1993 год: Дневник рядового защитника Верховного Совета
Оригинал взят у arctus в 1993 год: Дневник рядового защитника Верховного Совета
Текст, представленный ниже, рассказывает о событиях сентября-октября 1993 г. в Москве глазами непосредственного участника - Марины Борисенко - человека сильной воли и непростой судьбы.
3 октября 1993 года
Этот день, как и предыдущие, начался с той радостной мысли, что мы еще живы, нас еще не взяли. Ходили слухи о вчерашних боях в Москве, о том, что ОМОН применил огнестрельное оружие, но точно ничего не было известно. Днем, где-то около 14.00, когда стояла тишина и мы находились в некоторой спячке, вдруг по коридору как будто пронесся свежий ветер, постепенно перешедший в ураган и всех как будто подкинуло этим ветром, сорвало с мест и понесло к балкону, к окнам, на улицу. И вот до нас донеслись восторженные крики: «Прорыв! Прорвали! Победа!».
Я вышла на балкон. Еще ничего не было видно, но был слышен нарастающий гул криков большого скопления людей. И вот на горизонте показалось огромное количество людей, бегом устремленных к нам. Милицейские кордоны рассыпались и куда-то исчезли. Только около мэрии наблюдались беспорядочные передвижения милиции. И вот раздалось несколько длинных пулеметных очередей. На мгновенье наступила тишина, а потом она взорвалась криками гнева и возмущения: «Они стреляют! Гады! Сволочи! Стреляют!».
И вот площадь перед Белым Домом стала заполняться огромным количеством людей. В первых рядах шли бойцы прорыва. Именно им пришлось прорывать все кордоны, которые были на их пути. Это были окровавленные, наспех и чем попало перевязанные люди, иногда с боевыми трофеями в руках. Некоторые из них были полностью экипированы: в бронежилетах, касках, с дубинками и щитами. На их лицах были слезы и восторг, выражения счастья, боли и гнева. Они целовали землю, стены, скандировали: «Руц-кой, Хас-бу-ла-тов, Власть Со-ве-там, По-бе-да» и что-то еще.
Вскоре площадь, которая еще за 20 минут до этого была почти пустой, стала заполняться подходившими людьми. Милицию всю вокруг Белого Дома как ветром сдуло, не осталось ни одного кордона. Стали подходить люди, которые находились дома, но услышав про прорыв, приехали сюда.
Как только площадь заполнилась людьми, на ней начался митинг. Вскоре на балкон вышли Руцкой и Хасбулатов. Они произнесли гневные речи в адрес Ельцина. Затем они спустились вниз, к людям. Народ скандировал: «На мэрию! На Останкино! На Кремль!». И тогда Руцкой дал команду штурмовать мэрию.
Люди рванулись на штурм. Со стороны мэрии раздались 2 пулеметные очереди и после этого вся милиция сдалась.
Я же, как стояла на балконе, так и стояла все это время и потом еще несколько часов. Я даже не знаю почему. В тот момент я как будто бы забыла, что я здесь нахожусь, что я могу спуститься вниз и принять во всем участие. Нет! Я просто стояла как зачарованная и никакая сила не могла заставить меня сдвинуться с места. У меня не было ощущения реальности, я боялась, что если я сдвинусь с места, то вся эта картина грандиозных событий, происходящих на моих глазах, рассыплется, разобьется вдребезги. И в то же время у меня было оглушающее чувство реальности. И здесь во мне боролись два противоположных ощущения. С одной стороны, ощущение полной победы и бешенный восторг в связи с этим. И с другой стороны, смутное предчувствие, что добром это не кончится.
Тем временем на площадь вернулись наши бойцы, штурмовавшие мэрию, и опьяненные легкой победой, стали требовать штурма Останкино и Кремля. Руцкой с Хасбулатовым спустились вниз и был отдан приказ штурмовать Останкино. Площадь в это время была заполнена трофейными милицейскими автобусами и машинами различной конфигурации. Вскоре первые автобусы и грузовики двинулись на Останкино.
Надвигался вечер. Я наконец-то вышла из оцепенения и спустилась вниз, на улицу. Решила позвонить домой, сообщить, что со мной все в порядке. Чтобы найти работающий телефон, мне пришлось дойти до Маяковки. Позвонила, сказала, что мы победили и двинулась обратно. Темнело. Вокруг меня бушевал обычный московский вечер. Горящие рекламы, разодетая молодежь с банками пива в руках. Как будто и не было войны. А война уже во всю пожинала свои страшные плоды. Я об этом еще тогда не знала. Но я чувствовала себя здесь как в тылу врага. Здесь было все вражеское, чужое. И мне казалось, что на меня все как-то косо посматривают. Что же такое на мне не так? Автомата вроде нет. Ну вид чумазый и помятый. Но это еще не показатель. Ах да, противогаз. Ну да, он, родной, на мне. Я двинулась домой, к Белому Дому, и заблудилась. Пришлось доехать на метро.
После прорыва нам почему-то включили электричество. И вот на моих глазах окна Белого Дома стали тухнуть, и он погрузился во мрак. Чёрное покрывало тьмы накрыло сам Белый Дом и всё окружающее пространство вокруг него.
Когда я уходила, на площади царили бурное оживление, радость победы и ожидание скорого полного триумфа. Теперь же нет! То ощущение, которое витало над всеми нами во время моего возвращения, можно назвать предчувствием конца. Уже поступили первые отрывочные сведения от немногих вернувшихся из Останкино, что там идет страшный бой, настоящая бойня, сотни трупов, тысячи раненных. Еще отправлялись туда машины с бойцами, но люди осознавали, что едут на смерть и все равно ехали. Не хотелось во все это верить, и мы не верили, но настроение у всех впервые за все это время было подавленное, мрачное. Часам к 10 вечера площадь опустела, Белый Дом тоже почти вымер. Приближалась жуткая ночь. Сообщения из Останкино поступали одно страшнее другого, обрастая жуткими подробностями. Те немногие, кто остался здесь, были заняты укреплением баррикад, подготовкой к последней обороне. Где-то около 12 часов ночи поступило сообщение, что в Останкино все закончилось. Около двух часов ночи как по команде смыло всех журналистов. Я забрела в помещение, где только что тусовались журналисты со всего мира. На стульях и на полу валялись недожёванные бутерброды, наполовину опустошённые пакеты с едой из Макдональдса, недопитая пепси-кола - всё говорило о панической поспешности бегства журналюг.
Наступила мрачная, зловещая ночь. Мы все понимали, что это наша последняя ночь в этих стенах, но у нас не было уверенности, что мы доживем до утра. Многие уходили, и мы могли уйти, но такие мысли даже не появлялись в наших головах. Никто не пытался предложить это и мне, т.к. знали ответ. Ещё в первые дни, когда не было блокады из колючки, мой комвзвода попытался меня отослать отсюда, но я мягко попросила его мне не отдавать такие приказы, ибо мне его придётся нарушить.
Наши почти все были на строительстве баррикад. Ждали ночного штурма. Я легла спать часа в три, но не спалось. Заснуть удалось под утро.
4 октября 1993 года
В это утро я проснулась от звука отдаленных очередей. Не сразу вспомнила, где я нахожусь. Потом все стало на свои места. Настроение было гораздо лучше, чем накануне ночью. Особой радости конечно не было, но было ясно, что скоро все закончится.
Мы все вскочили и выбежали к окну. Через некоторое время показались идущие друг за другом БТРы. Они шли с интервалом в 10-15 метров. Шли вдоль нашей стены, крушили и давили все, что попадалось им по дороге, особенно старались проутюжить баррикады, палатки и людей. Огонь из всех пулеметов и автоматов они вели в основном по окнам 1 и 2 этажа. Люди с баррикад в основном ушли внутрь. Только несколько парней остались внизу с бутылками-зажигалками в руках. Они пытались поджечь БТРы, кидали бутылку за бутылкой, но тщетно. Не горели бутылки. Наверное, они погибли. Я точно не знаю. Нам скоро пришлось уйти от окон, так как по ним стали вести огонь снайперы.
Мы вернулись к себе и вскоре по внутреннему радио поступила команда всем собраться в зале Совета национальностей, который находился около нашей комнаты. Мы взяли наши вещи и отправились туда. Зал постепенно наполнялся. Скоро он был набит битком. Сюда пришли практически все, кто находился внутри здания, кроме тех, кто стоял на постах. Началось нечто среднее между митингом и заседанием Съезда. Сначала выступали депутаты, потом все, кому не лень. Иногда давалась какая-то отрывочная информация, но было ясно, что полной информацией здесь никто не обладает. То, что здание окружено войсками и нас обстреливают, это и так было известно. Даже сюда, в зал, доносилась все усиливающаяся канонада. Грохот усиливался из-за шума падающих с башни стекол.
Меня с того момента, когда я проснулась и в течении всего дня мучил только один вопрос: где наши ребята, которые оставались на улице, на баррикаде. Может быть, благодаря этому, в эти часы у меня ни разу не возникла мысль, что и моей жизни может что-то угрожать. Как и третьего, было ощущение нереальности, театральности происходящего. Только на этот раз я не могла усидеть на одном месте больше 15-ти минут, бегала по всему зданию в поисках наших. Пока бегала, несколько раз попадала под сильный автоматно-пулеметный огонь, но мне почему-то везло. Один раз на 2-м этаже, около исковерканного уже балкона, где висел наш Андреевский флаг, а все остальное было превращено в металлолом. Там меня спасли только мощные столбы. И вот что интересно. Как только начинают свистеть пули, сразу же появляется чувство реальности, сразу понимаешь, что тебе надо делать, чтобы выжить. Но страха почему-то не было. Наоборот: просто сплошная радость. Время растягивается, каждую пулю чувствуешь. Вот пуля пролетела - и мимо. Ты еще жив. И так после каждой. Чувство радости, счастья, облегчения.
Время было около 2 часов дня. Осторожно гляжу в окно. Там тишина. БТРы уже не ходят. На улице лежат немногочисленные трупы и то, что осталось от баррикад. Заглядываю в столовую, там госпиталь. Иду по коридору, ведущему к окнам, выходящим в сторону мэрии. Вообще люди встречаются очень редко. Здесь же стоят 3-4 казака с автоматами. Один из них со снайперской винтовкой, изредка отвечает кому-то. Кругом стоит поразительная тишина. Только редкие выстрелы из танков по башне да как-бы в ответ звук падающих стекол. Я оглядываюсь. Кругом русские, родные, бородатые лица. Они мне советуют особенно не высовываться в окно: тишина обманчива. Вообще этому углу здания здорово досталось (потом здесь все выгорело). Стекла давно выбиты, жалюзи в узел, переборки ближайших комнат снесены, содержимое комнаты у окна порублено пулями и измолото в крошку (кажется, здесь был уголок агитатора, я туда заходила пару раз по каким-то делам).
Я стояла и глядела в окно. На улице было много бронетехники и солдат. Но вот началась пальба. Откуда стреляют, было непонятно. Скорее всего, из мэрии. Укрытий здесь никаких не было. Я было залезла в угол, правда толку от него особенно не было (так, переборка между окнами сантиметров в 20). Меня прикрыл своим телом один из казаков, сам при этом практически полностью подставляясь. Тут все время крутился американец, журналист с фотоаппаратом. Как только засвистели пули, он кинулся к окну, снимать. Очередь хлестнула его по челюсти. Он упал, потом вскочил, залился кровью. Его унесли. Нам тоже пришлось залечь. Огонь все усиливался. Пока пережидали огонь, покурили с мужиками. Это была моя первая сигарета в жизни. И первую свою пачку я тоже выкурила в этот день. Водки не было, а курили мы много.
Пора уходить. Но тот коридор, по которому я сюда пришла, простреливался насквозь. Не успеешь добежать. Я бегом добралась до бокового коридора и решила там пока погулять, пока здесь не утихнет стрельба. Там мне не встретилось ни одного человека. Здесь сейчас не стреляли. Тянулся ряд кабинетов. Некоторые двери были выбиты, некоторые закрыты на замок, но сбиты с петель. В кабинетах местами были почти целые стекла (видно, эту сторону здания не очень обстреливали), но с пулевыми отверстиями. Стояла мертвая, расстрелянная техника. Компьютеры, простреленные насквозь. И им тоже досталось.
Я выглянула в окно. Там бушевала толпа молодежи с банками пива и ломами или цепями в руках. Они жаждали расправы над нами. Увидев меня, стали выкрикивать: «Давай прыгай к нам!» И дальше какие-то гадости. Я отошла от окна. Пошла обратно и возвратилась в зал.
Там в общем-то все было по-прежнему. Только людей стало больше в самом зале и вокруг него. Но вскоре наступила развязка. Вошел офицер из «Альфы» и сообщил, что им дана команда на наше уничтожение, но им не хотелось бы проливать нашу кровь. Он предложил, чтобы мы под их охраной вышли из здания, после чего нас на автобусе доставят к метро. Делать было нечего. Руководство дало согласие. Когда поступила команда на выход из зала, стал выступать Хасбулатов. Больше всего в его выступлении мне запомнилось, что он у всех попросил прощения. Бойцы из «Альфы» (кстати они были похожи на рыцарей из прошлого и на космических рейнджеров из будущего одновременно, все в броне, обвешанные со всех сторон каким-то фантастическим оружием), так вот они обращались с нами очень вежливо, на вы. Меня даже не обыскали при выходе из зала. Мы вышли из зала, пошли в сторону парадного входа. На полу валялись горы автоматов и прочей амуниции. Мы выходили из здания. Прошли через бывший некогда роскошным хрустальный (или зеркальный) зал для приемов. Весь хрусталь и все зеркала были у нас под ногами в виде белой блестящей крошки. И вот мы на улице. В нос бьет запах гари. Спускаюсь по лестнице, прохожу сквозь строй бойцов «Альфы». Они все время с опаской поглядывают наверх и подгоняют нас, чтобы мы быстрее спускались с лестницы вниз. Сверху летят какие-то здоровые, ярко горящие куски. Когда уже спустились, я оглянулась. Башня Белого Дома горит. Горят 3-4 окна в трех этажах, но пламя расползается дальше, захватывая новые окна. Время от времени бухают пушки танков. Вообще все выглядит как-то странно, нелепо и глупо. На лестнице и снизу стоим мы, те, кто вышли. Вокруг нас «Альфа». Вдоль набережной в два ряда стоят танки. Спокойно так стоят, экипажи сидят на броне, покуривают, со скучающим видом наблюдают за нами. Но время от времени какой-то из танков выплевывает снаряд в сторону башни. Зачем? Там явно никого нет. Разве что для того, чтобы горело лучше. На мосту скучающие, глазеющие на нас толпы.
Но вот откуда-то со стороны Калининского проспекта послышался нарастающий гул толпы. Там дорогу им преградили омоновцы. Послышался звук, похожий на треск автоматных очередей и все затихло. Что это было? Кто это был? Осталось непонятным. Я стояла в самом низу лестницы, и тупо наблюдала за всем, что происходит вокруг. В голове не было никаких мыслей. Пожалуй, в первый раз за все эти дни навалилась какая-то дикая усталость. Найти наших ребят мне не удалось и теперь у меня для этого не было никаких возможностей. Было ясно, что либо они погибли, либо на воле, либо арестованы. Самые грустные мысли на эту тему я отгоняла от себя, старалась надеяться на лучшее. Было только одно желание, одна мечта: скорее бы все это кончилось. Мне даже в тот момент было все равно, попаду я в ближайшем будущем домой или в тюрьму. Лишь бы все закончилось.
Но до конца было еще далеко. Сначала нам обещали, что придет автобус и отвезет нас куда-то. Потом сказали, что он задерживается, не может к нам проехать. Так в ожидании мы стояли час, другой, третий. Стало темнеть. Где-то вверху усилилась стрельба. Я посмотрела наверх и на какое-то время забыла, где я нахожусь, до того меня поразила красота того, что я увидела. В темно-голубом небе бегали красные и зеленые струйки, они разбегались, сбегались, разлетались веером, переплетались, образуя причудливые фигурки. Это было просто изумительно. Потом они стали приближаться к нам. И тут до моего уха донеслось: «Это же в нас стреляют!». Я вернулась на грешную землю и услышала свист пуль, что свидетельствовало, что да, стреляли именно в нас. Стреляли, кажется, из мэрии. Все кинулись за автобус, потом за парапет лестницы. Ребята из «Альфы» открыли ответный огонь. Через некоторое время они сказали: «Автобуса не будет. Идите так». И они повели нас вперед, вдоль набережной. Затем мы зашли в какой-то магазин. Мне почему-то запомнились болтающиеся там галстуки. Этот магазин мы прошли насквозь и оказались в каком-то внутреннем дворе. Прошли вдоль стены несколько десятков метров и нас ввели в какой-то подъезд. Там была дверь налево и после нее вверх вела лестница. Здесь «Альфа» нас оставила, а вверху нас уже поджидал ОМОН. Сверху слышались крики, ругательства, стоны. Мне лично идти туда не захотелось. Кто-то крикнул: «Вы что, бить нас будете?». На это ему ответили: «А ты как думал?».
Я и еще человек 15 отступили обратно, затем вышли на улицу. Началась стрельба, мы куда-то бежали, прятались за укрытиями, опять бежали. Уже совсем стемнело. Мне показалось, что пока бегали, мы потеряли ориентацию (во всяком случае, я совершенно не представляла, где мы находимся). Но вот показалась какая-то растительность. На какой-то миг показалось, что мы вырвались, что Белый Дом, стрельба и подъезды со свирепыми омоновцами остались позади. И вдруг: «Стой! Кто идет? На землю!». И очередь над головой. Потом: «Сюда бегом, быстро!». И мы увидели перед собой старый кирпичный забор и торчащие над ним дула автоматов и каски омоновцев. Мы подбежали к забору, нас стали хватать за шиворот: «Давайте лезьте, быстрее». Мы перелезли через забор и оказались в своеобразном загоне. С трех сторон был кирпичный забор и все это было заполнено омоновцами. Нас стали допрашивать. Омоновцев хватало на всех. Мне тоже один достался: молодой, но злой. Он меня толкнул к стене: «Лицом к стене! Ноги шире! Руки на стену!». Обыскал, но искал оружие, поэтому карманы не выворачивал. Потом стал допрашивать: «Откуда идешь?»- Молчу. - «Откуда, сука!» Говорю: «Оттуда!» - «Откуда оттуда?». Отвечаю зло: «Из Белого Дома». Это его разозлило еще больше. Он кинулся в сторону: «Сержант, эта сучка говорит, что она из Белого Дома. Куда ее?». Тот в ответ лишь устало махнул рукой. Омоновец вернулся ко мне: «Чего у тебя тут?». Это он про мой рюкзак. Он у меня битком наполнен. Чего там, я даже не знаю. Кажется, какое-то партийное имущество. Омоновец стал вытаскивать содержимое из рюкзака и бросать все на землю. Ему попадаются какие-то бумаги. Он, не разглядывая, кидает все на землю, приговаривая: «Мародерничаем...». Я молчу. Но тут он достал Андреевский флаг, просто обалдел, посмотрел на меня изумленно, произнес: «Флаг Андреевский...». Дальше он действовал молча. На этом первый допрос и обыск закончился. Нас, всех стоявших у стенки, собрали и прикладами погнали вперед. В итоге мы оказались у другой стены, где стоял другой отряд омоновцев. Все повторилось сначала: «Лицом к стене! Руки на стену! Ноги шире! Кто? Откуда?». Меня первые 10 минут не трогали, но зато очень даже трогали стоящих со мной бок о бок. Били их, мягко говоря, немилосердно. Мужчин били так: удар со всего размаха ногой в пах, потом прикладом автомата по шее, потом уже лежащих били ногами, стараясь попасть в живот, по ребрам, по голове.
Ну вот дошла очередь и до меня. Стали допрашивать. В этот самый момент я вспомнила, что:
1. У меня противогаз.
2. В карманах брюк у меня кипы талонов на питание для защитников Дома Советов.
3. В каком-то кармане у меня список нашей роты, где напротив моей фамилии значится слово «снайпер».
И вот начался допрос: «Кто? Откуда?». Я молчу. Молчу, потому что просто не успеваю ничего сообразить. С одной стороны, врать не хочется, с другой стороны, я думаю, как бы сделать так, чтобы они не нашли то, что у меня в карманах. Потому что если найдут, то расстрел на месте будет для меня наилучшим исходом. Омоновец требует у меня паспорт. Я показываю. Но мне повезло. Омоновец попался совсем молоденький и ужасно напуганный. Он увидел у меня противогаз и испугался так, как будто он был на моем месте. Кажется, он боится, что кто-то из начальства увидит. Он лихорадочно начинает сдирать с меня противогаз, а он никак, он у меня одет под курткой. Мы с ним кажется понимаем друг друга, я ему помогаю. Ну вот, противогаз вместе с рюкзаком втоптаны в грязь. О чудо! Он меня больше не обыскивает. Отодвигает меня от стены в сторону. Тут я встречаюсь с одной знакомой девушкой. Мы с ней вместе выходили из Белого Дома, но потом потерялись. Мы ужасно рады, стоим вдвоем, тихонько переговариваемся. Придумываем версию, что мы здесь с ней случайно, ищем отца. Тут подскакивает омоновец: «Разговорчики! Руки за голову!». И со всей силы ударяет девушку. Потом до него дошло, что перед ним девушки. Он даже испугался: «Ой, девчонка! Вы что тут делаете? Как сюда попали, девчата?». Мы рассказываем ему только что придуманную историю. Парень с нами разговорился, сказал, что у него сегодня день Рожденья, 19 лет исполнилось, а он вынужден его вот так встречать. Мы его поздравили. Минут через 15 разговора он наконец-то догадался разрешить нам опустить руки. Потом отвел нас в сторону и показал, в какую сторону нам надо идти, чтобы добраться до метро.
Мы пошли. Минут 40 мы проходили мимо стоявших в 2 ряда машин с омоновцами, танками, БТРами.
Как только они скрылись в темноте, я стала вытаскивать из карманов опасные бумажки и рвать их. И вовремя. Скоро мы напоролись на очередную засаду. Там мы рассказали новую легенду о том, что мы идем от подружки с дня рождения, которая живет вон в том доме, а о том, что в Москве делается, мы не знали. Омоновцы сделали вид, что поверили, но еще около часа продержали, потом отпустили нас под нашу ответственность (мол, если убьют, сами будете виноваты). Все говорили про каких-то чеченских снайперов, которые засели на крышах. В общем, они сами были здорово напуганы, отсюда и злость.
Через некоторое время мы дошли до метро и поехали домой.
ИА Красная Весна
Текст, представленный ниже, рассказывает о событиях сентября-октября 1993 г. в Москве глазами непосредственного участника - Марины Борисенко - человека сильной воли и непростой судьбы.
3 октября 1993 года
Этот день, как и предыдущие, начался с той радостной мысли, что мы еще живы, нас еще не взяли. Ходили слухи о вчерашних боях в Москве, о том, что ОМОН применил огнестрельное оружие, но точно ничего не было известно. Днем, где-то около 14.00, когда стояла тишина и мы находились в некоторой спячке, вдруг по коридору как будто пронесся свежий ветер, постепенно перешедший в ураган и всех как будто подкинуло этим ветром, сорвало с мест и понесло к балкону, к окнам, на улицу. И вот до нас донеслись восторженные крики: «Прорыв! Прорвали! Победа!».
Я вышла на балкон. Еще ничего не было видно, но был слышен нарастающий гул криков большого скопления людей. И вот на горизонте показалось огромное количество людей, бегом устремленных к нам. Милицейские кордоны рассыпались и куда-то исчезли. Только около мэрии наблюдались беспорядочные передвижения милиции. И вот раздалось несколько длинных пулеметных очередей. На мгновенье наступила тишина, а потом она взорвалась криками гнева и возмущения: «Они стреляют! Гады! Сволочи! Стреляют!».
И вот площадь перед Белым Домом стала заполняться огромным количеством людей. В первых рядах шли бойцы прорыва. Именно им пришлось прорывать все кордоны, которые были на их пути. Это были окровавленные, наспех и чем попало перевязанные люди, иногда с боевыми трофеями в руках. Некоторые из них были полностью экипированы: в бронежилетах, касках, с дубинками и щитами. На их лицах были слезы и восторг, выражения счастья, боли и гнева. Они целовали землю, стены, скандировали: «Руц-кой, Хас-бу-ла-тов, Власть Со-ве-там, По-бе-да» и что-то еще.
Вскоре площадь, которая еще за 20 минут до этого была почти пустой, стала заполняться подходившими людьми. Милицию всю вокруг Белого Дома как ветром сдуло, не осталось ни одного кордона. Стали подходить люди, которые находились дома, но услышав про прорыв, приехали сюда.
Как только площадь заполнилась людьми, на ней начался митинг. Вскоре на балкон вышли Руцкой и Хасбулатов. Они произнесли гневные речи в адрес Ельцина. Затем они спустились вниз, к людям. Народ скандировал: «На мэрию! На Останкино! На Кремль!». И тогда Руцкой дал команду штурмовать мэрию.
Люди рванулись на штурм. Со стороны мэрии раздались 2 пулеметные очереди и после этого вся милиция сдалась.
Я же, как стояла на балконе, так и стояла все это время и потом еще несколько часов. Я даже не знаю почему. В тот момент я как будто бы забыла, что я здесь нахожусь, что я могу спуститься вниз и принять во всем участие. Нет! Я просто стояла как зачарованная и никакая сила не могла заставить меня сдвинуться с места. У меня не было ощущения реальности, я боялась, что если я сдвинусь с места, то вся эта картина грандиозных событий, происходящих на моих глазах, рассыплется, разобьется вдребезги. И в то же время у меня было оглушающее чувство реальности. И здесь во мне боролись два противоположных ощущения. С одной стороны, ощущение полной победы и бешенный восторг в связи с этим. И с другой стороны, смутное предчувствие, что добром это не кончится.
Тем временем на площадь вернулись наши бойцы, штурмовавшие мэрию, и опьяненные легкой победой, стали требовать штурма Останкино и Кремля. Руцкой с Хасбулатовым спустились вниз и был отдан приказ штурмовать Останкино. Площадь в это время была заполнена трофейными милицейскими автобусами и машинами различной конфигурации. Вскоре первые автобусы и грузовики двинулись на Останкино.
Надвигался вечер. Я наконец-то вышла из оцепенения и спустилась вниз, на улицу. Решила позвонить домой, сообщить, что со мной все в порядке. Чтобы найти работающий телефон, мне пришлось дойти до Маяковки. Позвонила, сказала, что мы победили и двинулась обратно. Темнело. Вокруг меня бушевал обычный московский вечер. Горящие рекламы, разодетая молодежь с банками пива в руках. Как будто и не было войны. А война уже во всю пожинала свои страшные плоды. Я об этом еще тогда не знала. Но я чувствовала себя здесь как в тылу врага. Здесь было все вражеское, чужое. И мне казалось, что на меня все как-то косо посматривают. Что же такое на мне не так? Автомата вроде нет. Ну вид чумазый и помятый. Но это еще не показатель. Ах да, противогаз. Ну да, он, родной, на мне. Я двинулась домой, к Белому Дому, и заблудилась. Пришлось доехать на метро.
После прорыва нам почему-то включили электричество. И вот на моих глазах окна Белого Дома стали тухнуть, и он погрузился во мрак. Чёрное покрывало тьмы накрыло сам Белый Дом и всё окружающее пространство вокруг него.
Когда я уходила, на площади царили бурное оживление, радость победы и ожидание скорого полного триумфа. Теперь же нет! То ощущение, которое витало над всеми нами во время моего возвращения, можно назвать предчувствием конца. Уже поступили первые отрывочные сведения от немногих вернувшихся из Останкино, что там идет страшный бой, настоящая бойня, сотни трупов, тысячи раненных. Еще отправлялись туда машины с бойцами, но люди осознавали, что едут на смерть и все равно ехали. Не хотелось во все это верить, и мы не верили, но настроение у всех впервые за все это время было подавленное, мрачное. Часам к 10 вечера площадь опустела, Белый Дом тоже почти вымер. Приближалась жуткая ночь. Сообщения из Останкино поступали одно страшнее другого, обрастая жуткими подробностями. Те немногие, кто остался здесь, были заняты укреплением баррикад, подготовкой к последней обороне. Где-то около 12 часов ночи поступило сообщение, что в Останкино все закончилось. Около двух часов ночи как по команде смыло всех журналистов. Я забрела в помещение, где только что тусовались журналисты со всего мира. На стульях и на полу валялись недожёванные бутерброды, наполовину опустошённые пакеты с едой из Макдональдса, недопитая пепси-кола - всё говорило о панической поспешности бегства журналюг.
Наступила мрачная, зловещая ночь. Мы все понимали, что это наша последняя ночь в этих стенах, но у нас не было уверенности, что мы доживем до утра. Многие уходили, и мы могли уйти, но такие мысли даже не появлялись в наших головах. Никто не пытался предложить это и мне, т.к. знали ответ. Ещё в первые дни, когда не было блокады из колючки, мой комвзвода попытался меня отослать отсюда, но я мягко попросила его мне не отдавать такие приказы, ибо мне его придётся нарушить.
Наши почти все были на строительстве баррикад. Ждали ночного штурма. Я легла спать часа в три, но не спалось. Заснуть удалось под утро.
4 октября 1993 года
В это утро я проснулась от звука отдаленных очередей. Не сразу вспомнила, где я нахожусь. Потом все стало на свои места. Настроение было гораздо лучше, чем накануне ночью. Особой радости конечно не было, но было ясно, что скоро все закончится.
Мы все вскочили и выбежали к окну. Через некоторое время показались идущие друг за другом БТРы. Они шли с интервалом в 10-15 метров. Шли вдоль нашей стены, крушили и давили все, что попадалось им по дороге, особенно старались проутюжить баррикады, палатки и людей. Огонь из всех пулеметов и автоматов они вели в основном по окнам 1 и 2 этажа. Люди с баррикад в основном ушли внутрь. Только несколько парней остались внизу с бутылками-зажигалками в руках. Они пытались поджечь БТРы, кидали бутылку за бутылкой, но тщетно. Не горели бутылки. Наверное, они погибли. Я точно не знаю. Нам скоро пришлось уйти от окон, так как по ним стали вести огонь снайперы.
Мы вернулись к себе и вскоре по внутреннему радио поступила команда всем собраться в зале Совета национальностей, который находился около нашей комнаты. Мы взяли наши вещи и отправились туда. Зал постепенно наполнялся. Скоро он был набит битком. Сюда пришли практически все, кто находился внутри здания, кроме тех, кто стоял на постах. Началось нечто среднее между митингом и заседанием Съезда. Сначала выступали депутаты, потом все, кому не лень. Иногда давалась какая-то отрывочная информация, но было ясно, что полной информацией здесь никто не обладает. То, что здание окружено войсками и нас обстреливают, это и так было известно. Даже сюда, в зал, доносилась все усиливающаяся канонада. Грохот усиливался из-за шума падающих с башни стекол.
Меня с того момента, когда я проснулась и в течении всего дня мучил только один вопрос: где наши ребята, которые оставались на улице, на баррикаде. Может быть, благодаря этому, в эти часы у меня ни разу не возникла мысль, что и моей жизни может что-то угрожать. Как и третьего, было ощущение нереальности, театральности происходящего. Только на этот раз я не могла усидеть на одном месте больше 15-ти минут, бегала по всему зданию в поисках наших. Пока бегала, несколько раз попадала под сильный автоматно-пулеметный огонь, но мне почему-то везло. Один раз на 2-м этаже, около исковерканного уже балкона, где висел наш Андреевский флаг, а все остальное было превращено в металлолом. Там меня спасли только мощные столбы. И вот что интересно. Как только начинают свистеть пули, сразу же появляется чувство реальности, сразу понимаешь, что тебе надо делать, чтобы выжить. Но страха почему-то не было. Наоборот: просто сплошная радость. Время растягивается, каждую пулю чувствуешь. Вот пуля пролетела - и мимо. Ты еще жив. И так после каждой. Чувство радости, счастья, облегчения.
Время было около 2 часов дня. Осторожно гляжу в окно. Там тишина. БТРы уже не ходят. На улице лежат немногочисленные трупы и то, что осталось от баррикад. Заглядываю в столовую, там госпиталь. Иду по коридору, ведущему к окнам, выходящим в сторону мэрии. Вообще люди встречаются очень редко. Здесь же стоят 3-4 казака с автоматами. Один из них со снайперской винтовкой, изредка отвечает кому-то. Кругом стоит поразительная тишина. Только редкие выстрелы из танков по башне да как-бы в ответ звук падающих стекол. Я оглядываюсь. Кругом русские, родные, бородатые лица. Они мне советуют особенно не высовываться в окно: тишина обманчива. Вообще этому углу здания здорово досталось (потом здесь все выгорело). Стекла давно выбиты, жалюзи в узел, переборки ближайших комнат снесены, содержимое комнаты у окна порублено пулями и измолото в крошку (кажется, здесь был уголок агитатора, я туда заходила пару раз по каким-то делам).
Я стояла и глядела в окно. На улице было много бронетехники и солдат. Но вот началась пальба. Откуда стреляют, было непонятно. Скорее всего, из мэрии. Укрытий здесь никаких не было. Я было залезла в угол, правда толку от него особенно не было (так, переборка между окнами сантиметров в 20). Меня прикрыл своим телом один из казаков, сам при этом практически полностью подставляясь. Тут все время крутился американец, журналист с фотоаппаратом. Как только засвистели пули, он кинулся к окну, снимать. Очередь хлестнула его по челюсти. Он упал, потом вскочил, залился кровью. Его унесли. Нам тоже пришлось залечь. Огонь все усиливался. Пока пережидали огонь, покурили с мужиками. Это была моя первая сигарета в жизни. И первую свою пачку я тоже выкурила в этот день. Водки не было, а курили мы много.
Пора уходить. Но тот коридор, по которому я сюда пришла, простреливался насквозь. Не успеешь добежать. Я бегом добралась до бокового коридора и решила там пока погулять, пока здесь не утихнет стрельба. Там мне не встретилось ни одного человека. Здесь сейчас не стреляли. Тянулся ряд кабинетов. Некоторые двери были выбиты, некоторые закрыты на замок, но сбиты с петель. В кабинетах местами были почти целые стекла (видно, эту сторону здания не очень обстреливали), но с пулевыми отверстиями. Стояла мертвая, расстрелянная техника. Компьютеры, простреленные насквозь. И им тоже досталось.
Я выглянула в окно. Там бушевала толпа молодежи с банками пива и ломами или цепями в руках. Они жаждали расправы над нами. Увидев меня, стали выкрикивать: «Давай прыгай к нам!» И дальше какие-то гадости. Я отошла от окна. Пошла обратно и возвратилась в зал.
Там в общем-то все было по-прежнему. Только людей стало больше в самом зале и вокруг него. Но вскоре наступила развязка. Вошел офицер из «Альфы» и сообщил, что им дана команда на наше уничтожение, но им не хотелось бы проливать нашу кровь. Он предложил, чтобы мы под их охраной вышли из здания, после чего нас на автобусе доставят к метро. Делать было нечего. Руководство дало согласие. Когда поступила команда на выход из зала, стал выступать Хасбулатов. Больше всего в его выступлении мне запомнилось, что он у всех попросил прощения. Бойцы из «Альфы» (кстати они были похожи на рыцарей из прошлого и на космических рейнджеров из будущего одновременно, все в броне, обвешанные со всех сторон каким-то фантастическим оружием), так вот они обращались с нами очень вежливо, на вы. Меня даже не обыскали при выходе из зала. Мы вышли из зала, пошли в сторону парадного входа. На полу валялись горы автоматов и прочей амуниции. Мы выходили из здания. Прошли через бывший некогда роскошным хрустальный (или зеркальный) зал для приемов. Весь хрусталь и все зеркала были у нас под ногами в виде белой блестящей крошки. И вот мы на улице. В нос бьет запах гари. Спускаюсь по лестнице, прохожу сквозь строй бойцов «Альфы». Они все время с опаской поглядывают наверх и подгоняют нас, чтобы мы быстрее спускались с лестницы вниз. Сверху летят какие-то здоровые, ярко горящие куски. Когда уже спустились, я оглянулась. Башня Белого Дома горит. Горят 3-4 окна в трех этажах, но пламя расползается дальше, захватывая новые окна. Время от времени бухают пушки танков. Вообще все выглядит как-то странно, нелепо и глупо. На лестнице и снизу стоим мы, те, кто вышли. Вокруг нас «Альфа». Вдоль набережной в два ряда стоят танки. Спокойно так стоят, экипажи сидят на броне, покуривают, со скучающим видом наблюдают за нами. Но время от времени какой-то из танков выплевывает снаряд в сторону башни. Зачем? Там явно никого нет. Разве что для того, чтобы горело лучше. На мосту скучающие, глазеющие на нас толпы.
Но вот откуда-то со стороны Калининского проспекта послышался нарастающий гул толпы. Там дорогу им преградили омоновцы. Послышался звук, похожий на треск автоматных очередей и все затихло. Что это было? Кто это был? Осталось непонятным. Я стояла в самом низу лестницы, и тупо наблюдала за всем, что происходит вокруг. В голове не было никаких мыслей. Пожалуй, в первый раз за все эти дни навалилась какая-то дикая усталость. Найти наших ребят мне не удалось и теперь у меня для этого не было никаких возможностей. Было ясно, что либо они погибли, либо на воле, либо арестованы. Самые грустные мысли на эту тему я отгоняла от себя, старалась надеяться на лучшее. Было только одно желание, одна мечта: скорее бы все это кончилось. Мне даже в тот момент было все равно, попаду я в ближайшем будущем домой или в тюрьму. Лишь бы все закончилось.
Но до конца было еще далеко. Сначала нам обещали, что придет автобус и отвезет нас куда-то. Потом сказали, что он задерживается, не может к нам проехать. Так в ожидании мы стояли час, другой, третий. Стало темнеть. Где-то вверху усилилась стрельба. Я посмотрела наверх и на какое-то время забыла, где я нахожусь, до того меня поразила красота того, что я увидела. В темно-голубом небе бегали красные и зеленые струйки, они разбегались, сбегались, разлетались веером, переплетались, образуя причудливые фигурки. Это было просто изумительно. Потом они стали приближаться к нам. И тут до моего уха донеслось: «Это же в нас стреляют!». Я вернулась на грешную землю и услышала свист пуль, что свидетельствовало, что да, стреляли именно в нас. Стреляли, кажется, из мэрии. Все кинулись за автобус, потом за парапет лестницы. Ребята из «Альфы» открыли ответный огонь. Через некоторое время они сказали: «Автобуса не будет. Идите так». И они повели нас вперед, вдоль набережной. Затем мы зашли в какой-то магазин. Мне почему-то запомнились болтающиеся там галстуки. Этот магазин мы прошли насквозь и оказались в каком-то внутреннем дворе. Прошли вдоль стены несколько десятков метров и нас ввели в какой-то подъезд. Там была дверь налево и после нее вверх вела лестница. Здесь «Альфа» нас оставила, а вверху нас уже поджидал ОМОН. Сверху слышались крики, ругательства, стоны. Мне лично идти туда не захотелось. Кто-то крикнул: «Вы что, бить нас будете?». На это ему ответили: «А ты как думал?».
Я и еще человек 15 отступили обратно, затем вышли на улицу. Началась стрельба, мы куда-то бежали, прятались за укрытиями, опять бежали. Уже совсем стемнело. Мне показалось, что пока бегали, мы потеряли ориентацию (во всяком случае, я совершенно не представляла, где мы находимся). Но вот показалась какая-то растительность. На какой-то миг показалось, что мы вырвались, что Белый Дом, стрельба и подъезды со свирепыми омоновцами остались позади. И вдруг: «Стой! Кто идет? На землю!». И очередь над головой. Потом: «Сюда бегом, быстро!». И мы увидели перед собой старый кирпичный забор и торчащие над ним дула автоматов и каски омоновцев. Мы подбежали к забору, нас стали хватать за шиворот: «Давайте лезьте, быстрее». Мы перелезли через забор и оказались в своеобразном загоне. С трех сторон был кирпичный забор и все это было заполнено омоновцами. Нас стали допрашивать. Омоновцев хватало на всех. Мне тоже один достался: молодой, но злой. Он меня толкнул к стене: «Лицом к стене! Ноги шире! Руки на стену!». Обыскал, но искал оружие, поэтому карманы не выворачивал. Потом стал допрашивать: «Откуда идешь?»- Молчу. - «Откуда, сука!» Говорю: «Оттуда!» - «Откуда оттуда?». Отвечаю зло: «Из Белого Дома». Это его разозлило еще больше. Он кинулся в сторону: «Сержант, эта сучка говорит, что она из Белого Дома. Куда ее?». Тот в ответ лишь устало махнул рукой. Омоновец вернулся ко мне: «Чего у тебя тут?». Это он про мой рюкзак. Он у меня битком наполнен. Чего там, я даже не знаю. Кажется, какое-то партийное имущество. Омоновец стал вытаскивать содержимое из рюкзака и бросать все на землю. Ему попадаются какие-то бумаги. Он, не разглядывая, кидает все на землю, приговаривая: «Мародерничаем...». Я молчу. Но тут он достал Андреевский флаг, просто обалдел, посмотрел на меня изумленно, произнес: «Флаг Андреевский...». Дальше он действовал молча. На этом первый допрос и обыск закончился. Нас, всех стоявших у стенки, собрали и прикладами погнали вперед. В итоге мы оказались у другой стены, где стоял другой отряд омоновцев. Все повторилось сначала: «Лицом к стене! Руки на стену! Ноги шире! Кто? Откуда?». Меня первые 10 минут не трогали, но зато очень даже трогали стоящих со мной бок о бок. Били их, мягко говоря, немилосердно. Мужчин били так: удар со всего размаха ногой в пах, потом прикладом автомата по шее, потом уже лежащих били ногами, стараясь попасть в живот, по ребрам, по голове.
Ну вот дошла очередь и до меня. Стали допрашивать. В этот самый момент я вспомнила, что:
1. У меня противогаз.
2. В карманах брюк у меня кипы талонов на питание для защитников Дома Советов.
3. В каком-то кармане у меня список нашей роты, где напротив моей фамилии значится слово «снайпер».
И вот начался допрос: «Кто? Откуда?». Я молчу. Молчу, потому что просто не успеваю ничего сообразить. С одной стороны, врать не хочется, с другой стороны, я думаю, как бы сделать так, чтобы они не нашли то, что у меня в карманах. Потому что если найдут, то расстрел на месте будет для меня наилучшим исходом. Омоновец требует у меня паспорт. Я показываю. Но мне повезло. Омоновец попался совсем молоденький и ужасно напуганный. Он увидел у меня противогаз и испугался так, как будто он был на моем месте. Кажется, он боится, что кто-то из начальства увидит. Он лихорадочно начинает сдирать с меня противогаз, а он никак, он у меня одет под курткой. Мы с ним кажется понимаем друг друга, я ему помогаю. Ну вот, противогаз вместе с рюкзаком втоптаны в грязь. О чудо! Он меня больше не обыскивает. Отодвигает меня от стены в сторону. Тут я встречаюсь с одной знакомой девушкой. Мы с ней вместе выходили из Белого Дома, но потом потерялись. Мы ужасно рады, стоим вдвоем, тихонько переговариваемся. Придумываем версию, что мы здесь с ней случайно, ищем отца. Тут подскакивает омоновец: «Разговорчики! Руки за голову!». И со всей силы ударяет девушку. Потом до него дошло, что перед ним девушки. Он даже испугался: «Ой, девчонка! Вы что тут делаете? Как сюда попали, девчата?». Мы рассказываем ему только что придуманную историю. Парень с нами разговорился, сказал, что у него сегодня день Рожденья, 19 лет исполнилось, а он вынужден его вот так встречать. Мы его поздравили. Минут через 15 разговора он наконец-то догадался разрешить нам опустить руки. Потом отвел нас в сторону и показал, в какую сторону нам надо идти, чтобы добраться до метро.
Мы пошли. Минут 40 мы проходили мимо стоявших в 2 ряда машин с омоновцами, танками, БТРами.
Как только они скрылись в темноте, я стала вытаскивать из карманов опасные бумажки и рвать их. И вовремя. Скоро мы напоролись на очередную засаду. Там мы рассказали новую легенду о том, что мы идем от подружки с дня рождения, которая живет вон в том доме, а о том, что в Москве делается, мы не знали. Омоновцы сделали вид, что поверили, но еще около часа продержали, потом отпустили нас под нашу ответственность (мол, если убьют, сами будете виноваты). Все говорили про каких-то чеченских снайперов, которые засели на крышах. В общем, они сами были здорово напуганы, отсюда и злость.
Через некоторое время мы дошли до метро и поехали домой.
ИА Красная Весна