еще про апу
Я давно думаю о путешествии с апой. Когда-то она говорила, что мы поедем вместе в Индию. Помню, я спросила ее тогда, куда именно мы поедем? Я пыталась оценить организационные вопросы. «В ста-а-арые места, - ответила апа нараспев, - там все не так, как сейчас». «Нужно что-то подготовить?» - «Нет, не беспокойся, мы встретим там одного человека, он сейчас живет, не раньше жил, и он нам поможет, сделает что надо». «А в каком городе мы его встретим? Куда покупать билет?» - «Это не важно, куда бы ты ни купила билет, мы его встретим...»
И это - апа. Ее характер. То, чему мне еще нужно у нее учиться и учиться.
Я знаю, что это - правда, как только я начинаю делать то, что важно и правильно, люди сами встречаются, и двери открываются, происходят удивительные совпадения. Я знаю это. Но почему я забываю так жить?
Когда я приглашала апу в Москву, в Киев и Петербург, она оба раза решала взять с собой детей. И я была рада этому. Так мне самой ситуация виделась более безопасной. Я знала, что при детях она будет более социальной. Не станет напрямую конфликтовать с тем, как сегодня все устроено в городе, в нашем негармоничном обществе. Не будет показывать нам совсем уж жестко, кто мы и как мы живем. Апа жалеет своих детей. Не создает при них опасных и провокационных ситуаций. Себя она не жалеет совсем. Меня - пожалуй все-таки жалеет, но не сильно.
Она очень чувствительна к балансу и дисбалансу, к чистоте каждого жеста и к несправедливости. У себя в Унгуртасе она на какое то время создала пространство, полное смысла. Где каждое действие, каждый домашний питомец, каждое слово или ситуация были важны, "работали". Ночью люди видели важные, яркие, иногда даже вещие сны. Днем - наблюдали удивительные совпадения. На горе и у реки - молились. Природа стала храмом, каждый камень - местом силы, люди - учителями, многие из них - семьей. Паломники исцелялись от болезней. Непонятно почему. Апа много раз говорила,что она сама никого не лечит. Лечит - место. Кто-то решил, что речь о конкретной сопке - о Горе Дракона, как ее тут называют. Нет. Любое место может стать таким. Если его чтить как святыню. Если быть внимательным, пробужденным, если чувствовать себя и других, находясь в нем.
Таков ее космос. Апы. Ее сон. Маленький казахский рай - пахнущий баранами, с очень простым бытом и кучей грешных душ, ищущих умиротворения. Она создала его, и только она могла удерживать его таким. Без ее присутствия, без ее невероятного осознанного внимания все угасало. Как то неуловимо изменялось, стоило ей уехать ненадолго. Становилось обычным что ли...
В нашем мире, который рвет на части психику, сжимает сердце и подавляет чувства человека, апа приходила в гневное состояние, и была способна на прямое столкновение с существующим порядком. Она могла кричать, не сдерживаясь и не глядя ни на кого. Кричать прямо в небо. Высказывая все, что она думает и видит. Призывая к порядку. Кого? Того, кто допустил такую жизнь? Того, кто видит это? Кто знает? А могла она быть и тихой, сострадательной, принимающей реальность как она есть. Но для того должны были быть веские причины.
Безопасность детей всегда была для нее важна. Материнское в апе, возможно, противоречило неуправляемости суфийского Мастера, но оно же делало апу более человечной в моих глазах. Поэтому я была рада присутствию в городе с нами апашкиных детей. Возможно, пригласив и их я лишила себя тогда сильного опыта переживания ситуаций, которые могла бы создать «вольная» апа. Но так сложилось. Что было - то было. Да, я знала, что немного сдрейфила, выбрала компромисс, не была готова к еще большим переживаниям. Не настолько я пока смела и свободна. А может быть, для всех так было лучше. Сейчас, скорее всего, я поступила бы так же. Хотя... Не знаю. Все меняется. Возможно, я стала смелей.
Апа видела, как я чувствую происходящее, знала что я помню и драку в мавзолее Туркестана, и другие ситуации, и порой поддразнивала меня, говоря кому-нибудь: «Я сейчас ти-и-и-хо. Мальчик, девочка, кричать не могу. Она знает». И подмигивала мне.
Единственный момент, когда она не могла полностью скрыть себя, был в Киеве. Кивеляне неоднократно приглашали апу с детьми посетить Лавру. И, разумеется, пещеры с мощами святых. В конце концов, все собрались «на экскурсию» в Святое место.
У входа в Лавру апа вдруг стала отставать ото всех, пропуская детей и наших друзей из Киева вперед. Она точно хотела, чтобы они ушли и потеряли ее из виду. А меня она явно начала задерживать - то возле каких-то ларьков с сувенирами, то просто взяв за локоть - как бы для большей устойчивости. Я знала, как быстро апа умеет ходить, и понимала, что этот медленный неуверенный шаг - неспроста. Я понимала, что посещение святых не может быть для апы просто прогулкой, как по Эрмитажу, например. На всякий случай я оставила видеокамеру в машине. Тут уже было не до видео. Я знала, что будет острая ситуация. И даже догадывалась, какая.
Перед мощами святых апа встала на колени и начала молиться. Как всегда и везде - в полный голос, и, как все догадываются, Бога она называла Алла. В православном монастыре.
Прибежала охрана, казаки. Я вступила в переговоры, стала им объяснять что-то про гостя города, и что сейчас человек помолится и уйдет, и что мы проводим выставку, еще что-то в том же роде... Разумеется, подействовало это слабо - апу сразу вязать не стали, но силой вытолкали вон.
«Бала, вот у тебя жена казашка будет, она к тебе в церковь войдет? Молиться будет? Я не к тебе пришла, я к ним пришла!» - кричала она, показывая на мощи святых. И это было правдой - она пришла к ним, как к друзьям, как к старшим, почтить их и прочесть свою молитву.
Казаки стояли в проходе и не давали ей войти снова. Апа гневалась, на глазах ее появились слезы, она крутила рукой у виска - «Шарики не работают, не знаешь что делаешь!» Ситуация накалялась, вот вот и ее начнут арестовывать. Я начала требовать их командира, чтобы потянуть время и немного сбить с толку охрану. «Это вопрос не вашей компетенции, где командир? Зовите его!» «Его нет». «Он у вас что, без мобильного телефона перемещается? Звоните!» Это было им как-то понятно, а апа тем временем прямо у входа закончила свою молитву, развернулась и направилась к выходу, сильной и быстрой походкой. Я что то там еще сказала казакам, и побежала за ней. Со мною были моя сестра и случайно встреченный в Лавре друг из Москвы. Уже за стенами Лавры мы встретились с остальной группой. Они выглядели довольными туристами. «Где вы были? Вы были внутри?» «Были, были, поехали» - совершенно спокойно закрыла тему апа. Потом посмотрела на нас с Таней и отправила «отдохнуть». А сама пошла встречаться с киевлянами, которые пришли к ней за советом, или просто увидеть ее - в галерею. Люди сотнями приходили каждый день, пока она была там. И не хотели уходить даже глубокой ночью. Апа не делала ничего особенного. Она просто говорила с каждым - в присутствии всех. Говорила откровенно. Правду. Очень простую. Жизненную. И молилась. И это было так сильно, что казалось чудом. Никто из них и не подозревал, что ее только что чуть не арестовали за молитву на казахском языке. И она ничего никому не сказала. Незачем. Промолчала тогда и я.
Потом мы с Таней и Архимедом (с тем самым моим другом) сидели на кухне, и Архимед вдруг спросил: «Почему это все потом забывается? Почему потом кажется, что все было как всегда? Обычно? Как мы привыкли?»
Не знаю, наверное, чтобы видеть и чувствовать открыто все время, надо создать свою Гору Дракона... Иначе - это трудно выдержать. Даже апе.
Я продолжаю думать о путешествии с нею в Индию. Там нас хотя бы камнями не закидают, если она начнет делать что-то необычное... Немного осталось в мире мест, где можно быть другим, отличаться. Молиться на любом языке - в том числе.
Решиться? А зачем мне это? Хороший вопрос... Может быть, чтобы учиться? Тотальности, искренности, смелости, любви к людям, потоковому состоянию, доверию миру, вере... Опасно ли это? Не знаю. Может быть да. А может быть нет. Действительно не знаю.
И это - апа. Ее характер. То, чему мне еще нужно у нее учиться и учиться.
Я знаю, что это - правда, как только я начинаю делать то, что важно и правильно, люди сами встречаются, и двери открываются, происходят удивительные совпадения. Я знаю это. Но почему я забываю так жить?
Когда я приглашала апу в Москву, в Киев и Петербург, она оба раза решала взять с собой детей. И я была рада этому. Так мне самой ситуация виделась более безопасной. Я знала, что при детях она будет более социальной. Не станет напрямую конфликтовать с тем, как сегодня все устроено в городе, в нашем негармоничном обществе. Не будет показывать нам совсем уж жестко, кто мы и как мы живем. Апа жалеет своих детей. Не создает при них опасных и провокационных ситуаций. Себя она не жалеет совсем. Меня - пожалуй все-таки жалеет, но не сильно.
Она очень чувствительна к балансу и дисбалансу, к чистоте каждого жеста и к несправедливости. У себя в Унгуртасе она на какое то время создала пространство, полное смысла. Где каждое действие, каждый домашний питомец, каждое слово или ситуация были важны, "работали". Ночью люди видели важные, яркие, иногда даже вещие сны. Днем - наблюдали удивительные совпадения. На горе и у реки - молились. Природа стала храмом, каждый камень - местом силы, люди - учителями, многие из них - семьей. Паломники исцелялись от болезней. Непонятно почему. Апа много раз говорила,что она сама никого не лечит. Лечит - место. Кто-то решил, что речь о конкретной сопке - о Горе Дракона, как ее тут называют. Нет. Любое место может стать таким. Если его чтить как святыню. Если быть внимательным, пробужденным, если чувствовать себя и других, находясь в нем.
Таков ее космос. Апы. Ее сон. Маленький казахский рай - пахнущий баранами, с очень простым бытом и кучей грешных душ, ищущих умиротворения. Она создала его, и только она могла удерживать его таким. Без ее присутствия, без ее невероятного осознанного внимания все угасало. Как то неуловимо изменялось, стоило ей уехать ненадолго. Становилось обычным что ли...
В нашем мире, который рвет на части психику, сжимает сердце и подавляет чувства человека, апа приходила в гневное состояние, и была способна на прямое столкновение с существующим порядком. Она могла кричать, не сдерживаясь и не глядя ни на кого. Кричать прямо в небо. Высказывая все, что она думает и видит. Призывая к порядку. Кого? Того, кто допустил такую жизнь? Того, кто видит это? Кто знает? А могла она быть и тихой, сострадательной, принимающей реальность как она есть. Но для того должны были быть веские причины.
Безопасность детей всегда была для нее важна. Материнское в апе, возможно, противоречило неуправляемости суфийского Мастера, но оно же делало апу более человечной в моих глазах. Поэтому я была рада присутствию в городе с нами апашкиных детей. Возможно, пригласив и их я лишила себя тогда сильного опыта переживания ситуаций, которые могла бы создать «вольная» апа. Но так сложилось. Что было - то было. Да, я знала, что немного сдрейфила, выбрала компромисс, не была готова к еще большим переживаниям. Не настолько я пока смела и свободна. А может быть, для всех так было лучше. Сейчас, скорее всего, я поступила бы так же. Хотя... Не знаю. Все меняется. Возможно, я стала смелей.
Апа видела, как я чувствую происходящее, знала что я помню и драку в мавзолее Туркестана, и другие ситуации, и порой поддразнивала меня, говоря кому-нибудь: «Я сейчас ти-и-и-хо. Мальчик, девочка, кричать не могу. Она знает». И подмигивала мне.
Единственный момент, когда она не могла полностью скрыть себя, был в Киеве. Кивеляне неоднократно приглашали апу с детьми посетить Лавру. И, разумеется, пещеры с мощами святых. В конце концов, все собрались «на экскурсию» в Святое место.
У входа в Лавру апа вдруг стала отставать ото всех, пропуская детей и наших друзей из Киева вперед. Она точно хотела, чтобы они ушли и потеряли ее из виду. А меня она явно начала задерживать - то возле каких-то ларьков с сувенирами, то просто взяв за локоть - как бы для большей устойчивости. Я знала, как быстро апа умеет ходить, и понимала, что этот медленный неуверенный шаг - неспроста. Я понимала, что посещение святых не может быть для апы просто прогулкой, как по Эрмитажу, например. На всякий случай я оставила видеокамеру в машине. Тут уже было не до видео. Я знала, что будет острая ситуация. И даже догадывалась, какая.
Перед мощами святых апа встала на колени и начала молиться. Как всегда и везде - в полный голос, и, как все догадываются, Бога она называла Алла. В православном монастыре.
Прибежала охрана, казаки. Я вступила в переговоры, стала им объяснять что-то про гостя города, и что сейчас человек помолится и уйдет, и что мы проводим выставку, еще что-то в том же роде... Разумеется, подействовало это слабо - апу сразу вязать не стали, но силой вытолкали вон.
«Бала, вот у тебя жена казашка будет, она к тебе в церковь войдет? Молиться будет? Я не к тебе пришла, я к ним пришла!» - кричала она, показывая на мощи святых. И это было правдой - она пришла к ним, как к друзьям, как к старшим, почтить их и прочесть свою молитву.
Казаки стояли в проходе и не давали ей войти снова. Апа гневалась, на глазах ее появились слезы, она крутила рукой у виска - «Шарики не работают, не знаешь что делаешь!» Ситуация накалялась, вот вот и ее начнут арестовывать. Я начала требовать их командира, чтобы потянуть время и немного сбить с толку охрану. «Это вопрос не вашей компетенции, где командир? Зовите его!» «Его нет». «Он у вас что, без мобильного телефона перемещается? Звоните!» Это было им как-то понятно, а апа тем временем прямо у входа закончила свою молитву, развернулась и направилась к выходу, сильной и быстрой походкой. Я что то там еще сказала казакам, и побежала за ней. Со мною были моя сестра и случайно встреченный в Лавре друг из Москвы. Уже за стенами Лавры мы встретились с остальной группой. Они выглядели довольными туристами. «Где вы были? Вы были внутри?» «Были, были, поехали» - совершенно спокойно закрыла тему апа. Потом посмотрела на нас с Таней и отправила «отдохнуть». А сама пошла встречаться с киевлянами, которые пришли к ней за советом, или просто увидеть ее - в галерею. Люди сотнями приходили каждый день, пока она была там. И не хотели уходить даже глубокой ночью. Апа не делала ничего особенного. Она просто говорила с каждым - в присутствии всех. Говорила откровенно. Правду. Очень простую. Жизненную. И молилась. И это было так сильно, что казалось чудом. Никто из них и не подозревал, что ее только что чуть не арестовали за молитву на казахском языке. И она ничего никому не сказала. Незачем. Промолчала тогда и я.
Потом мы с Таней и Архимедом (с тем самым моим другом) сидели на кухне, и Архимед вдруг спросил: «Почему это все потом забывается? Почему потом кажется, что все было как всегда? Обычно? Как мы привыкли?»
Не знаю, наверное, чтобы видеть и чувствовать открыто все время, надо создать свою Гору Дракона... Иначе - это трудно выдержать. Даже апе.
Я продолжаю думать о путешествии с нею в Индию. Там нас хотя бы камнями не закидают, если она начнет делать что-то необычное... Немного осталось в мире мест, где можно быть другим, отличаться. Молиться на любом языке - в том числе.
Решиться? А зачем мне это? Хороший вопрос... Может быть, чтобы учиться? Тотальности, искренности, смелости, любви к людям, потоковому состоянию, доверию миру, вере... Опасно ли это? Не знаю. Может быть да. А может быть нет. Действительно не знаю.