Из хама пан или великая родословная афера малороссийского дворянства
Оригинал взят у dkr2009 в Из хама пан или великая родословная афера малороссийского дворянства
Из хама пан или великая родословная афера малороссийского дворянства
Революция Богдана Хмельницкого уничтожила шляхту как класс. Все внезапно стали равными. Никто не платил налогов, не ходил на панщину, а единственным источником государственных доходов оказался непрерывный грабительский поход в Молдавию и Польшу, за счет которых и жила «козацька християнська республіка».
Так откуда же внезапно взялось украинское панство - бесчисленные выводки Кочубеев, Галаганов и Скоропадских с дворянскими гербами и заграничными каретами? Откуда их красивые загородные усадьбы? Откуда ложноклассические колонны, коллекции старинного оружия, домашние музеи и бальные залы, на наборных паркетах которых вислоусые «народные поэты» будут читать своим хозяевам стишки о тяжелой народной доле, втайне мечтая ущипнуть за задок зазевавшуюся горничную?
Действительно, откуда?
Ведь поначалу казачество плевать хотело на шляхетское достоинство! В найденном недавно в Главном архиве древних актов в Польше трактате «Мысль об успокоении Украины», написанном в 1672 году, есть даже такой эпизод: два запорожца пьянствуют в Варшаве. Один из них размахивает привилегией о своей «нобилитации» (признании дворянских прав. - О. Б.) и орет: «Иване! О Иване! Купы в мене шляхетство!» А другой отвечает: «А що тоби даты?» «Дай таляра на горилку!» - ржет «продавец». «Вот такая у них честь шляхетству», - возмущенно пишет польский автор трактата.
Но возмущаться в общем-то нечему - при Хмельницком Украина внезапно стала такой страной, о которой можно только мечтать. Каждый делал, что хотел. Анархия царила везде. Описывая эти порядки, анонимный автор «Мысли об успокоении Украины» едва сдерживает затаенную зависть: «Вольно им одну жену бросить, а взять другую; вольно подговорить у мужа жену и сбежать в другую слободу или какое-нибудь ближайшее местечко, а оттуда уже не вьдадут, вольно там без брака жить столько, сколько захочешь, а потом, бросив своих щенят, никогда не возвращаться с Дона или Запорожья... Вольно швецу, броварнику, гультяю какому-нибудь вырвать бороду попу и войту, а то и палкой врезать, а назавтра сотнику, атаману и другим купить несколько кварт горелки - и справедливость торжествует! Это же делают и казачьей старшине, а потом назавтра тоже горелкой все улаживают. Совсем у них нет ни чести, ни совести, ни разума, ни Бога - только бы пить день и ночь!»
В пылу политической полемики новорожденная Украина даже казалась бедному шляхтичу бесовским искушением, вроде кабака: «Когда умный человек присмотрится к их жизни, то поймет, что каждый из них - дьявол в человеческом обличьи». Но тут же замечает, что такие порядки должны очень нравиться «не только руському хлопству», но и «не одному, наверное, из мазовецких» - лишь бы только он смог добраться до этой страны обетованной.
Разрекламированное махновское Гуляйполе продержалось всего три года. А это было куда круче! И хватило его на три десятилетия, до краев наполненных резней, попойками и полным расцветом народной культуры, оставившей такие «думы», которые наши «науковці» до сих пор боятся печатать!
Но как всякая сказка, и эта когда-нибудь должна была закончиться. Самые принципиальные демократы истребили друг друга во взаимных разборках, и на сцену истории вылезло зловредное обывательское начало, отсиживавшееся до поры в казачьем обозе. Вот оно-то и захотело пресловутого шляхетства.
В конце XIX века, подводя итоги этой удивительной эпохи, украинская исследовательница Александра Ефименко в забытой ныне работе «Малорусское дворянство и его судьба» с удивлением констатировала: «Малороссия после своего освобождения от Польши представляла по типу своей социальной организации военный лагерь на демократической подкладке. Равенство прав и обязанностей было полное: каждый мог занимать из неисчерпаемого запаса свободных земель столько, сколько мог захватить свободным трудовым захватом; каждый мог участвовать в выборе уряда, начиная от сельского атамана, кончая гетманом, каждый мог быть выбран на всякий уряд». Но воспользовались своими правами все по-разному.
Попав во власть, никто из нее, естественно, не хотел уходить. «Каждому лицу войскового уряда, - пишет Ефименко, - перепадало кое-что со стороны низших и подчиненных от приношений... Но если кто хотел себе нажить состояние помимо широкого и торного пути злоупотребления властью или положением, то единственным средством было обратиться к деятельности торговой и промышленной». Казачья старшина сразу же стала заводить шинки и гнать водку - «паны даже брали ее для распродажи с собой в походы, и куда бы случайности войны ни загоняли наших воинов - всюду находил себе рынок этот ходкий товар».
Вторым предметом экспорта стал скот - волов гоняли в Москву, Петербург и даже в Европу - в Гданьск и Шленск (так называли Силезию). В Ригу и Кенигсберг уходила пенька. А когда доходов от этих операций показалось мало, старшина принялась за меньшую братию. «Малорусское панство, - продолжает та же Ефименко, - выросло на всяческих злоупотреблениях своей властью. Насилие, захват, обман, вымогательство, взяточничество - вот содержание того волшебного котла, в котором перекипала более удачливая часть казачества, превращаясь в благородное дворянство».
При Богдане Хмельницком войсковой уряд не смел ничего себе назначить в вознаграждение за свой труд, кроме мельниц. Но уже после его смерти полковники и есаулы стали разбирать себе войсковые земли «на уряды». Единственное, что их раздражало, так это то, что народ после таких операций разбегался куда глаза глядят - благо Украина была слабо заселена. Старшина понимала, что свобода передвижения, гарантированная на роду как одно из его прав, новой власти только мешает, и тут же начала ее ограничивать. Сохранился, например, приказ Мазепы от 1707 года полтавскому полковнику, чтобы он людей, уходящих на слободы, «не только переймал, грабил, забирал, вязеннем мордовал, киями бил», но и без пощады «вешати рассказовал». Неудивительно, что ровно через два года народ не очень-то поддержал попытку гетмана отделиться от Москвы - ведь при полной независимости он бы еще больше «размордовался».
Когда же все земли были расхватаны, старшина люто затосковала о дворянских вольностях. Обидно ведь в самом деле ездить с быками в Гданьск, любуясь по дороге на тамошнюю шляхту, и не чувствовать себя ей ровней!
Был на польской стороне Украины славный городок Бердичев, населенный в основном дальними предками Бени Крика и Паниковского - эдакая Одесса XVIII столетия. Вот в этом-то чудном месте по дороге с бычьего торга в Гданьске и была сочинена большая часть родословных малороссийского панства. Внезапно оказалось, что Капнисты происходят от «венецианского графа Капниссы с острова Занта», Рославцы - от польских магнатов Ходкевичей, Кочубеи - от «благородного» татарского мурзы, а Скоропадские - от некоего мифического «референдария над тогобочной Украиной». Весь еврейский Бердичев, высунув от усердия языки, потел над «нобилитацией». Вся Украина смеялась. Но сделать ничего не могла. Разве что перечитывать ходившие по рукам сатирические стишки «Доказательства Хама Данилея Куксы», высмеивающие панские претензии казачьей старшины:
Вон у меня герб який В деревьяним цвити. Ще ни в кого не було В Остерськом повити. Лопата написана Держалом угору. Побачивши скаже всяк, Що воно без спору!
Кому не хватало татарских мурз, разбирали покойных героев, не оставивших прямого потомства. Тарасевичи сфабриковали себе документы о происхождении от гетмана Тараса Трясила, Искры - от не менее известного гетмана Остряницы. Один малоизвестный панок претендовал даже на то, что он продолжатель давно вымершего рода князей Острожских - на том основании, что «его предки были родом из Острога».
Бердичевская афера оказалась настолько мощной и стоила, по-видимому, так недорого, что когда правительство Екатерины II создало комиссию о разборе дворянских прав в Малороссии, «благородные» люди повалили в нее косяками. В стране, где при Богдане Хмельницком царю присягнули всего три сотни чудом уцелевших шляхтичей, внезапно всплыло целых 100 тысяч дворян! Причем с грамотами, гербами и таким «прошлым», до которого было далеко даже гордым британским лордам.
И только бедный предок Мартына Борули не успел в этой давке, оставив своему правнуку доказывать, что он на самом деле Беруля, а значит, тоже шляхтич. Но те, кто в XIX веке смотрел эту комедию Карпенко-Карого, могли только довольно посмеиваться - у их-то предков все получилось! Хотя и не без помощи Бердичева.
Олесь Бузина
Из хама пан или великая родословная афера малороссийского дворянства
Революция Богдана Хмельницкого уничтожила шляхту как класс. Все внезапно стали равными. Никто не платил налогов, не ходил на панщину, а единственным источником государственных доходов оказался непрерывный грабительский поход в Молдавию и Польшу, за счет которых и жила «козацька християнська республіка».
Так откуда же внезапно взялось украинское панство - бесчисленные выводки Кочубеев, Галаганов и Скоропадских с дворянскими гербами и заграничными каретами? Откуда их красивые загородные усадьбы? Откуда ложноклассические колонны, коллекции старинного оружия, домашние музеи и бальные залы, на наборных паркетах которых вислоусые «народные поэты» будут читать своим хозяевам стишки о тяжелой народной доле, втайне мечтая ущипнуть за задок зазевавшуюся горничную?
Действительно, откуда?
Ведь поначалу казачество плевать хотело на шляхетское достоинство! В найденном недавно в Главном архиве древних актов в Польше трактате «Мысль об успокоении Украины», написанном в 1672 году, есть даже такой эпизод: два запорожца пьянствуют в Варшаве. Один из них размахивает привилегией о своей «нобилитации» (признании дворянских прав. - О. Б.) и орет: «Иване! О Иване! Купы в мене шляхетство!» А другой отвечает: «А що тоби даты?» «Дай таляра на горилку!» - ржет «продавец». «Вот такая у них честь шляхетству», - возмущенно пишет польский автор трактата.
Но возмущаться в общем-то нечему - при Хмельницком Украина внезапно стала такой страной, о которой можно только мечтать. Каждый делал, что хотел. Анархия царила везде. Описывая эти порядки, анонимный автор «Мысли об успокоении Украины» едва сдерживает затаенную зависть: «Вольно им одну жену бросить, а взять другую; вольно подговорить у мужа жену и сбежать в другую слободу или какое-нибудь ближайшее местечко, а оттуда уже не вьдадут, вольно там без брака жить столько, сколько захочешь, а потом, бросив своих щенят, никогда не возвращаться с Дона или Запорожья... Вольно швецу, броварнику, гультяю какому-нибудь вырвать бороду попу и войту, а то и палкой врезать, а назавтра сотнику, атаману и другим купить несколько кварт горелки - и справедливость торжествует! Это же делают и казачьей старшине, а потом назавтра тоже горелкой все улаживают. Совсем у них нет ни чести, ни совести, ни разума, ни Бога - только бы пить день и ночь!»
В пылу политической полемики новорожденная Украина даже казалась бедному шляхтичу бесовским искушением, вроде кабака: «Когда умный человек присмотрится к их жизни, то поймет, что каждый из них - дьявол в человеческом обличьи». Но тут же замечает, что такие порядки должны очень нравиться «не только руському хлопству», но и «не одному, наверное, из мазовецких» - лишь бы только он смог добраться до этой страны обетованной.
Разрекламированное махновское Гуляйполе продержалось всего три года. А это было куда круче! И хватило его на три десятилетия, до краев наполненных резней, попойками и полным расцветом народной культуры, оставившей такие «думы», которые наши «науковці» до сих пор боятся печатать!
Но как всякая сказка, и эта когда-нибудь должна была закончиться. Самые принципиальные демократы истребили друг друга во взаимных разборках, и на сцену истории вылезло зловредное обывательское начало, отсиживавшееся до поры в казачьем обозе. Вот оно-то и захотело пресловутого шляхетства.
В конце XIX века, подводя итоги этой удивительной эпохи, украинская исследовательница Александра Ефименко в забытой ныне работе «Малорусское дворянство и его судьба» с удивлением констатировала: «Малороссия после своего освобождения от Польши представляла по типу своей социальной организации военный лагерь на демократической подкладке. Равенство прав и обязанностей было полное: каждый мог занимать из неисчерпаемого запаса свободных земель столько, сколько мог захватить свободным трудовым захватом; каждый мог участвовать в выборе уряда, начиная от сельского атамана, кончая гетманом, каждый мог быть выбран на всякий уряд». Но воспользовались своими правами все по-разному.
Попав во власть, никто из нее, естественно, не хотел уходить. «Каждому лицу войскового уряда, - пишет Ефименко, - перепадало кое-что со стороны низших и подчиненных от приношений... Но если кто хотел себе нажить состояние помимо широкого и торного пути злоупотребления властью или положением, то единственным средством было обратиться к деятельности торговой и промышленной». Казачья старшина сразу же стала заводить шинки и гнать водку - «паны даже брали ее для распродажи с собой в походы, и куда бы случайности войны ни загоняли наших воинов - всюду находил себе рынок этот ходкий товар».
Вторым предметом экспорта стал скот - волов гоняли в Москву, Петербург и даже в Европу - в Гданьск и Шленск (так называли Силезию). В Ригу и Кенигсберг уходила пенька. А когда доходов от этих операций показалось мало, старшина принялась за меньшую братию. «Малорусское панство, - продолжает та же Ефименко, - выросло на всяческих злоупотреблениях своей властью. Насилие, захват, обман, вымогательство, взяточничество - вот содержание того волшебного котла, в котором перекипала более удачливая часть казачества, превращаясь в благородное дворянство».
При Богдане Хмельницком войсковой уряд не смел ничего себе назначить в вознаграждение за свой труд, кроме мельниц. Но уже после его смерти полковники и есаулы стали разбирать себе войсковые земли «на уряды». Единственное, что их раздражало, так это то, что народ после таких операций разбегался куда глаза глядят - благо Украина была слабо заселена. Старшина понимала, что свобода передвижения, гарантированная на роду как одно из его прав, новой власти только мешает, и тут же начала ее ограничивать. Сохранился, например, приказ Мазепы от 1707 года полтавскому полковнику, чтобы он людей, уходящих на слободы, «не только переймал, грабил, забирал, вязеннем мордовал, киями бил», но и без пощады «вешати рассказовал». Неудивительно, что ровно через два года народ не очень-то поддержал попытку гетмана отделиться от Москвы - ведь при полной независимости он бы еще больше «размордовался».
Когда же все земли были расхватаны, старшина люто затосковала о дворянских вольностях. Обидно ведь в самом деле ездить с быками в Гданьск, любуясь по дороге на тамошнюю шляхту, и не чувствовать себя ей ровней!
Был на польской стороне Украины славный городок Бердичев, населенный в основном дальними предками Бени Крика и Паниковского - эдакая Одесса XVIII столетия. Вот в этом-то чудном месте по дороге с бычьего торга в Гданьске и была сочинена большая часть родословных малороссийского панства. Внезапно оказалось, что Капнисты происходят от «венецианского графа Капниссы с острова Занта», Рославцы - от польских магнатов Ходкевичей, Кочубеи - от «благородного» татарского мурзы, а Скоропадские - от некоего мифического «референдария над тогобочной Украиной». Весь еврейский Бердичев, высунув от усердия языки, потел над «нобилитацией». Вся Украина смеялась. Но сделать ничего не могла. Разве что перечитывать ходившие по рукам сатирические стишки «Доказательства Хама Данилея Куксы», высмеивающие панские претензии казачьей старшины:
Вон у меня герб який В деревьяним цвити. Ще ни в кого не було В Остерськом повити. Лопата написана Держалом угору. Побачивши скаже всяк, Що воно без спору!
Кому не хватало татарских мурз, разбирали покойных героев, не оставивших прямого потомства. Тарасевичи сфабриковали себе документы о происхождении от гетмана Тараса Трясила, Искры - от не менее известного гетмана Остряницы. Один малоизвестный панок претендовал даже на то, что он продолжатель давно вымершего рода князей Острожских - на том основании, что «его предки были родом из Острога».
Бердичевская афера оказалась настолько мощной и стоила, по-видимому, так недорого, что когда правительство Екатерины II создало комиссию о разборе дворянских прав в Малороссии, «благородные» люди повалили в нее косяками. В стране, где при Богдане Хмельницком царю присягнули всего три сотни чудом уцелевших шляхтичей, внезапно всплыло целых 100 тысяч дворян! Причем с грамотами, гербами и таким «прошлым», до которого было далеко даже гордым британским лордам.
И только бедный предок Мартына Борули не успел в этой давке, оставив своему правнуку доказывать, что он на самом деле Беруля, а значит, тоже шляхтич. Но те, кто в XIX веке смотрел эту комедию Карпенко-Карого, могли только довольно посмеиваться - у их-то предков все получилось! Хотя и не без помощи Бердичева.
Олесь Бузина