французски зовется ля минет, - гордо ответил В. Австрийский. - А вообще-то стучать полагается, когда в апартаменты лезете, чтобы дам не фраппировать-с...
Ябайла, как человек практический, пропустил его замечания мимо ушей и перешел к вещам конкретным:
- Ну, ежели это минет, так не видала ты минетов, Ядзя! Во, гляди!
Сравнение, в самом деле, было не в пользу австрияка. А потому Ядвига не особенно и протестовала, когда непосредственный Ябайла сгреб В. Австрийского и выкинул в окно, нимало не заботясь, куда тот упадет.
Разобиженный Вильгельм скликал шляхту. Шляхта сбежалась, звеня саблями, попивая горилку и возмущаясь:
-То есть вовсе негодзиво, панове-братики! Будет тут каждый на нашу крулевну ябайло разевать! Мы б и сами...
Но тут появилась ублаготворенная Ядвига. Следом шествовал Ябайла, уже в напяленной задом наперед королевской короне, но без штанов, к коим у себя в лесах не привык. Он гордо обозрел шляхту и порадовал ее:
- А супружница моя, промежду прочим, уже брюхатая! Энтузиазма не вижу!
Подхалимы тут же заорали:
- Нех жие круль Ябайла!
Но эстеты роптали:
- Круль-то круль, але благозвучие... В других державах Людовикусы да Генрихи, в Баварии вон даже Максимилиан имеется, а у нас, проше бардзо, Ябайла какая-то! Что в Европах скажут?
Тут вылез какой-то монашек, метивший в епископы:
- А давайте мы его латинизируем! Нех будет Ябелло! Донна, белла донна... А чего? В епископы бы мне, ваше величество...
- В ебископы, так в ебископы, - махнул рукой новоявленный Ябелло. - Только непременно династию хочу, чтоб по благородному! Нехай так и пишутся - Ябеллоны.
Династия Ябеллонов оказалась квелая и через сто девяносто два года вымерла окончательно.
- Тьфу, лаццаки! - возмущалась шляхта. - Не могли уж восемь лет продержаться ради круглой даты, а там и вымирали бы, сколько влезет! Что в Европах окажут?
Тут кто-то спьяну предложил:
- А давайте круля выбирать! Из самых выносливых!
- Голова! - обрадовалась шляхта. - Вон давеча французский принц заходил, насчет престола интересовался! Даешь лягушатника, братики! В Париж без визы ездить будем…
Выбрали француза. Француз помер через год - не осилил ведра старки.
Пожав плечами, выбрали мадьяра Батория, за удаль прозванного Стефан.
Этот не боялся ни старки, ни турок, но под Веной, когда среди трофеев оказался никем до того не виданный кофе, Стефан принял его за изюм, наелся горстями и помер от запора. Шляхта уже привычно выбрала кого-то еще. Так она развлекалась двести лет. А поскольку выборного короля, ясный пень, уважать и бояться как-то не с руки, приличные люди стали сторониться польского трона, как чумы. И потому польские землепашцы не единожды имели случай наблюдать такую сцену: напрямик по лугам несся какой-нибудь бедолага, а следом летела шляхта с собаками, арканами и арбалетами. Упустив жертву, шляхта орала:
- Эй, быдло - Пан Кшепшицюльский тут не пробегал?
- Да вроде нет, - чесало в затылке быдло. - Украл чего?
- Темнота! - ржала шляхта. - Мы его крулем выбрали, а он утек! Ага… А вона-вона-вона! 3а мельницей! Лови круля! Собак спускай! Пан Заглоба, заходи слева, уйдет ведь, курва!
Примерно так проходили выборы. Ябайла, должно быть, ворочался в гробу. Спасаясь от выборщиков, пан Станислав Понятовский добежал до самого Санкт-Петербурга, сгоряча влетел в постель Екатерины да так там и остался, как ни грозил ему кулаком из-за трюмо Гришка Потемкин.
Братья Орловы, как ни дико, совершенно трезвые, бродили у дворца и мрачно стращали, что вновь возмутят гвардию. Обозленная шляхта наняла казака Похмельку Пугачева, чтобы он взял Москву с Петербургом и доставил им Понятовского. Похмелька тут же объявил себя Лжепетром, но по неграмотности вместо Петербурга поперся в Оренбург, по простоте своей его и полагая столицею - а что, большой город, одних кабаков три штуки...
Франция интриговала, Англия гадила, в Коломне вовсе уж непонятно зачем объявился законный сын патриарха Никона от второго брака. Расстроенная Екатерина увещевала Понятовского:
- Друг мой, ну почему бы тебе не вернуться наконец в фатерлянд?
- Не могу, Кася! - рыдал Понятовский. - Крулем сделают!
Добрая Екатерина пожалела его, вызвала Суворова и попросила:
- Лександра Фасильевич, хоть ты помог бы бедной вдове!
Суворов закукарекал петухом и запрыгал через стулья, упрятав мимоходом в карман звезду Андрея Первозванного:
- Пуля дура, штык молодец, пруссаку близдец! Кукареку!
- Руссише швайне! - мягко укорила его императрица, пряча в комод дамский орден св. Екатерины, чтобы обожавший награды вояка и его не спер. - Герр Суворов, меня в данный момент не Пруссия, а Польша будирует...
- Ась? - задумался Суворов, прибрав в сапог Владимира с мечами. -Ну, однохренственно, и Польшу разъясним... Чудо-богатыри, сюда!
Ко дворцу двое суток сносили и свозили чудо-богатырей и еще сутки отпаивали рассолом. Когда они смогли лупать глазами, Суворов воззвал:
- Чудо-богатыри! Сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид... Тьфу, не то! Недаром помнит вся Россия про день Бородина... Не то! Англия ждет, что каждый исполнит... да как же оно-то... Ага! Орлы!!! Вон там, на два лаптя правее солнышка - Варшава, а в Варшаве - старка бочками! Не посрамим государыню, мать вашу!
- Ы-ы! - взревели чудо-богатыри. - Иде старка? Ице Варшава?
Через два часа Варшава пылала.
Был еще один народ, который с превеликой охотой цивилизовали все, а сам он никого цивилизовать даже не порывался по причине своей хронической военной отсталости. Звался этот народец жмотины. И не без основания, ибо у них и снега зимой нельзя было выпросить. Бывало, подъедет какой-нибудь пес-рыцарь, рыцеж, а то и богатырь и попросит: жмотин, дай снегу! Жмотин почешет под хвостом, подумает и скажет: - Отнако, самим мало! Саттана перкеле, есдит тут, микрант епаный!
- У, жмотин! - ругался пес-рыцарь, рыцеж, а то и богатырь. Посла чего обрывал хвост животину, старательно подпаливал его хутор, бесчестил жен и дядьев, чад и домочадцев и уезжал, малость этим утешенный.
Регулярное обрывание хвостов, поджоги и бесчестье привели к тому, что жмотины стали чуточку интеллигентнее и даже додумались дать взятку начальству, чтобы оно писало их отныне не жмотинами, а жмудинами. У них даже завелась знать, чем простодушные жмудины были удивлены несказанно.
- Во, братцы! - изумленно восклицали они. - Добро бы воши, дело знакомое, а тут - знать. Это чего ж с нею делать-то?
Пошли просить совета к верховному жрецу ихнего бога Пердунаса. Жрец этот что ни день ходил кривой, как турецкая сабля, так его и прозвали - Криве-кривейто.
Жмудины громко сделали в честь бога Пердунаса одноименное приветствие, после чего вопросили жреца насчет знати. Но Криве-кривейто был кривой, как охапка ятаганов, говорить членораздельно не мог, только беспрестанно славил Пердунаса. Жмудины ушли, несолоно хлебавши. Тем временем знать в лице князя Кейстута творчески пораскинула мозгами и догадалась:
- Налоги надо драть, вот что!
И Кейстут объявил кейституцию - вроде национализации, только еще хуже, потому что под метелку... Даже последнюю шерсть со жмудинов состригли на матрацы в счет недоимок. Мимоходом Кейстут, благо дело нехитрое, смастерил двух сыновей. Сыны возросли. Одного прозвали Скрывайла - за проворство характера. Как только сопрет что-нибудь, так скроет, что и с собаками не сыщешь. Второй звался Ябайла - по причине живости плоти и полной неспособности таковую обуздывать. Даже шибко отдаленные татары пугали строптивых верблюдиц:
-Ужо Ябайлу покличем!
А верблюдицы толпой неслись доиться. Татары были народом кочевого вероисповедания и после попыток цивилизовать всех соседей быстро сошли со сцены.
Кейстут со своей кейституцией вскоре доигрался. Поблизости, на кейстутово несчастье, оказался пес-рыцарь Дрек фон Пферд, болван редкостный. Если другие рыцари с грехом пополам могли нацарапать на стене вражеского замка матерное слово из трех букв, сделав в нем всего две ошибки, то Дрек и этого не умел. Зато бдителен был, спасу нет. Вот и теперь не оплошал, на борза коня садяся.
В штаб-квартире Тевтонского ордена в те поры гульба была. Рыцари жрали шнапс, неумело портили девок, а посреди всего этого бардака восседал трезвехонький великий магистр и печалился: "3ащитнички веры Христовой, мля... Самому нажраться, что ли?"
Тут влетел Дрек фон Пферд и заорал:
- Партайгеноссе псы-рыцари! Вы тут шнапс лакаете, а там Кейстут конституцию вводит!
- Ишь ты, Бисмарк нашелся! - обиделись псы-рыцари. - Запрягайте, хлопцы, коней!
Великий магистр пытался их остановить, здраво подозревая, что Дрек опять что-то напутал. Но рассвирепевшие рыцари помчались к Кейстуту и сгоряча убили его до смерти. Обнаружив свою ошибку, они, как честные люди, впрочем, извинились перед вдовой:
-Гроссе ошибочка, матка, щврштенн? Яйко, млеко, шнель!
Во Жмуди настало безначалие. Скрывайло где-то скрывался. Ябайла... ну, а что другого от него ждать? между делом он еще посеял ростки атеизма - к нему, дико похмельному, заявился Криве-кривейто и на всю тронную хижину восславил Пердунаса. Облевавшийся Рыгайло велел изрубить и Пердунаса, и Криве - первого на дрова, а второго просто так. Услышав о столь решительной борьбе с язычеством, папа Гонорий отправил к Ябайле аббата в сутане, но Ябайла спьяну принял аббата за бабу.
Больше аббаты к Ябайле не ездили, как ни увещевал их папа, обещая в случае чего канонизировать. Видя крах надежд на крещение Жмуди, папа Гонорий скончался от одноименной хвори.
Лежал как-то Ябайла и гадал, чем бы себя обессмертить. Тут пришла его мамынька, княгиня Улиана, и укорила:
- Опять валяешься, ирод? Нет, чтоб на какой престол залезть!
Ябайла почесал муде и философски заметил:
- А вот жили б мы в Испании, мамынька, звалась бы ты не Улиана, а Хулиана! Гы-ы!
Мамынька ахнула его по головушке дубовым посохом - посох в куски, а башке хоть бы хны! - и подала светлую идею:
-Ты вон жопу пролеживаешь, а в Польше Ядвига Венгерская не замужем!
- Мадьярки - оне страстные, - оживился Ябайла. - Ежели с шампанским и под румынский оркестр... Коня мне!
Он прискакал в Краков, вперся во дворец без доклада, как натуральная деревенщина, и пошел по коридорам, вопя:
- Ядвига, курф Ябайла здеся!
Королевна Ядвига ответить ему не могла - ротик был занят.
Виновник этого, некий Вильгельм Австрийский, жутко пыжился оттого, что может обучить прекрасную мадьярку модным парижским политесам. Ябайла, дитя природы, и к ним ввалился без стука, а от увиденного отвесил челюсть до пупа:
- Это что вы тут? Это как это?
- Сие по-французски зовется ля минет, - гордо ответил В. Австрийский. - А вообще-то стучать полагается, когда в апартаменты лезете, чтобы дам не фраппировать-с...
Ябайла, как человек практический, пропустил его замечания мимо ушей и перешел к вещам конкретным:
- Ну, ежели это минет, так не видала ты минетов, Ядзя! Во, гляди!
Сравнение, в самом деле, было не в пользу австрияка. А потому Ядвига не особенно и протестовала, когда непосредственный Ябайла сгреб В. Австрийского и выкинул в окно, нимало не заботясь, куда тот упадет.
Разобиженный Вильгельм скликал шляхту. Шляхта сбежалась, звеня саблями, попивая горилку и возмущаясь:
-То есть вовсе негодзиво, панове-братики! Будет тут каждый на нашу крулевну ябайло разевать! Мы б и сами...
Но тут появилась ублаготворенная Ядвига. Следом шествовал Ябайла, уже в напяленной задом наперед королевской короне, но без штанов, к коим у себя в лесах не привык. Он гордо обозрел шляхту и порадовал ее:
- А супружница моя, промежду прочим, уже брюхатая! Энтузиазма не вижу!
Подхалимы тут же заорали:
- Нех жие круль Ябайла!
Но эстеты роптали:
- Круль-то круль, але благозвучие... В других державах Людовикусы да Генрихи, в Баварии вон даже Максимилиан имеется, а у нас, проше бардзо, Ябайла какая-то! Что в Европах скажут?
Тут вылез какой-то монашек, метивший в епископы:
- А давайте мы его латинизируем! Нех будет Ябелло! Донна, белла донна... А чего? В епископы бы мне, ваше величество...
- В ебископы, так в ебископы, - махнул рукой новоявленный Ябелло. - Только непременно династию хочу, чтоб по благородному! Нехай так и пишутся - Ябеллоны.
Династия Ябеллонов оказалась квелая и через сто девяносто два года вымерла окончательно.
- Тьфу, лаццаки! - возмущалась шляхта. - Не могли уж восемь лет продержаться ради круглой даты, а там и вымирали бы, сколько влезет! Что в Европах окажут?
Тут кто-то спьяну предложил:
- А давайте круля выбирать! Из самых выносливых!
- Голова! - обрадовалась шляхта. - Вон давеча французский принц заходил, насчет престола интересовался! Даешь лягушатника, братики! В Париж без визы ездить будем…
Выбрали француза. Француз помер через год - не осилил ведра старки.
Пожав плечами, выбрали мадьяра Батория, за удаль прозванного Стефан.
Этот не боялся ни старки, ни турок, но под Веной, когда среди трофеев оказался никем до того не виданный кофе, Стефан принял его за изюм, наелся горстями и помер от запора. Шляхта уже привычно выбрала кого-то еще. Так она развлекалась двести лет. А поскольку выборного короля, ясный пень, уважать и бояться как-то не с руки, приличные люди стали сторониться польского трона, как чумы. И потому польские землепашцы не единожды имели случай наблюдать такую сцену: напрямик по лугам несся какой-нибудь бедолага, а следом летела шляхта с собаками, арканами и арбалетами. Упустив жертву, шляхта орала:
- Эй, быдло - Пан Кшепшицюльский тут не пробегал?
- Да вроде нет, - чесало в затылке быдло. - Украл чего?
- Темнота! - ржала шляхта. - Мы его крулем выбрали, а он утек! Ага… А вона-вона-вона! 3а мельницей! Лови круля! Собак спускай! Пан Заглоба, заходи слева, уйдет ведь, курва!
Примерно так проходили выборы. Ябайла, должно быть, ворочался в гробу. Спасаясь от выборщиков, пан Станислав Понятовский добежал до самого Санкт-Петербурга, сгоряча влетел в постель Екатерины да так там и остался, как ни грозил ему кулаком из-за трюмо Гришка Потемкин.
Братья Орловы, как ни дико, совершенно трезвые, бродили у дворца и мрачно стращали, что вновь возмутят гвардию. Обозленная шляхта наняла казака Похмельку Пугачева, чтобы он взял Москву с Петербургом и доставил им Понятовского. Похмелька тут же объявил себя Лжепетром, но по неграмотности вместо Петербурга поперся в Оренбург, по простоте своей его и полагая столицею - а что, большой город, одних кабаков три штуки...
Франция интриговала, Англия гадила, в Коломне вовсе уж непонятно зачем объявился законный сын патриарха Никона от второго брака. Расстроенная Екатерина увещевала Понятовского:
- Друг мой, ну почему бы тебе не вернуться наконец в фатерлянд?
- Не могу, Кася! - рыдал Понятовский. - Крулем сделают!
Добрая Екатерина пожалела его, вызвала Суворова и попросила:
- Лександра Фасильевич, хоть ты помог бы бедной вдове!
Суворов закукарекал петухом и запрыгал через стулья, упрятав мимоходом в карман звезду Андрея Первозванного:
- Пуля дура, штык молодец, пруссаку близдец! Кукареку!
- Руссише швайне! - мягко укорила его императрица, пряча в комод дамский орден св. Екатерины, чтобы обожавший награды вояка и его не спер. - Герр Суворов, меня в данный момент не Пруссия, а Польша будирует...
- Ась? - задумался Суворов, прибрав в сапог Владимира с мечами. -Ну, однохренственно, и Польшу разъясним... Чудо-богатыри, сюда!
Ко дворцу двое суток сносили и свозили чудо-богатырей и еще сутки отпаивали рассолом. Когда они смогли лупать глазами, Суворов воззвал:
- Чудо-богатыри! Сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид... Тьфу, не то! Недаром помнит вся Россия про день Бородина... Не то! Англия ждет, что каждый исполнит... да как же оно-то... Ага! Орлы!!! Вон там, на два лаптя правее солнышка - Варшава, а в Варшаве - старка бочками! Не посрамим государыню, мать вашу!
- Ы-ы! - взревели чудо-богатыри. - Иде старка? Ице Варшава?
Через два часа Варшава пылала.