(no subject)
Мне нравится быть взрослой. Удручает только одно: дураков вокруг стало заметно больше. Людей тревожат какие-то мелкие чувства и страстишки. Хотя, если по-честному, то просто вокруг меня много молодых людей, которых волнуют штуки, которые я уже прошла. Так что количество дураков, пожалуй, все же не изменилось. Кроме того, я сама иногда с удовольствием пополняю этот легион.
Как-то душной аргентинской ночью сидели мы с Анитой у нас на балконе в доме что на пересечение улиц Хункаль и Угартече. Пили вино. Смотрели на соседей.
Аргентинцы - люди без личного пространства. Вернее, без строгих границ. При встрече они крепко обнимаются и целуются. Если обнять человека не позволяет расстояние, то они распахивают двери, окна, занавески и приглашают наблюдать их жизнь во всем разнообразии жен, мужей, детей, стариков и домашних животных.
Мы с Анитой медленно привыкали. Включить свет - задернуть занавески. Такой у нас инстинкт. Выключить свет - выйти на балкон.
Однажды дом напротив показал нам голого мужчину. Сначала он был в полотенце, потом сдернул его и стал рахмахивать над головой. Мы с Анитой замолчали и переглянулись. Мне кажется, наши эмоции были одиноковы: смущение, порыв встать и уйти с балкона, неловковсть за собственную чопорность что давно вышла из тренда.
Решение за нас принял, как обычно, чокнутый город, который вот уже две недели обращал нас в свою веру нараспашку. Мы остались досмотреть. Ничто не нарушало картины вечера. Все кусочки мозаики были расставлены с удивительной гармонией. Жар декабрьской ночи, запах бензина, гул авениды Санта Фе, мерцание телевизионных бликов в очках у грузной старухи, смех девчонки, читающей журнал, две женщины, сжавшие бокалы с вином в руках, с улыбкой наблюдающие за голым мужчиной с полотенцем в руках.
Как-то душной аргентинской ночью сидели мы с Анитой у нас на балконе в доме что на пересечение улиц Хункаль и Угартече. Пили вино. Смотрели на соседей.
Аргентинцы - люди без личного пространства. Вернее, без строгих границ. При встрече они крепко обнимаются и целуются. Если обнять человека не позволяет расстояние, то они распахивают двери, окна, занавески и приглашают наблюдать их жизнь во всем разнообразии жен, мужей, детей, стариков и домашних животных.
Мы с Анитой медленно привыкали. Включить свет - задернуть занавески. Такой у нас инстинкт. Выключить свет - выйти на балкон.
Однажды дом напротив показал нам голого мужчину. Сначала он был в полотенце, потом сдернул его и стал рахмахивать над головой. Мы с Анитой замолчали и переглянулись. Мне кажется, наши эмоции были одиноковы: смущение, порыв встать и уйти с балкона, неловковсть за собственную чопорность что давно вышла из тренда.
Решение за нас принял, как обычно, чокнутый город, который вот уже две недели обращал нас в свою веру нараспашку. Мы остались досмотреть. Ничто не нарушало картины вечера. Все кусочки мозаики были расставлены с удивительной гармонией. Жар декабрьской ночи, запах бензина, гул авениды Санта Фе, мерцание телевизионных бликов в очках у грузной старухи, смех девчонки, читающей журнал, две женщины, сжавшие бокалы с вином в руках, с улыбкой наблюдающие за голым мужчиной с полотенцем в руках.