Галковский о белых
Пока русские дворяне а России господствовали, они заслуживали всяческого уважения, и, может быть, справедливо внушали благоговейный ужас. Но как только они навернулись в 1917, они превратились В ПОСМЕШИЩЕ, и никаких идеалов там нет и быть не может. При всех примерах личного мужества и трагической судьбы это не пример для подражания. Можно подражать хромому гению, но нельзя подражать производителю с перебитой коленной чашечкой. Он дефектен.
Князья Трубецкие это мощный аристократический клан, но о Трубецких нельзя судить по знаменитым братьям-дуракам, которые думали, что они философы. Это дегенераты. Те самые джентльмены, которые умеют играть на саксофоне, но на саксофоне играют. Если аристократ что-то начинает делать всерьёз кроме политического и военного господства, он перестаёт быть аристократом и превращается в интеллектуала. Интеллектуалы не нуждаются в таких конкурентах, и интеллектуалы, как всякие специализированные существа, гораздо умнее других в своей области. Интеллектуалы нуждаются в аристократах или по мере развития общества терпят их, если аристократия является господствующим слоем и способна оказывать хилым лобастикам культурное покровительство.
Кроме того, нельзя забывать, что любой чужой класс является классом враждебным. В лучшем случае его можно только терпеть. Для других классов аристократическая легенда и аристократическое бытие это «нечестная игра». Нет ничего смешнее, чем социальное кривляние и придуривание. (К сожалению в современной России очень распространённое явление.) Я, например, по происхождению, воспитанию и привычкам мещанин, и бессмысленно мне изображать из себя пролетария или графа. С пролетарием понятно, но я также никогда не научусь хорошо одеваться, никогда не смогу чувствовать себя в своей тарелке на светском рауте, играть по крупному на скачках или собирать коллекцию майсенского фарфора. Поэтому мне остаётся только расслабиться и получить удовольствие из того положения, которое я занимаю, и одновременно объявить всех богатых, красивых, но не таких умных как я идиотами. Конечно, сделать это следует без ненужных эксцессов, иначе всё будет выглядеть как аутсайдерская конкуренция.
Набоков мне дорог не как сын камергера, а как человек начавший играть на саксофоне тогда, когда перестал быть аристократом и стал изгоем. В этом есть жизненная сила и благородство. Благородства в кутеповых, которыми большевики как чурками топили пароходы, я не вижу. Чемпион пришёл и стал рассказывать как он не получил медаль, как его дисквалифицировали, как его затирают-обижают. Это типовой разговор уместный для одинокого гения, вроде Ницше, но не для Шараповой, которая мячик об стенку бьёт и интересна тем, что бьёт его ловко и всегда попадает ракеткой в нужный момент: чпоки-чпок, чпоки-чпок. Зарёванные трубецкие со сломанными ракетками нам не нужны. Они комичны.
- Кто таков?
- Я полковник лейб-гвардии гусарского полка, участник гражданской войны.
- Хорошо. Войну выиграли?
- Нет. Временно таксистом в Париже.
- Ах ПРОИГРАЛИ... Так кому ты нужен, «проигравший полковник». Иди и утопись. Или сиди в Париже, как мышь, штоб тебя слышно не было. Дуди в клизму, «таксист».
Князья Трубецкие это мощный аристократический клан, но о Трубецких нельзя судить по знаменитым братьям-дуракам, которые думали, что они философы. Это дегенераты. Те самые джентльмены, которые умеют играть на саксофоне, но на саксофоне играют. Если аристократ что-то начинает делать всерьёз кроме политического и военного господства, он перестаёт быть аристократом и превращается в интеллектуала. Интеллектуалы не нуждаются в таких конкурентах, и интеллектуалы, как всякие специализированные существа, гораздо умнее других в своей области. Интеллектуалы нуждаются в аристократах или по мере развития общества терпят их, если аристократия является господствующим слоем и способна оказывать хилым лобастикам культурное покровительство.
Кроме того, нельзя забывать, что любой чужой класс является классом враждебным. В лучшем случае его можно только терпеть. Для других классов аристократическая легенда и аристократическое бытие это «нечестная игра». Нет ничего смешнее, чем социальное кривляние и придуривание. (К сожалению в современной России очень распространённое явление.) Я, например, по происхождению, воспитанию и привычкам мещанин, и бессмысленно мне изображать из себя пролетария или графа. С пролетарием понятно, но я также никогда не научусь хорошо одеваться, никогда не смогу чувствовать себя в своей тарелке на светском рауте, играть по крупному на скачках или собирать коллекцию майсенского фарфора. Поэтому мне остаётся только расслабиться и получить удовольствие из того положения, которое я занимаю, и одновременно объявить всех богатых, красивых, но не таких умных как я идиотами. Конечно, сделать это следует без ненужных эксцессов, иначе всё будет выглядеть как аутсайдерская конкуренция.
Набоков мне дорог не как сын камергера, а как человек начавший играть на саксофоне тогда, когда перестал быть аристократом и стал изгоем. В этом есть жизненная сила и благородство. Благородства в кутеповых, которыми большевики как чурками топили пароходы, я не вижу. Чемпион пришёл и стал рассказывать как он не получил медаль, как его дисквалифицировали, как его затирают-обижают. Это типовой разговор уместный для одинокого гения, вроде Ницше, но не для Шараповой, которая мячик об стенку бьёт и интересна тем, что бьёт его ловко и всегда попадает ракеткой в нужный момент: чпоки-чпок, чпоки-чпок. Зарёванные трубецкие со сломанными ракетками нам не нужны. Они комичны.
- Кто таков?
- Я полковник лейб-гвардии гусарского полка, участник гражданской войны.
- Хорошо. Войну выиграли?
- Нет. Временно таксистом в Париже.
- Ах ПРОИГРАЛИ... Так кому ты нужен, «проигравший полковник». Иди и утопись. Или сиди в Париже, как мышь, штоб тебя слышно не было. Дуди в клизму, «таксист».