Новонайденное стихотворное послание Евсеева к Туроверову, или донской казак поёт на мотив Лермонтов-
-ского «Выхожу один я на дорогу...»
О край родной! поля родныя!
Мне вас уж боле не видать;
Вас, гробы праотцев святые,
Изгнаннику не обнимать.
(Рылеев, «Войнаровский»)
Недавно обнаружил письмо к Николаю Николаевичу Туроверову (1899-1972), казаку и поэту, от его соплеменника, собрата по перу и тезоименника - Николая Николаевича Евсеева (1891-1974). Похоже, никогда оно опубликовано не было. Привожу его здесь - пусть прочтут добрые люди!
// Послание, кстати, датировано 8 февраля 1941 года. Париж уже более полугода как оккупирован немцами. До вторжения в Россию остаются считанные месяцы. //
Николаю Туроверову
«Что то меня на этих
странников потянуло» -
Из письма
Тянет, брат, Тебя на странников
И меня с Тобою тож.
Ведь лирическому даннику
Всякий путь почти хорош.
Лишь один всех несказаннее -
Путь долгой к родным полям
И скажу Тебе заранее -
Отдохнуть хочу лишь там.
Отдохнуть в земле под вишнею
(Соловей весной поёт)
Я прошу о том Всевышнего
Может быть Он и пошлёт
Радость нежную свидания
И с родными и землёй...
Будет кончен путь скитания
Путь для сердца золотой.
Наше сердце неуёмное
Бьётся, рвётся и стучит.
На простор в луга поёмные
Камышевкою стремит.
Камышевка птица малая
Любит воду, глушь, кугу,
Зори розовыя, алыя,
Каждый куст в родном лугу.
Странное дело: что-то очаровывает меня в этих непритязательных стихах! Есть в них, несмотря на простоту, безыскусственность, порою даже недоработанность («Всякий путь почти хорош» - блёклая строка, можно было б и не оставлять её в таком убогом наряде, довести до ума), неуклюжие повторы и стёршиеся метафоры - есть некая нежащая напевность... Стихи ведь и вправду не просто читаются - поются! Словно камышевка подсобила поэту, пропела... Да и образ этой невзрачной птички (в японской поэзии исполняющей роль, на секундочку, соловья!) - пронзителен до слёз.
Все мы, человеки, по сути дела - вот такие птички-камышевки. Тянемся к родному, тоскуем по нему. Любим «зори розовые, алые... каждый куст в родном лугу».
Кстати, что такое «куга»? Сверимся по словарю.
Словарь сообщает: «Куга́ - народное называние камыша». Я вот не знал этого слова. А оно, оказывается, встречается у Бунина, Мельникова-Печерского, Шолохова... У первостатейных писателей наших!
«Куга»... Хорошее слово! Отныне камышевка будет знать его.
Ну и напоследок - краткая биографическая справка.
ЕВСЕЕВ Николай Николаевич
(01.08.1891, Борисоглебск Тамбовской губернии, Россия - 06.02.1974, Ганьи, близ Парижа, Франция)
Поэт, первопоходник, казачий деятель. Из старинного казачьего рода Евсеевых донской станицы Михайловской. Окончил юридический факультет Московского университета (1914), Михайловское артиллерийское училище. Во время Первой Мировой служил в Донской батарее. В годы гражданской войны воевал на стороне белых, участник Степного похода. С 1920 года - в эмиграции (в 1923 перебрался в Париж). В 1924 затеял сапожную мастерскую «Орёл», исполнял заказы для Русского балета С. Дягилева, Русской оперы, кинематографических постановок и пр. Один из основателей и член Кружка казаков-литераторов (1937). Публиковался в журнале «Станица» (1938-1940). Выпустил в Париже сборники «Дикое поле» (1963) и «Крылатый шум» (1965). Последние годы жил в Русском доме в Ганьи, где и умер.
Хотя и должно признать: в рассуждении просодическом (и аэдическом) стихи не представляют ничего нового.
Но неслучайно же я вспомнил об Японии. Там, говорят, сложилась целая культура поэзии как жанра для высказывания любого интимно переживаемого чувства. Иными словами: поэзия как личный дневник. Только вместо прозы человек ведёт этот дневник стихами.
Нечто подобное сложилось к концу 19-го века и в России. Сирин писал о целом поколении, обладавшем даром лёгкой версификации и для которого сочинять стихи было естественной потребностью. К этому поколению, разумеется, причислял Сирин и себя. Но Туроверов с Евсеевым тоже относятся к этому лирически одарённому поколению.
Думается, перед нами как раз пример такого стихотворения - не претендующего на формальное совершенство, сюжетную новизну, модные изыски, а служащее человеку как бы ad hoc - скороходной записью переживания, заметкой в личный дневник.
О край родной! поля родныя!
Мне вас уж боле не видать;
Вас, гробы праотцев святые,
Изгнаннику не обнимать.
(Рылеев, «Войнаровский»)
Недавно обнаружил письмо к Николаю Николаевичу Туроверову (1899-1972), казаку и поэту, от его соплеменника, собрата по перу и тезоименника - Николая Николаевича Евсеева (1891-1974). Похоже, никогда оно опубликовано не было. Привожу его здесь - пусть прочтут добрые люди!
// Послание, кстати, датировано 8 февраля 1941 года. Париж уже более полугода как оккупирован немцами. До вторжения в Россию остаются считанные месяцы. //
Николаю Туроверову
«Что то меня на этих
странников потянуло» -
Из письма
Тянет, брат, Тебя на странников
И меня с Тобою тож.
Ведь лирическому даннику
Всякий путь почти хорош.
Лишь один всех несказаннее -
Путь долгой к родным полям
И скажу Тебе заранее -
Отдохнуть хочу лишь там.
Отдохнуть в земле под вишнею
(Соловей весной поёт)
Я прошу о том Всевышнего
Может быть Он и пошлёт
Радость нежную свидания
И с родными и землёй...
Будет кончен путь скитания
Путь для сердца золотой.
Наше сердце неуёмное
Бьётся, рвётся и стучит.
На простор в луга поёмные
Камышевкою стремит.
Камышевка птица малая
Любит воду, глушь, кугу,
Зори розовыя, алыя,
Каждый куст в родном лугу.
Странное дело: что-то очаровывает меня в этих непритязательных стихах! Есть в них, несмотря на простоту, безыскусственность, порою даже недоработанность («Всякий путь почти хорош» - блёклая строка, можно было б и не оставлять её в таком убогом наряде, довести до ума), неуклюжие повторы и стёршиеся метафоры - есть некая нежащая напевность... Стихи ведь и вправду не просто читаются - поются! Словно камышевка подсобила поэту, пропела... Да и образ этой невзрачной птички (в японской поэзии исполняющей роль, на секундочку, соловья!) - пронзителен до слёз.
Все мы, человеки, по сути дела - вот такие птички-камышевки. Тянемся к родному, тоскуем по нему. Любим «зори розовые, алые... каждый куст в родном лугу».
Кстати, что такое «куга»? Сверимся по словарю.
Словарь сообщает: «Куга́ - народное называние камыша». Я вот не знал этого слова. А оно, оказывается, встречается у Бунина, Мельникова-Печерского, Шолохова... У первостатейных писателей наших!
«Куга»... Хорошее слово! Отныне камышевка будет знать его.
Ну и напоследок - краткая биографическая справка.
ЕВСЕЕВ Николай Николаевич
(01.08.1891, Борисоглебск Тамбовской губернии, Россия - 06.02.1974, Ганьи, близ Парижа, Франция)
Поэт, первопоходник, казачий деятель. Из старинного казачьего рода Евсеевых донской станицы Михайловской. Окончил юридический факультет Московского университета (1914), Михайловское артиллерийское училище. Во время Первой Мировой служил в Донской батарее. В годы гражданской войны воевал на стороне белых, участник Степного похода. С 1920 года - в эмиграции (в 1923 перебрался в Париж). В 1924 затеял сапожную мастерскую «Орёл», исполнял заказы для Русского балета С. Дягилева, Русской оперы, кинематографических постановок и пр. Один из основателей и член Кружка казаков-литераторов (1937). Публиковался в журнале «Станица» (1938-1940). Выпустил в Париже сборники «Дикое поле» (1963) и «Крылатый шум» (1965). Последние годы жил в Русском доме в Ганьи, где и умер.
Хотя и должно признать: в рассуждении просодическом (и аэдическом) стихи не представляют ничего нового.
Но неслучайно же я вспомнил об Японии. Там, говорят, сложилась целая культура поэзии как жанра для высказывания любого интимно переживаемого чувства. Иными словами: поэзия как личный дневник. Только вместо прозы человек ведёт этот дневник стихами.
Нечто подобное сложилось к концу 19-го века и в России. Сирин писал о целом поколении, обладавшем даром лёгкой версификации и для которого сочинять стихи было естественной потребностью. К этому поколению, разумеется, причислял Сирин и себя. Но Туроверов с Евсеевым тоже относятся к этому лирически одарённому поколению.
Думается, перед нами как раз пример такого стихотворения - не претендующего на формальное совершенство, сюжетную новизну, модные изыски, а служащее человеку как бы ad hoc - скороходной записью переживания, заметкой в личный дневник.