злободневное. к событиям в Махачкале
Гердт Зиновий Ефимович насчитывал в своей жизни несколько человек, которым он обязан жизнью. Первый - санитарка, притащившая его, сапера, зимой 43-го года с поля боя в госпиталь. Потом была врач Ксения Максимилиановна Винцентини (жена Сергея Королева, на ту пору - зэка), спасшая ему хотя и не жизнь, но - ногу, а значит и судьбу. Есть и третий.
Ехали с братом с кладбища - от матери. День стоял гнусный, да и год не лучше - 50-й. И настроение под стать. Зашли в пивную. Случайный грязный шалман с залитыми пивом столами и злобными, бедными, послевоенными людьми. Что-то произошло в очереди, кому-то показалось, что двое носатых не по праву теснятся у источника русского забвения... И в крупное ухо сапёра вползло: «Канешна, эти у нас завсегда первые!» Брат Борис побелел и затрясся. А Зяму, как бы помимо воли, повернуло, и кулак, всосавший всю силу небольшого организма, влетел в географический центр большой красной дурацкой рожи.
Продавщица взвизгнула и заголосила из окошка: «Ты что ж, гад, делаешь, он тебя даже ж.дом не назвал!» Очередь, на миг закаменев, быстро пришла в себя и, повинуясь рефлексу, начала сползаться в полукольцо, и хромая нога Гердта оказалась точкой пересечения его радиусов. Глядя в близкие лица земляков и современников, Зиновий Ефимович, подобно одному из его будущих героев, осознал, что бить будут, скорее всего, именно ногами ...
И тут народец расступился и вперёд вылез огромный мужик, и весь Зиновий Гердт был в один обхват его ладоней. Он навис над Зямой, сгрёб его за лацканы, - и тот вспомнил маму и понял, что через несколько минут они, скорей всего, встретятся... Мужик приподнял его к бармалейской своей пасти и просипел, дыша сложным перегаром:
- Делай так кажный раз, сынок, ежели кто скажет тебе чего про твою нацию.
И, трижды поцеловав, бережно поставил на место.
Снова предстояла земная жизнь - в длительном развитии труда и любви.
Я всегда вспоминаю этот рассказ Зиновия Ефимыча, когда происходят такие дикие и позорные для 21 века мерзости, как в аэропорту Махачкалы. (с)
**
Ехали с братом с кладбища - от матери. День стоял гнусный, да и год не лучше - 50-й. И настроение под стать. Зашли в пивную. Случайный грязный шалман с залитыми пивом столами и злобными, бедными, послевоенными людьми. Что-то произошло в очереди, кому-то показалось, что двое носатых не по праву теснятся у источника русского забвения... И в крупное ухо сапёра вползло: «Канешна, эти у нас завсегда первые!» Брат Борис побелел и затрясся. А Зяму, как бы помимо воли, повернуло, и кулак, всосавший всю силу небольшого организма, влетел в географический центр большой красной дурацкой рожи.
Продавщица взвизгнула и заголосила из окошка: «Ты что ж, гад, делаешь, он тебя даже ж.дом не назвал!» Очередь, на миг закаменев, быстро пришла в себя и, повинуясь рефлексу, начала сползаться в полукольцо, и хромая нога Гердта оказалась точкой пересечения его радиусов. Глядя в близкие лица земляков и современников, Зиновий Ефимович, подобно одному из его будущих героев, осознал, что бить будут, скорее всего, именно ногами ...
И тут народец расступился и вперёд вылез огромный мужик, и весь Зиновий Гердт был в один обхват его ладоней. Он навис над Зямой, сгрёб его за лацканы, - и тот вспомнил маму и понял, что через несколько минут они, скорей всего, встретятся... Мужик приподнял его к бармалейской своей пасти и просипел, дыша сложным перегаром:
- Делай так кажный раз, сынок, ежели кто скажет тебе чего про твою нацию.
И, трижды поцеловав, бережно поставил на место.
Снова предстояла земная жизнь - в длительном развитии труда и любви.
Я всегда вспоминаю этот рассказ Зиновия Ефимыча, когда происходят такие дикие и позорные для 21 века мерзости, как в аэропорту Махачкалы. (с)
**