«Вспомнил прежнее, Рим… По другому жизнь чувствовалась».
Обнаружил в письме Бориса Константиновича Зайцева к Анне Ор что-то созвучное моим чувствам... И опять, представьте, - Рим!
Немного поколебавшись, я решил привести письмо полностью (читатель да благоволит сам найти взволновавший меня пассаж... впрочем, если читатель почерпнёт из письма нечто иное, полезное для него, - я буду только рад). Однако для начала не мешает познакомить вас с адресатом Зайцевого послания...
Сведения об Анне Александровне ОР (урожден. ТАРАНОВСКАЯ, лит. псевдоним ДАЛЬНЯЯ; 1902? - 15 июня 1958, Париж), как часто приходится говорить о деятелях первой русской эмиграции, чрезвычайно скудны. Ежели кратко, то можно было бы определить её судьбу так: «забытая поэтесса русского Китая». Вот те крупицы биографических сведений о ней, которыя нам до сих пор удалось собрать.
Анна Александровна Ор родилась в семье полковника Александра Ивановича Тарановского (1881-1953, Циндао), отпрыска старинного малороссийского рода. У него было несколько детей, в том числе ставшая довольно знаменитой пианистка Евгения Тарановская (1920, Харбин - 2006, Сент-Женевьев-де-Буа). В эмиграции Анна жила в Харбине, затем в Шанхае. Вышла замуж за композитора Гарри Ора (1885, Балтические провинции Российской империи - 1972, Гон-Конг). Публиковала рассказы и очерки в харбинском журнале «Рубеж», числилась одним из основателей тамошнего литературного кружка «Понедельник». Во время войны провела четыре года в японском концлагере. В 1945 переехала во Францию. Последние годы жила в Париже. В 1957 в «Русской мысли» опубликовала воспоминания о встречах в Париже с А. М. Ремизовым «Человек не отсюда», печаталась в журнале «Возрождение». Во Франции, помимо Ремизова, её связывали дружеские отношения с поэтом и критиком Сергеем Константиновичем Маковским, художником Василием Петровичем Барсовым (1901-1965, Билефельд), бывшей артисткой Московского камерного театра Ольгой Валентиновной Кожевниковой (1897-1977, Шелль, под Парижем), врачом и литератором Владимиром Николаевичем Унковским (1888-1964, Шелль, под Парижем), философом Валентином Николаевичем Сперанским (1877-1957, Париж) и... с четой Зайцевых.
Обратимся же теперь к письму.
<Париж,> 27 мая 1953 г.
Дорогая Анна Александровна, привет! Привет от кандидата в Ганди и от будущей M-me Ганди.
Сижу на режиме и ем рис - но не один, конечно, рис, еще кое что. Делается это для очистки крови: кровь оказалась неважнецкая. Очень приказано поменьше вкушать соли.
Много лет тому назад в Риме, на Monte-Pincio встречали мы некоего “пророка” - смесь чудака с шарлатаном: звали его Мева (Meva). Ходил босой, с длинными грязными волосами, в хламиде, подпоясанный веревкой. Раздавал свои брошюрки
и проповедывал новую религию. Помнится, главный догмат ея был: “Дьявол в соли”. Значит, не ешьте соли. Мы брошюрки покупали, чтобы ему хоть без соли было чем кормиться, а сами потом этого дьявола “потребляли” сколько хотели, запивали винцом Castelli romani (красным), или Frascati - белым.
А вот оказывается-то, что пророк был не дурак. Дьявол не дьявол, но теперешняя медицина насчет соли очень строга. Считают вредной, вредной.
Вино мне можно - Bordeaux. Но не до безчувствия, а так, для утешения. Не то, чтобы надеть чужое пальто или чуть не попасть под автомобиль.
Вспомнил прежнее, Рим… По другому жизнь чувствовалась. Именно было сильное чувство жизни. Когда вернетесь в Париж (а это будет Бог знает когда!), дам Вам “Италию” свою, старую книгу, и покажу, что прочесть, чтобы почувствовали, как тогда ощущалась жизнь (задам урок). А теперь так: “Благодарю тебе, Создатель, и дай, чтобы не было хуже.” Умирать, видимо, никому не весело. А придется. “Домой, домой!”.
Планов у нас пока никаких. Пишу “Чехова” - третьего дня кончил шестую главу - “Сахалин”, тяжелая вещь. Сейчас начинается у него “отдых” - после
Сибири едем вместе в Европу. Венеция особенно его очаровала (Вас - бы тоже).
Бунин верен себе. В “Нов. Русск. Слове” опять меня облаял - все за то-же: т.е. за то, что его неск. лет назад изругали в “Русск. Мысли” - и ругал не я. Вот всякий и развлекается, как умеет.
11-ого июня вечер Памяти Тэффи. Я буду “Пан Презус”, на моем польском языке называется: “пшедсёндзатель”. Встану, скажу: “Открываю собрание памяти покойной Н.А. Тэффи. Прошу почтить вставанием..” Минуту постоим, а потом начнут работать другие.
Вот-с, дорогая г-жа Ор, спасибо, что не забываете престарелаго Ганди, поправляйтесь, молодейте, пожелайте мне, чтобы осенью подписать договор с Чех. Изд. - Тогда, м.б., соберемся на юг.
И я и Вера дружески приветствуем.
Ваш Б. Зайончковский.