Мама и мои отношения. Кукла
Мама и мои отношения
Глава 2
Кукла
Мне трудно писать эту книгу прежде всего из-за огромного количества материала о боли. Иногда мне кажется, что сквозь меня, как в фильмах про войну, проходят огромные темные эшелоны людей, погибших от репрессий. Я стараюсь не чувствовать весь объем их горя и боли, - он стоит за их спиной огромным космосом, и тогда мне хочется выть, а не плакать. Точнее и правильнее было бы назвать эту книгу «Прерванное горе», - погибших на войне оплакали, а репрессированных нет. Как выть по своему уведенному мужу, если и тебя за этот вой уведут? С кем тогда останутся твои дети? Окаменевшие женщины с намертво сжатыми губами, огромная территория женщин, у которых только что безумная больная страна-убийца забрала мужчин, - и спустя три года война забрала еще раз оставшихся.
Я уверена, что массовое истребление нации в годы репрессий должно быть названо словом «геноцид» и никак иначе. В 21-м веке, в 2017 году, в центре Москвы, мне приходится работать с последствиями тридцатых годов ХХ-го века. Будничность рассказов об этом сбивает с ног. Участники моих групп в массе своей не осознают, как и в чем пострадали их семьи в тот период. Я захожу через маленькую дверь, через семейную историю, и за этой дверкой стоит черный мерзлый ад.
Несколько комнат в большой деревенской избе или в городской квартире, пахнет пирогами, которые печет хозяйка, тепло и топится печка, прабабушка и прадедушка еще молоды и только поженились, они комсомольцы, он в фуражке, она с гвоздиками. На старых фотографиях у молодой женщины накрашены губы: хочется быть красивой всегда, даже если жизнь бедна. У них рождается первенец, потом дочка. Проходит два года - и дом выморожен, стены ободраны, с них сорваны семейные фотографии, валяется сломанная кукла, по комнатам ходят чужие люди в сапогах, никто не воет, не плачет, не сопротивляется, все ушли молча, уехали на грузовиках, подводах, в эшелонах, просто отдали свое: «а потом прадеда забрали, нашу семью сослали в Казахстан, прабабушка была беременной, моя бабушка родилась там, а мама потом на Севере», буднично говорит молодая женщина почти век спустя. Запрос, с которым она приходит в группу - сколько бы она ни сделала, ей все мало, она не может ни заснуть, ни отдохнуть, ни «полюбить себя». В семье почти нет мужчин, но есть дети и мама, которую нужно опекать. Как бы много ни зарабатывала моя клиентка, никогда нет денег, все куда-то отдается и раздается, и невозможно, никак невозможно купить себе яркое новое платье: почему-то нельзя. И духи нельзя, лучше детям на кружок, и выспаться нельзя, отчего-то страшно спать сколько хочешь.
Никто из группы не спрашивает «куда прадеда забрали?». Все знают, это так просто - пришли и забрали. Чужие, безымянные, никогда не виданные, какие-то нереальные, выморочные люди из темного мира навсегда увели под руки родного, живого, прокуренного, бородатого, веселого, тогда еще молодого прадеда Илью, а потом в эти комнаты вселились соседи: увидели в окно, как дочка играет с новой куклой, и донесли: японский шпион папа этой девочки, иначе откуда кукла?
На допросах следователи многим показывали доносы. За подписью друзей, соседей, коллег, товарищей по работе. Те, кто выжил, сходили с ума и от этого тоже.
Восемьдесят лет спустя правнуки и правнучки этих людей боятся лифтеров, вахтеров, соседей, покупать себе хорошее, писать в сети об успехе, они рассказывают, что было запрещено выходить во двор с едой или в красивом платье. Семейная история, неосознанная и плохо видимая, утерявшая причину и актуальность, ставшая легендой, болтается в системе в виде жесточайшего запрета: нельзя куклу, обновку, нельзя достаточно денег, нельзя хвастаться, гордиться собой, нельзя успех, нельзя жить хорошо. Нельзя.
И не живут.
Юлия Рублева,
«Мама и мои отношения», март, 2017
Вся книга пишется тут - https://www.facebook.com/momandrelationship/
#мамаимоиотношения
фото http://www.oytoy.ru/interesting/307-vintagnie-fotografii-devochka-s-kukloy.html
Глава 2
Кукла
Мне трудно писать эту книгу прежде всего из-за огромного количества материала о боли. Иногда мне кажется, что сквозь меня, как в фильмах про войну, проходят огромные темные эшелоны людей, погибших от репрессий. Я стараюсь не чувствовать весь объем их горя и боли, - он стоит за их спиной огромным космосом, и тогда мне хочется выть, а не плакать. Точнее и правильнее было бы назвать эту книгу «Прерванное горе», - погибших на войне оплакали, а репрессированных нет. Как выть по своему уведенному мужу, если и тебя за этот вой уведут? С кем тогда останутся твои дети? Окаменевшие женщины с намертво сжатыми губами, огромная территория женщин, у которых только что безумная больная страна-убийца забрала мужчин, - и спустя три года война забрала еще раз оставшихся.
Я уверена, что массовое истребление нации в годы репрессий должно быть названо словом «геноцид» и никак иначе. В 21-м веке, в 2017 году, в центре Москвы, мне приходится работать с последствиями тридцатых годов ХХ-го века. Будничность рассказов об этом сбивает с ног. Участники моих групп в массе своей не осознают, как и в чем пострадали их семьи в тот период. Я захожу через маленькую дверь, через семейную историю, и за этой дверкой стоит черный мерзлый ад.
Несколько комнат в большой деревенской избе или в городской квартире, пахнет пирогами, которые печет хозяйка, тепло и топится печка, прабабушка и прадедушка еще молоды и только поженились, они комсомольцы, он в фуражке, она с гвоздиками. На старых фотографиях у молодой женщины накрашены губы: хочется быть красивой всегда, даже если жизнь бедна. У них рождается первенец, потом дочка. Проходит два года - и дом выморожен, стены ободраны, с них сорваны семейные фотографии, валяется сломанная кукла, по комнатам ходят чужие люди в сапогах, никто не воет, не плачет, не сопротивляется, все ушли молча, уехали на грузовиках, подводах, в эшелонах, просто отдали свое: «а потом прадеда забрали, нашу семью сослали в Казахстан, прабабушка была беременной, моя бабушка родилась там, а мама потом на Севере», буднично говорит молодая женщина почти век спустя. Запрос, с которым она приходит в группу - сколько бы она ни сделала, ей все мало, она не может ни заснуть, ни отдохнуть, ни «полюбить себя». В семье почти нет мужчин, но есть дети и мама, которую нужно опекать. Как бы много ни зарабатывала моя клиентка, никогда нет денег, все куда-то отдается и раздается, и невозможно, никак невозможно купить себе яркое новое платье: почему-то нельзя. И духи нельзя, лучше детям на кружок, и выспаться нельзя, отчего-то страшно спать сколько хочешь.
Никто из группы не спрашивает «куда прадеда забрали?». Все знают, это так просто - пришли и забрали. Чужие, безымянные, никогда не виданные, какие-то нереальные, выморочные люди из темного мира навсегда увели под руки родного, живого, прокуренного, бородатого, веселого, тогда еще молодого прадеда Илью, а потом в эти комнаты вселились соседи: увидели в окно, как дочка играет с новой куклой, и донесли: японский шпион папа этой девочки, иначе откуда кукла?
На допросах следователи многим показывали доносы. За подписью друзей, соседей, коллег, товарищей по работе. Те, кто выжил, сходили с ума и от этого тоже.
Восемьдесят лет спустя правнуки и правнучки этих людей боятся лифтеров, вахтеров, соседей, покупать себе хорошее, писать в сети об успехе, они рассказывают, что было запрещено выходить во двор с едой или в красивом платье. Семейная история, неосознанная и плохо видимая, утерявшая причину и актуальность, ставшая легендой, болтается в системе в виде жесточайшего запрета: нельзя куклу, обновку, нельзя достаточно денег, нельзя хвастаться, гордиться собой, нельзя успех, нельзя жить хорошо. Нельзя.
И не живут.
Юлия Рублева,
«Мама и мои отношения», март, 2017
Вся книга пишется тут - https://www.facebook.com/momandrelationship/
#мамаимоиотношения
фото http://www.oytoy.ru/interesting/307-vintagnie-fotografii-devochka-s-kukloy.html