Гашек в Иркутске
Ярослав Гашек частенько был весел, а вот счастлив, по-настоящему, вдохновенно - ну, может быть, пару раз в жизни. Совсем недолго, месяц, другой в 1910-м в Праге, когда после долгих пяти лет ухаживания Ярмила Майерова в мае согласилась стать Ярмилой Гашковой. И целых полновесных полгода во второй половине 1920 года, в Иркутске формально после того, как Александра, Шура Львова, после года с какими-то копейками знакомства, решила расписаться с Ярославом, но в браке фамилию не менять. Так и остались Гашеком и Львовой. И опять это был май, только число другое. Не 23-е, а 15-ое. И не Прага, а Красноярск. Перед самым переездом в тогдашнюю столицу Восточной Сибири Иркутск. Но это простое бракосочетания было событием необыкновенной важности в жизни Ярослава, тогда Романовича, Гашека. Потому, что на вопрос о своем гражданском состоянии, он, женатый человек, отец десятилетнего сына, не моргнув глазом, сказал во Втором отделе красноярского ЗАГСа - холост. По-чешски svoboden! Свободен! И сам он в это верил. Наконец!
Потому, что сколько он себя помнил, он хотел стать другим. Не чехом, а русским. Не глупым шутником, а пламенным агитатором. Не пьяницей, а трезвенником. И вот это случилось. Еще в марте 1918 в Москве он был среди людей, которые его прекрасно знали, по Чехии, по Украине и ни в какое его перерождение, возможное или невозможное, нынешнее или будущее, не верили. Эти люди, буквально только что, как и он сам, проклюнувшиеся из русской бури чехи-коммунисты, с порога его отвергали, не верили и выпнули в конце концов в Поволжье, в первую грядущую мясорубку Гражданской. К чужим. И это был подарок. Судьба. Попасть к чужим, ничего не знающим о краденных собаках и неоплаченных сосисках с пивом, дурацких розыгрышах жандармских вахмистров и гостиничных портье, о неизменно грязных воротничках, всегда обтрепанных штанинах, о пьяной партии какого-то прогресса, бродяжничестве, радикулите, разрыве с Ярмилой и попытке однажды прыгнуть от всей этой непреходящий тоски и безысходности с моста во Влтаву. Здесь, между Самарой и Уфой, Гашек получил заветный шанс, родиться снова. И он им воспользовался.
После волнений и неопределенности лета 1918 с осени начинается непрерывное движение красных на восток, и с ним шаг за шагом уходит Гашек. Все дальше от тех людей и мест, где его держат за алкоголика, к людям и местам, где видят в нем исключительно и только работоголика. Человека слова и дела. Опрятного, выбритого, подтянутого борца за новый мир. Изломанный, порочный круг его богемной, прошлой жизни разорван, и перед взором, как мысленным, так и устремленным вдаль ясного дня, прямая. Прямая на восток. Все дальше и дальше уводящая от знакомого, тоскливого, безнадежного к незнакомому, незнаемому, но счастливому. Другому. Совсем другому. И гордо, с законным правом он пишет теперь свою фамилию не с мягкого, безвольного, как целых тридцать лет до этого «Х», Hašek, а с новой, решительной и твердой буквы «Г», Гашек. И рядом «с». Svoboden. Он не вернется никогда туда, где краденные псы, долги за выпитое, ботинки рванные и стоптанные, ночевки на полу в чужих квартирах, стишки за три копейки и фельетоны по рублю, где жизнь без будущего. И до того Ярослав, в шинели комиссарской, длиннополой и в фуражке с красной звездой, в это все верит, что даже решает необратимость и невозвратность закрепить формально. То есть, не просто отрезать прошлое в мечтах и планах, а сделать возврат невозможным с гражданско-правовой точки зрения, иначе говоря, жениться еще раз. Во всех бумагах зафиксировать, что нет ему пути туда, где у него когда-то был, да и остался по всему законам божьим и человеческим, дом, сын, жена. Решил сжечь и этот мост, последний в прошлое, и сжег. И так не стало для Ярослава Романовича, да, Романовича, больше запада, только восток. Все новое. Бескрайние возможности. Ура.
Вот какой человек и вот в каком настроении, с новой женой - товарищем по партии, кухаркой, медсестрой и другом в одном лице появляется в первых числах июня 1920-го в Иркутске. Разделавшийся со всем, что было в прошлой жизни, раз и навсегда. Весь устремленный в будущее. В то, что грядет. В Бурятию, Монголию, Китай. Туда, где всходит солнце. Лично для него.
Красиво, хорошо. Так почему бы не прогуляться, не проверить, хранят ли до сих пор дома и улицы Иркутска отсветы и блики этого душевного огня, подъема и горения столетней давности? Что, в общем-то, несложно. Во-первых, источников, трудов разных исследователей иркутского и, вообще, русского периода жизни Гашека хоть отбавляй. А во-вторых, дома, во всяком случае, многие, стоят. Cтоят на тех же самых местах, и внешне не слишком изменились с колчаковских времен. А сетка улиц уж точно та же самая, которой следовал на митинг в народный сад или на службу в политотдел, товарищ Гашек. Только названия другие. Зато у речки неизменное, такое же, как и во времена декабриста Трубецкого, так и в эпоху генерал-губернатора Муравьева. Ангара. К ней-то и нес каждый вечер, редактор и комиссар, это свое светящееся сознание уже свершенного и окрыляющее предвкушенье еще только предстоящего, прекрасного и счастливого. Потому что жил, квартировал, у самой речки. Там, где современная улица Российская, упираясь в Бульвар Юрия Гагарина, составляет с ней букву «т». При Гашеке это были, соответственно, Дегтевская и Набережная, она же ул. Береговая. Фото деревянной двухэтажки с клубным крылечком можно найти в книжке Санжиева: Б. Я. Гашек в Восточной Сибири. - Иркутск, 1961.
В наши дни на этом месте (Дегтевская, 4), Российская 4, большая композитная многоэтажка с претензией на оригинальность в пределах, допускаемых позднесоветской унификацией.
А если развернуться, сменить восток на запад, то и обещанная водная гладь Ангары мелькнет. Вся в солнечном, небесном масле, если день, хороший, летний.
А за углом гостиница «Иркутск», она же «Интурист». За углом и весь, собственно, гашековский, вполне себе инт-, но не туристический, а интернациональный, красный, коммунистический Иркутск. Все рядом. Глянем на карту и в самом деле, почему бы нет, пройдемся гашековскими маршрутами, предполагаемыми или очевидными. Начнем от точки 1, ул. Дегтевской (Российской) и закончим точкой 6 на современной Карла Маркса, что при Гашеке называлась Большой. А, впрочем, нет. Есть еще в запасе и точка 8. Чертово (не от слова черт, дьявол, а от слова черта, граница, линия) озеро, но для нее понадобиться карта другого и вида, и масштаба. Пусть она будет на десерт. Итак, вперед
От дома на Дегтевской два шага (700 метров) по широкой и тенистой набережной к дому, где слово агитатора, горлана, главаря, обретало вечность. То есть, сначала отливалось свинцом, а потом оттискивалось краской на бумаге. Хотя и не факт. Дело в том, что сведение, о месте нахождения типографии, сообщаемые замечательным советским исследователем Сергеем Никольским в его книге (Никольский С.В. История образа Швейка. Новое о Ярославе Гашеке и его герое. -Москва, издательство "Индрик", 1997) прямо скажем, противоречивые.
«Отсюда он ходил в политотдел … и в типографию (семь минут ходьбы; сейчас дом 36 на берегу Ангары - на углу набережной и Тихвинской улицы). В этой типографии издавались газеты, которые редактировал Гашек, печатались листовки и воззвания. Здесь, по воспоминаниям сослуживцев, Гашек вел оживленные беседы с писателем Зазубриным».
Загвоздка в том, что Тихвинская, ныне улица Сухэ-Батора на берег Ангары не выходит и не выходила никогда. На Тихвинскую площадь, да. И на улицу Большая, да. А на Набережную, нет, чисто сухопутная, внутренняя городская артерия. Но в то же время, дом номер 36, на Набережной есть. Это угол современного бульвара Гагарина и улицы, ну, конечно, Ярослава Гашека, и если допустить, что Тихвинская - это ошибка, а 36 на Набережной, как раз правильный номер , то тут, согласно Никольскому в 1920-ом и располагалась подведомственная политотделу Пятой армии типография. Тогда это был правда угол Набережной и Юнкерского переулка. Да, собственно, вот карта все той же местности, но не 2017-го, на сто лет пораньше, 1917-го. (Все наши точки, по-прежнему красными цифрами, черными - метки родной легенды 1917-го и они нам тоже пригодятся)
Дом сохранился. И выглядит вот так. В советские времена и после Гашека здесь еще долго не утихали идеологические страсти - в здании располагалась типография Иркутского университета. Да и сейчас все там же.
Одно смущает. Согласно иркутским хроникам (Летопись Колмакова, май 1920, http://irkipedia.ru/content/1920_may), типография Политотдела 5-ой армии, находилась все-таки на Тихвинской, нынешней Сухэ-Батора:
«16 мая. Издание газеты «Красный стрелок», органа ПОАРМ-5, перенесено в Иркутск. Адрес редакции и издательства: ул. Тихвинская, 8 [12] (типография И. А. Белоголового).
…
[12] Улица Тихвинская (ул. Красной Звезды) до 1940 г. имела нумерацию домов от улицы Большой к Ангаре. Редакция и типография газеты «Красный стрелок» находились в доме № 8 (бывшая типография И. А. Белоголового), ныне это надстроенное здание по улице Сухэ-Батора, 13».
А это точка 7. Внеплановая. То есть, совсем другое место.
И это кажется, при всей неплановости, куда как более вероятным, чем, дом номер 36 Никольского, тот, что на Набережной. Другое, дело, что у берега, где золотые рыбки полудня средь волн и водных гребешков, все очень и очень по-гашековски. Ширь, гладь и благодать одна тысяча девятьсот двадцатого. Поэтому возвращаемся к зданию университетской типографии.
Да и по праву не только эстетическому, но и фактологическому. Иными словами, по Б. Санжиеву, которому и верить много легче, чем Никольскому, поскольку наш сибирский гашековед в отличие от московского, всегда ссылается на конкретные документы из архивов, Иркутский универ, сам только что родившийся (в 1918-ом) не был чужим и Ярославу Гашеку. Весь устремленный на восток, туда где солнце, он, цитирую:
«10 сентября 1920 г. Ярослав Гашек был зачислен советом курсов восточных языков Иркутского университета в число слушателей японского отделения, о чем было ему выдано удостоверение за № 23».
Вот только ходил ли на эти курсы, горящий на работе Ярослав Романович, неизвестно. И куда именно, в какой дом, на какую улицу? Вообще, понятно, эти наши точки, раз-два-три-четыре, на самом деле, лишь малая часть, красненьких цифр, которыми по-хорошему должна была бы пестреть вся карта гашековского Иркутска. Все-таки полгода жизни, много чего происходило между исходящими в Губком и входящими от Иркутского совета. Что-то мы знаем точно, о чем-то догадываемся, во что-то не слишком пока верим, но есть, конечно, события совершенно уж определенно имевшие место, и вполне конкретное. К ним относятся митинги на берегу Ангары в Александровском сквере (в 1920-ом, конечно же сквер Парижской коммуны). Точка 3. Об одном таком, двухтысячном «китайских граждан» у Санжиева, «китайских бойцов» у Дунаевского ( Дунаевский А.М. Иду за Гашеком: Документальная повесть. - 4-е издание, дополненное. - М.: Советская Россия, 1983) упоминает и Радко Пытлик (Pytlík R. Jaroslav Hašek -- Data, fakta a dokumenty. - Praha.: Emporius, 2013) и даже называет конкретную дату 04.08.1920. И вновь, кажется, не вполне проверенную. Во всяком случае, неутомимые хроникеры иркутской жизни, хотя и не соглашаются друг с другом, но даты приводят близкие, правда, иные чем Пытлик. http://irkipedia.ru/content/1920_iyul
Романов:
«13 июля митр[ополит] Иаков и двое епископов выехали в Омск.
…
Политотдел Н[ародной] армии устроил митинг китайск[их] граждан (до 2000), вынесших резолюцию о желании союза с Росс[ийской] Сов[етской] республ[икой] для избавления от интервент[ов] Япон[ии], Анг[лии] и всего иностра[нного] капитала.
Калмыков:
12 июля. Состоялся большой митинг китайских граждан в Иркутске, на котором от ПОАРМ-5 выступил Я. Гашек».
Так или иначе, но это еще шагов триста, четыреста или ровно километр от домика на Дегтевской. Сейчас это прекрасное место с бронзовым пятиметровым императором Алекснадром III-им на высоком постаменте выглядит вот так.
Почти как в 1908, год, когда впервые русский царь взорлил над гражданами (и будущими бойцами), а вот к приезду в Иркутск Гашека постамент был уже пуст. В майские праздник 1920-го, за пару месяцев до появления в Иркутске комиссара чешского извода, государя сдернули и оттащили во двор расположенного рядом, через дорогу (и по сей день там прибывающего) Географического музея (тогда, впрочем, Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества). Так, что не пришлось Гашеку и начальнику его по политотделу 5-ой армии Моисею Вольфовичу под царственной, суровой дланью звать братьев-китайцев в светлое будущее. Под чистым благорасположенным в ту пору к коммунистам синим сибирским небом.
От Александровского сквера всего два шага, вверх по главной тогда Иркутской улице Большой, что ныне Карла Маркса, до места, где Гашек работал не стоя, а сидя. И большую часть своего времени. Точка 4. Юго-восточный угол на пересечении Большой и улицы Амурской (в наше время Ленина). От сквера 500 метров, впрочем есть сомнения, что Гашека мог ходить на службу по Набережной и Большой, гораздо короче был бы путь от домика на Дегтевской по Троицкой, Юнкерскому переулку и Луговой (ныне ул. 5-ой армии, Ярослава Гашека и Марата). Но в любом случае, вот он дом-красавец эпохи русского модерна. Так выглядит он в наши дни.
Похоже, что за эти кованые ограждения балконов и лепнину вдоль фасада и то, что находилось в доме кое-какие гашековеды предпочитают именовать «гостиницей «Модерн» (Никольский, Pytlík). Но, увы, согласно легенде к карте г.Иркутска 1917-го, пункт номер 21», это гостинца «Централь». Впрочем, без «Модерна» все же не обошлось. Был в том же огромном здании еще и первоклассный ресторан с таким как раз названием «Модерн», а еще киноконцертный зал "Глобус" и даже зимний сад. В общем, много чего с намеком на аэропланно-футуристическую Европу.
Главное, другое. То, что здесь все и ныне очень близко к тому, как было при Ярославе Гашеке, о чем свидетельствует замечательный снимок лета 1918-го. По улице Большой мимо гостиницы "Централь" на улицу Амурскую выходят, победоносно маршируя, чехословаки (белочехи, от суда которых писатель Гашек бежит и прячется как раз ту пору в поволжских деревнях), а во главе колонны верховой, чрезвычайно напоминающий самого Радолу Гайду.
Хорошо. Прекрасно. Но, вновь заковыка. Увы, есть среди исследователей расхождения и сущностного порядка. Повыше уровнем малозначительной, конечно, оппозиции гостиница или кабак. Нет общности мнения о том, что же собственно находилось в здании бывшей гостиницы «Централь» на углу Большой и Амурской в 1920-ом. Штаб Пятой армии или же Политуправление этой армии, сотрудником, которого собственно и состоял Ярослав Гашек. Никольский и Дунаевский уверены, что Политуправление, с чем не согласен Радко Пытлик , он полагает, что все же штаб, а само Политуправление располагалась дальше на юг по улице Амурской, в здании Общественного собрания (нынешний ТЮЗ, наша, кстати, точка 5), но при этом спешит уточнить, что в здании бывшей гостиницы на Большой отдельно прибывал гашековский Иностранный отдел Поарма. Так или иначе, но какую из версий не принимай, все сходится к тому, что рабочее место Гашека было в доме с красивыми балконами и мордочками на фасаде, а не в нынешнем театре. Здании мрачноватого, острожно-изоляторного склада. Не яснооком, гашековском. Во всяком случае, воспоминания Н. Е. Кузьяна, секретарь Иркутского губкома РКСМ в 1920 г., цитируемые в книге Б.Санжиева (Приложение) не оставляют место спорам:
«Осенью 1920 г. мне пришлось быть на приеме у тов. Гашека в политотделе 5-й Армии, который размещался на втором этаже нынешнего здания «Дворец труда». Кабинет Гашека был в комнате, где сейчас библиотека Олпрофсовета».
То есть, плохо читаемая при любой погоде мемориальная доска на желтой штукатурке прибита не по ошибке и не случайно.
Ну, и чудесно, огромный угловой дом от полудня и до заката, купающийся в лучах небесного светила - это как раз оно! То, с чем и должен был ассоциироваться Иркутск Гашека. С теплом и верой в свет. Так и поныне.
Что же касается штаба 5-ой армии, то согласно иркутским хроникам (http://irkipedia.ru/content/1920_iyun ; Летопись Роанова:
3.VI. Для штаба 5-й Армии предложено очистить помещение, занимаемое контрольной палатой в д[оме] фон Люде (три этажа).
Летопись Колмакова:
3 июня. Штаб и Политотдел 5-й Отдельной Армии передислоцировались из Красноярска в Иркутск. Штаб (ШТАРМ-5) - начальник В. Е. Гарф, командарм М. С. Матиясевич и член реввоенсовета Б. П. Позерн - разместился в бывшем доме фон-Люде, Политотдел (ПОАРМ-5) - начальник Литкенс, заместитель Вольфович, начальник интернационального отделения Я. Гашек - занял помещения бывшей гостиницы «Централь»).
Современный адрес этого дома (бывшего фон-Люде) проспект Маркса 19, угол Маркса и Сухэ-Батора. Можно с уверенностью сказать, что и здесь Гашек бывал. Во всяком случае проходил каждый день, если типография ПОАРМа была на Тихвинской (нынешней Сухэ-Батора). Тоже светлое место, окна на юго-восток. Пойдет.
Ну, и разобравшись с этим самое время вернуться, к еще одному утверждению Радко Пытлика. Тем более, что пришло время точки № 5. Вот, что пишет один из самых плодовитых и не знающих покоя знатоков, как творчества, так и непростой жизни автора «Швейка», в своем уже однажды упомянутом фундаментальном подневном жизнеописании, год 1920, день 02.07:
«Zahraniční odbor Politického oddělení 5 armády, v nemž působil Hašek, byl v Irkutsku umíštěn v Domě práce (dnes ulice Jaroslava Haška). Politické oddělení působilo tehdy v domě, kde je dnes Divadlo mladého dováka. V sale Sibiřské filharmonie vystoupil Hašek s referátem O pařížské komuně».
Иностранный отдел Политического отдела 5-ой армии, в котором служил Гашек, расположился в «Доме труда» (нынешняя улица Ярослава Гашека). Само политическое отделение располагалось в доме, где ныне Театр юного зрителя. В зале Сибирской филармонии выступил Гашек с докладом О парижской коммуне».
Так вот, друзья, читающие наш скромный путеводитель по дивному Иркутску Гашека с помощью гугл-транслейта, легко перепускающему русский в чешский, норвежский и немецкий, или же, из чешского в русский, если непосредственно книгу Пытлика, тут все, увы, не так. «Дом труда» никак не мог быть на улице Гашека, что вполне, думаю, наглядно объяснялось выше. На улице Гашека в лучшем случае могла располагаться связанная с работой писателя и комиссара типография и то едва ли. Ну, и точно связанный с ним университет с его не идентифицированными еще пока точно тогдашними строениями поблизости. Что же касается ТЮЗа, теснейшим образом спаянного с залом самой Иркутской филармонии, как у Пытлика, так и в наше горячечное время, то их следует точно разделить, если речь о 1920-ом. И вот почему. Тогда, когда формировались географические представления о Сибири Радко Пытлика, то есть, задолго до перестройки, с последовавшими за ней девяностыми и нулевыми, Иркутский ТЮЗ пребывал не там, где сейчас. Не в бывшем доме Общественного собрания с суровым фасадом КПЗ. ТЮЗ находился все в том же «Доме труда» (современный адрес Маркса, 22). Вернее в северном крыле этого сложносочиненного здания в плане похожего на мирную улитку или немирный, ракетный комплекс «Град». В том самом коленце, где до революции сиял киноконцертный зал «Глобус» (тот же дом, но адрес Ленина, 13).
В любом случае, речь не о современном здании ТЮЗа (Ленина, 23), которое, чтобы все окончательном запутать стоит парой кварталов дальше на юг по улице Ленина от бывшего «Дома труда», но смотрит прямо на стадион «Труд». Однако, примыкает, да, к зданию филармонии, у которой в свою очередь фасад выходит на соседствующую ул.Дзержинского (в 1920-ом ул.Арсенальная). И тут, в своем апофеозе, как и положено, путаница и даже сама ее возможность заканчиваются. Потому, что реферат «О парижской коммуне» в зале филармонии Гашек вполне мог и читать. Как мог и сквозь двери современного ТЮЗа, а в двадцатом входа в Народный дом (бывшее Общественное собрания) вбегать в единственный тогда с этим входом и фойе связанный зал - зал современной филармонии (ныне, путаница, говорили, кончилась?, от него отделенный), и выступать на бесконечных в ту пору в этой аудитории собрания и митингах. Поэтому, вот вам вид и того здания, и другого. Всего в паре кварталов от Дома труда (Маркса, 22/Ленина, 13)
Нынешний ТЮЗ (Ленина, 23)
И филармония Дзержинского, 2 (прекрасно виден красно-бурый угол ТЮЗа и белый стадиона Труд)
Наш угол, полный сини, воздуха, надежды. Гашековский. И даже красный тюремный кирпич, тому не может быть помехой. Жизни с надеждой и мечтой. Факт, подтверждаемый А.М.Дунаевским и его конфиденткой. Женой начальника ПОАРМА-5 Моисея Вольфовича Афанасией Афанасьевной . Да-да. Если, конечно, я вас совершенно еще не замотал. И вы, сквозь все мои «если» и «но» каким-то чудом еще помните, что Народный дом, он же когда-то Общественное собрание, и он же ныне ТЮЗ им.Вампилова. То есть, Ленина, 23.
«В жизни армии да и города Иркутска не было ни одного значительного события, в котором не участвовал бы наш чешский друг. Проходил ли митинг китайских бойцов в общественном саду у Ангары - он в числе главных ораторов; устраивался ли открытый диспут в Совпартшколе на тему «Есть ли бог?» - и здесь Гашек развенчивал местного архиепископа Антония; шла ли ожесточенная дискуссия в Народном доме, выясняющая суть разногласий между большевиками и распоясавшимися меньшевиками, - Вольфович вместе с Гашеком громят своих идейных противников».
И тут, как-будто ненароком, коснувшись митинговой, ораторской активности Гашека, мы возвращаемся, к давнему замечанию о том, что наши точки, красненькие циферки на карте - это так, капля в море реального красного, коммунистического красноречия, бурлившего и разливавшегося в ту пору в любом помещении с крышей, где можно было поставить лавки, или же месте, просто площадке под чистым небом, где людям вольно было встать компанией, как с семечками, так и без. Покоя, во всяком случае, язык и горло Гашека не знали. Вот, например, типичнейшее объявление из главного пролетарского листка Иркутска 1920-го "Власть труда" (08.08.1920)
Где это место в Глазково (желдор. уч), в котором речь держали тт. Гашек и Богданов? Где-то на другом, западном, правом берегу Ангары, все что знаем. Пока. А где тот клуб, в котором Гашек буквально поразил умы товарищей-партийцев искрометной по всей видимости пантомимой, бичующей социал-предателей эсеров? В воспоминаниях одного из старших по положению сослуживцев Гашека Арношта Кольмана (Кольман Э. Я. Мы не должны были так жить / предисл. Ф. Яноуха. - New York : Chalidze Publications, 1982) это «армейский клуб»:
«Все это время Гашек жил полностью жизнью нашей армии, радовался каждому успеху и печалился, когда что-нибудь у нас не удавалось. Помню, как в Иркутске, по поводу какого-то революционного праздника, мы устроили в армейском клубе вечеринку. После официальной части началась художественная самодеятельность - музыка, пение, чтение стихов. Внезапно Гашек поднялся на сцену и заявил, что он сейчас наглядно продемонстрирует как эсер борется сам с собой: обещает дать деревенской бедноте землю, но в то же время не желает отнять ее у помещика и кулака. К величайшему удивлению собравшихся, Гашек быстро сбросил с себя одежду и остался в одних трусиках. А потом начал сам с собой классическую борьбу. Да так, что через несколько мгновений весь зал корчился от смеха».
А по Санжиеву (у которого источником - более ранний устный рассказ все того же Кольмана) речь о клубе уже «городской». А может быть это и вовсе бывший Театр миниатюр, который Гашек, выбил для всяческих мероприятий своего отдела летом 1920-го? (Еланский Н. П. Ярослав Гашек в революционной России (1915-1920 гг.). - М.: Издательство социально-экономической литературы, 1960):
«Однако вплоть до перемещения на должность начальника организационной части Гашек продолжает прежде всего выполнять свою основную задачу по руководству Интернациональным отделением. Он старается организовать в Иркутске интернациональный клуб. В адресованном начальнику политотдела заявлении о предоставлении для этой цели театра «Миниатюр» Гашек писал: «Прошу Вашего ходатайства о передаче «Миниатюр», там играют только какие-то совсем идиотские кинодрамы. Помещение нужно все и с комнатами».
Летопись Колмакова (http://irkipedia.ru/content/1920_iyul):
«Июль. Помещение Театра миниатюр передано под клуб Интернационального отдела, а 4-11 июля. В Иркутске проходила вторая неделя помощи Западному фронту».
Тогда клуб «интернациональный». Но вот, где? Где расположенный, не сознается пока что ни один из доступных письменных источников. Ну, вот разве что только все тоже объявление из «Власти труда» обещает центр (Городской район).
Хотя, кто знаете? Упомянутый в том же городском секторе театр «Фурор» - это довольно унылый закоулок (угол Средне-Амурской и Мастерской улиц тогда, Седова-Кожова теперь), дикость с запустением сейчас, а в 1920 нечто невнятное под брюхом у тогдашнего Иерусалимского кладбища. Места, ныне ставшего Модным кварталом. Ну, или частью его. В общем, что получается? Все равно, свет, воздух, а ночью любой пустырь - хрустальный купол неба в звездах. То есть, Гашек рулит и год его 1920-ый тоже. Даже при неполном знании.
И отлично, это нам обещает неплохие шансы уже при полном незнании. Буквально тьме предположений, легенд и чисто апокрифических рассказов. Итак, точка номер 6. Нам ее в гашековском Иркутске подарил прекрасный в своем простодушной, буквально швейковской, готовности легко соединять сказку и быль советский гашековед Сергей Никольский. Готовый ради вдохновенной гипотезы, принимать неподходящую дату за описку, а устный рассказ современника за истину, не требующую подтверждения ни документами, ни свидетельствами третьей стороны. В общем, охотно запускающий в свои солидные, научные тексты, людей, которым место, ну, разве что в художественных. Например, ленинградского художника Я.С.Николаева, возможно даже служившего вместе с Гашеком в ПОАРМе-5, как-будто бы уже в Иркустве в 1920-ом читавшего (по-русски!) «Швейка», да больше того, предположительно к тому же жившего в одном доме с Гашеком, и вовсе не по тому адресу, который сохранился в архивных списках ПОАРМа. Уф. Да. Три допущения в одном пассаже. Короче, вот, что выведал Сергей Никольский через посредство Йржи Сейдлера (J. Seydler. Napsal Hašek Švejka v zemi bolševiků?// Svět sovětů, 1967, 23.8, s. 14) у человека, который в шестидесятых годах прошедшего столетия не брезговал в разных собраниях и клубах срывать аплодисменты рассказами о своей давней -не-разлей-вода дружбе с Гашеком:
«Николаев помимо всего прочего назвал адрес Гашека в Иркутске, неизвестный до тех пор. Он рассказывал: «Сотрудники агитационного отделения, так же, как и командование, были размещены в гостинице “Модерн” или по соседству с ней. Гашек и я жили в домике пастора на углу Амурской и Большой улицы. Жили мы и работали в соседних комнатах. Это нас, естественно, еще больше сблизило. Я участвовал в пропаганде и агитации средствами изобразительного искусства. Гашек - прежде всего искусством слова, печатного и устного. Двери между нашими комнатами были постоянно открыты, так что мы часто разговаривали и во время работы».
То есть, присутствие жены и тещи (большой семьей жил Гашек в Иркутске, большой, факт всячески задокументированный) общаться не мешало. Не требовало даже двери держать закрытыми. В общем, можно всласть поязвить и поиронизировать, но мы не будем, потому, что есть свидетельство по поводу домика на углу Амурской и Большой еще одного человека, знакомство которого с Ярославом Гашеком, в отличие от близости Николаева, подтверждается множеством архивов и газетных фондов. Это Афанасия Афанасьевна Вольфович, жена начальника политотдела 5-й Красной Армии Моисея Вольфовича. И вот, что она поведала однажды автору книги «Иду за Гашеком» А.М. Дунаевскому:
«Штат политотдела был небольшим. Каждый работник на учете. Гашек - на особом. Был двужильным. И как он только успевал! И в политотделе, и в райкоме партии, и в редакции, и в губкоме... Когда Вольфович уезжал в длительную командировку, на посту начальника поарма оставался Гашек. Моисей надеялся на него, как на самого себя.
По характеру это были разные люди: Моисей - темпераментный, подвижный. Гашек же удивлял всех своим великолепным спокойствием. Но это не мешало им дружить и на работе, и домами. Жили мы тогда рядом с поармом, в небольшом одноэтажном холодном домишке. Здесь родилась у нас дочь; новорожденную назвали Розой, в честь погибшей Розы Люксембург. Гашек любил маленькую. Подходил к кроватке, напевал ей чешские песни, качал, когда плакала».
Где точка пересечения? Одноэтажный домик вблизи ПОАРМа (гостиницы Централь) - это как раз, очень даже может быть, домик пастора из рассказа Николаева. Во всяком случае подобное строение совершенно точно существовало. Его можно увидеть на старых открытках рядом с самой кирхой (а как же без нее, раз пастор).
Вот как при взгляде от Дома труда (тоже уже практически и фактически бывшего) смотрелось то место, где в наши дни маячит В.И.Ленин посреди скверика его же имени.
Вид дня сегодняшнего для сравнения.
Одноэтажный домик слева в ограде храма, как будто то, что мы ищем. И гостиница "Централь" (она же Политуправление армии) напротив. Как вчера, так и сегодня.
И что же из сопоставления текстов и картинок следует? Некоторые укрепление веры в людей и само человечество, при всей его любви легендам и былинам. То есть, наверное, и в самом деле соприкасался по службе в 1920-ом т.Николаев с т.Гашеком, возможно даже в том доме, где жили тт. Вольфовичи. И, может быть, порою ночевали эти сотрудники ПОАРМа где-нибудь на полу у печки в коридоре, ленясь в глубокой ночь после дебатов с махоркой и чаем, идти по темным улицам домой. Если, конечно, новорожденная т.Роза не слишком беспокоила. Почему нет? Фантазия, чуть более отвечающая фактам и документам, чем уже совсем буйная художника из Ленинграда. В общем, считаем, что точка 6 на месте, пусть даже теперь о прошлом в ее центре ни зелень сквера, ни серый угол панельной хрущевки и не напоминают.
Ну, и самое-то главное, раз мы художника частично реабилитировали, то есть, решили считать его истории тем дымом, без которого нет пламени, огня, то финал нашей прогулки по Иркутску Ярослава Гашека нас окончательно и бесповоротно уведет в те окрыляющие дали, где оказаться бывший пражский пьяница, балбес и непоседа, мог только полностью и абсолютно переменившись духом. Став обстоятельным, спокойным, вдумчивым. Счастливым. Другие ведь не ходят на рыбалку.
О том, что Ярослав Гашек очень полюбил в Иркутске это духоподъемное занятие людей, которые часы не наблюдают не вспоминает ни один из его современников, даже жена, Шурочка Львова (Lvova-Hašková, A.G. Jaroslav Hašek. Vzpomínky Šury Lvové-Haškové. Připr. Jiří Častka. Průboj 17, 1965, č. 21-37, vždy na posl. dvou s. každého čísla, 24.1.-12.2. 33 s ). Ей памятны лишь долгие прогулки на природе, что тоже в строчку, но не вполне то. Что, впрочем, нисколько не смущает ни художника, ни его интерпретатора Никольского. Рассказ рассказывается и пересказывается, он полон деталей и подробностей:
«Одним из наших общих развлечений была рыбалка. Удочки мы держали снаружи дома за наличниками - в доме они не умещались. Мы накапывали в садике у церкви червей, брали с собой старый чайник, варили вкрутую яйца, накладывали каши из пшенной крупы, которую выдавали тогда в любом количестве, а если представлялась счастливая возможность, то захватывали и “китайские” калачи, которые были очень дороги. Мы выменивали их на “Манчжурке” (т. е. на станции железной дороги. - С. Н.)на рубашки или кофе - в зависимости от того, что удавалось достать. С этими запасами около двух часов ночи мы отправлялись к Чертову озеру. В нем, правда, водились только караси, но нам здесь нравилось. Придя на место, - а к этому времени уже начинало светать, - мы раскладывали маленький костер и закидывали удочки. Гашек был малоразговорчив, только иногда мурлыкал чешские песни».
Не очень, конечно, просто поверить, что комиссар мог в неспокойном 1920-ом с целым чайником провизии без дела и охраны спокойно шляться в пустынных пригородах по ночам, особенно припоминая рассказ Шуры, от том, что и днем, случалось, пытались политработника из чехов пристрелить:
«Chodíme nyní na dlouhé procházky v okolí Irkutska… Na jedné z nich po něm dokonce někdo vystřelil, kulka ho škrábla do krku a měl ne něm pak trvale jizvu.
Теперь мы ходим в долгие прогулки по окрестностям Иркутска… На одной из них в него [Ярослава] кто-то однажды выстрелил, пуля обожгла шею, и там долго была не заживавшая рана.»
Но мы договорились верить и дыму. Для красоты и счастья. Особенно, если сладок. И так, и для отечества. И таким образом оказываемся в месте, которое Никольский абсолютно верно и точно описывает вот так:
«Чертово озеро расположено на левобережье Ангары, между рекой Иркут и впадающей в нее речкой Кая, у подножия лесистого холма, который носит название Синюшина гора. В давние времена с этими местами были связаны легенды о разбойниках. Но название озера происходит отнюдь не от слова «черт», а от слова «черта». Здесь проходила пограничная черта, разделявшая владения деревень Мельниково и Смоленщино. Позднее я обнаружил, что озеро все же обозначено и на некоторых туристических планах Иркутска - рядом с железнодорожной станцией Кая. Но сейчас оно обмелело и по-настоящему наполняется водой главным образом в сырую погоду».
Да, точка 8. Финальная.
Такой она открывается ныне, взору человека, стоящего на насыпи дороги (ул. Маршала Конева).
Кубышки - желтые кувшинки, и белые - нимфеи не видны. Только хардкор мечтателя из нержавейки. Аркадия с энерготрубами, Эдем с железнодорожным сообщением. Действительно, седьмое небо коммунизма. И что же, что могло выманить из этого рая Ярослава Романовича? Товарища Гашека, с твердой, самой твердой буквы «Г»? Преобразившегося и перековавшегося? Что же? Обман. Иначе говоря, все тот же коммунизм. Но это история совсем другая . Печальная. Однако, миру давшая одну из самых развеселых книг «Похождения бравого солдата Швейка».
Потому, что сколько он себя помнил, он хотел стать другим. Не чехом, а русским. Не глупым шутником, а пламенным агитатором. Не пьяницей, а трезвенником. И вот это случилось. Еще в марте 1918 в Москве он был среди людей, которые его прекрасно знали, по Чехии, по Украине и ни в какое его перерождение, возможное или невозможное, нынешнее или будущее, не верили. Эти люди, буквально только что, как и он сам, проклюнувшиеся из русской бури чехи-коммунисты, с порога его отвергали, не верили и выпнули в конце концов в Поволжье, в первую грядущую мясорубку Гражданской. К чужим. И это был подарок. Судьба. Попасть к чужим, ничего не знающим о краденных собаках и неоплаченных сосисках с пивом, дурацких розыгрышах жандармских вахмистров и гостиничных портье, о неизменно грязных воротничках, всегда обтрепанных штанинах, о пьяной партии какого-то прогресса, бродяжничестве, радикулите, разрыве с Ярмилой и попытке однажды прыгнуть от всей этой непреходящий тоски и безысходности с моста во Влтаву. Здесь, между Самарой и Уфой, Гашек получил заветный шанс, родиться снова. И он им воспользовался.
После волнений и неопределенности лета 1918 с осени начинается непрерывное движение красных на восток, и с ним шаг за шагом уходит Гашек. Все дальше от тех людей и мест, где его держат за алкоголика, к людям и местам, где видят в нем исключительно и только работоголика. Человека слова и дела. Опрятного, выбритого, подтянутого борца за новый мир. Изломанный, порочный круг его богемной, прошлой жизни разорван, и перед взором, как мысленным, так и устремленным вдаль ясного дня, прямая. Прямая на восток. Все дальше и дальше уводящая от знакомого, тоскливого, безнадежного к незнакомому, незнаемому, но счастливому. Другому. Совсем другому. И гордо, с законным правом он пишет теперь свою фамилию не с мягкого, безвольного, как целых тридцать лет до этого «Х», Hašek, а с новой, решительной и твердой буквы «Г», Гашек. И рядом «с». Svoboden. Он не вернется никогда туда, где краденные псы, долги за выпитое, ботинки рванные и стоптанные, ночевки на полу в чужих квартирах, стишки за три копейки и фельетоны по рублю, где жизнь без будущего. И до того Ярослав, в шинели комиссарской, длиннополой и в фуражке с красной звездой, в это все верит, что даже решает необратимость и невозвратность закрепить формально. То есть, не просто отрезать прошлое в мечтах и планах, а сделать возврат невозможным с гражданско-правовой точки зрения, иначе говоря, жениться еще раз. Во всех бумагах зафиксировать, что нет ему пути туда, где у него когда-то был, да и остался по всему законам божьим и человеческим, дом, сын, жена. Решил сжечь и этот мост, последний в прошлое, и сжег. И так не стало для Ярослава Романовича, да, Романовича, больше запада, только восток. Все новое. Бескрайние возможности. Ура.
Вот какой человек и вот в каком настроении, с новой женой - товарищем по партии, кухаркой, медсестрой и другом в одном лице появляется в первых числах июня 1920-го в Иркутске. Разделавшийся со всем, что было в прошлой жизни, раз и навсегда. Весь устремленный в будущее. В то, что грядет. В Бурятию, Монголию, Китай. Туда, где всходит солнце. Лично для него.
Красиво, хорошо. Так почему бы не прогуляться, не проверить, хранят ли до сих пор дома и улицы Иркутска отсветы и блики этого душевного огня, подъема и горения столетней давности? Что, в общем-то, несложно. Во-первых, источников, трудов разных исследователей иркутского и, вообще, русского периода жизни Гашека хоть отбавляй. А во-вторых, дома, во всяком случае, многие, стоят. Cтоят на тех же самых местах, и внешне не слишком изменились с колчаковских времен. А сетка улиц уж точно та же самая, которой следовал на митинг в народный сад или на службу в политотдел, товарищ Гашек. Только названия другие. Зато у речки неизменное, такое же, как и во времена декабриста Трубецкого, так и в эпоху генерал-губернатора Муравьева. Ангара. К ней-то и нес каждый вечер, редактор и комиссар, это свое светящееся сознание уже свершенного и окрыляющее предвкушенье еще только предстоящего, прекрасного и счастливого. Потому что жил, квартировал, у самой речки. Там, где современная улица Российская, упираясь в Бульвар Юрия Гагарина, составляет с ней букву «т». При Гашеке это были, соответственно, Дегтевская и Набережная, она же ул. Береговая. Фото деревянной двухэтажки с клубным крылечком можно найти в книжке Санжиева: Б. Я. Гашек в Восточной Сибири. - Иркутск, 1961.
В наши дни на этом месте (Дегтевская, 4), Российская 4, большая композитная многоэтажка с претензией на оригинальность в пределах, допускаемых позднесоветской унификацией.
А если развернуться, сменить восток на запад, то и обещанная водная гладь Ангары мелькнет. Вся в солнечном, небесном масле, если день, хороший, летний.
А за углом гостиница «Иркутск», она же «Интурист». За углом и весь, собственно, гашековский, вполне себе инт-, но не туристический, а интернациональный, красный, коммунистический Иркутск. Все рядом. Глянем на карту и в самом деле, почему бы нет, пройдемся гашековскими маршрутами, предполагаемыми или очевидными. Начнем от точки 1, ул. Дегтевской (Российской) и закончим точкой 6 на современной Карла Маркса, что при Гашеке называлась Большой. А, впрочем, нет. Есть еще в запасе и точка 8. Чертово (не от слова черт, дьявол, а от слова черта, граница, линия) озеро, но для нее понадобиться карта другого и вида, и масштаба. Пусть она будет на десерт. Итак, вперед
От дома на Дегтевской два шага (700 метров) по широкой и тенистой набережной к дому, где слово агитатора, горлана, главаря, обретало вечность. То есть, сначала отливалось свинцом, а потом оттискивалось краской на бумаге. Хотя и не факт. Дело в том, что сведение, о месте нахождения типографии, сообщаемые замечательным советским исследователем Сергеем Никольским в его книге (Никольский С.В. История образа Швейка. Новое о Ярославе Гашеке и его герое. -Москва, издательство "Индрик", 1997) прямо скажем, противоречивые.
«Отсюда он ходил в политотдел … и в типографию (семь минут ходьбы; сейчас дом 36 на берегу Ангары - на углу набережной и Тихвинской улицы). В этой типографии издавались газеты, которые редактировал Гашек, печатались листовки и воззвания. Здесь, по воспоминаниям сослуживцев, Гашек вел оживленные беседы с писателем Зазубриным».
Загвоздка в том, что Тихвинская, ныне улица Сухэ-Батора на берег Ангары не выходит и не выходила никогда. На Тихвинскую площадь, да. И на улицу Большая, да. А на Набережную, нет, чисто сухопутная, внутренняя городская артерия. Но в то же время, дом номер 36, на Набережной есть. Это угол современного бульвара Гагарина и улицы, ну, конечно, Ярослава Гашека, и если допустить, что Тихвинская - это ошибка, а 36 на Набережной, как раз правильный номер , то тут, согласно Никольскому в 1920-ом и располагалась подведомственная политотделу Пятой армии типография. Тогда это был правда угол Набережной и Юнкерского переулка. Да, собственно, вот карта все той же местности, но не 2017-го, на сто лет пораньше, 1917-го. (Все наши точки, по-прежнему красными цифрами, черными - метки родной легенды 1917-го и они нам тоже пригодятся)
Дом сохранился. И выглядит вот так. В советские времена и после Гашека здесь еще долго не утихали идеологические страсти - в здании располагалась типография Иркутского университета. Да и сейчас все там же.
Одно смущает. Согласно иркутским хроникам (Летопись Колмакова, май 1920, http://irkipedia.ru/content/1920_may), типография Политотдела 5-ой армии, находилась все-таки на Тихвинской, нынешней Сухэ-Батора:
«16 мая. Издание газеты «Красный стрелок», органа ПОАРМ-5, перенесено в Иркутск. Адрес редакции и издательства: ул. Тихвинская, 8 [12] (типография И. А. Белоголового).
…
[12] Улица Тихвинская (ул. Красной Звезды) до 1940 г. имела нумерацию домов от улицы Большой к Ангаре. Редакция и типография газеты «Красный стрелок» находились в доме № 8 (бывшая типография И. А. Белоголового), ныне это надстроенное здание по улице Сухэ-Батора, 13».
А это точка 7. Внеплановая. То есть, совсем другое место.
И это кажется, при всей неплановости, куда как более вероятным, чем, дом номер 36 Никольского, тот, что на Набережной. Другое, дело, что у берега, где золотые рыбки полудня средь волн и водных гребешков, все очень и очень по-гашековски. Ширь, гладь и благодать одна тысяча девятьсот двадцатого. Поэтому возвращаемся к зданию университетской типографии.
Да и по праву не только эстетическому, но и фактологическому. Иными словами, по Б. Санжиеву, которому и верить много легче, чем Никольскому, поскольку наш сибирский гашековед в отличие от московского, всегда ссылается на конкретные документы из архивов, Иркутский универ, сам только что родившийся (в 1918-ом) не был чужим и Ярославу Гашеку. Весь устремленный на восток, туда где солнце, он, цитирую:
«10 сентября 1920 г. Ярослав Гашек был зачислен советом курсов восточных языков Иркутского университета в число слушателей японского отделения, о чем было ему выдано удостоверение за № 23».
Вот только ходил ли на эти курсы, горящий на работе Ярослав Романович, неизвестно. И куда именно, в какой дом, на какую улицу? Вообще, понятно, эти наши точки, раз-два-три-четыре, на самом деле, лишь малая часть, красненьких цифр, которыми по-хорошему должна была бы пестреть вся карта гашековского Иркутска. Все-таки полгода жизни, много чего происходило между исходящими в Губком и входящими от Иркутского совета. Что-то мы знаем точно, о чем-то догадываемся, во что-то не слишком пока верим, но есть, конечно, события совершенно уж определенно имевшие место, и вполне конкретное. К ним относятся митинги на берегу Ангары в Александровском сквере (в 1920-ом, конечно же сквер Парижской коммуны). Точка 3. Об одном таком, двухтысячном «китайских граждан» у Санжиева, «китайских бойцов» у Дунаевского ( Дунаевский А.М. Иду за Гашеком: Документальная повесть. - 4-е издание, дополненное. - М.: Советская Россия, 1983) упоминает и Радко Пытлик (Pytlík R. Jaroslav Hašek -- Data, fakta a dokumenty. - Praha.: Emporius, 2013) и даже называет конкретную дату 04.08.1920. И вновь, кажется, не вполне проверенную. Во всяком случае, неутомимые хроникеры иркутской жизни, хотя и не соглашаются друг с другом, но даты приводят близкие, правда, иные чем Пытлик. http://irkipedia.ru/content/1920_iyul
Романов:
«13 июля митр[ополит] Иаков и двое епископов выехали в Омск.
…
Политотдел Н[ародной] армии устроил митинг китайск[их] граждан (до 2000), вынесших резолюцию о желании союза с Росс[ийской] Сов[етской] республ[икой] для избавления от интервент[ов] Япон[ии], Анг[лии] и всего иностра[нного] капитала.
Калмыков:
12 июля. Состоялся большой митинг китайских граждан в Иркутске, на котором от ПОАРМ-5 выступил Я. Гашек».
Так или иначе, но это еще шагов триста, четыреста или ровно километр от домика на Дегтевской. Сейчас это прекрасное место с бронзовым пятиметровым императором Алекснадром III-им на высоком постаменте выглядит вот так.
Почти как в 1908, год, когда впервые русский царь взорлил над гражданами (и будущими бойцами), а вот к приезду в Иркутск Гашека постамент был уже пуст. В майские праздник 1920-го, за пару месяцев до появления в Иркутске комиссара чешского извода, государя сдернули и оттащили во двор расположенного рядом, через дорогу (и по сей день там прибывающего) Географического музея (тогда, впрочем, Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества). Так, что не пришлось Гашеку и начальнику его по политотделу 5-ой армии Моисею Вольфовичу под царственной, суровой дланью звать братьев-китайцев в светлое будущее. Под чистым благорасположенным в ту пору к коммунистам синим сибирским небом.
От Александровского сквера всего два шага, вверх по главной тогда Иркутской улице Большой, что ныне Карла Маркса, до места, где Гашек работал не стоя, а сидя. И большую часть своего времени. Точка 4. Юго-восточный угол на пересечении Большой и улицы Амурской (в наше время Ленина). От сквера 500 метров, впрочем есть сомнения, что Гашека мог ходить на службу по Набережной и Большой, гораздо короче был бы путь от домика на Дегтевской по Троицкой, Юнкерскому переулку и Луговой (ныне ул. 5-ой армии, Ярослава Гашека и Марата). Но в любом случае, вот он дом-красавец эпохи русского модерна. Так выглядит он в наши дни.
Похоже, что за эти кованые ограждения балконов и лепнину вдоль фасада и то, что находилось в доме кое-какие гашековеды предпочитают именовать «гостиницей «Модерн» (Никольский, Pytlík). Но, увы, согласно легенде к карте г.Иркутска 1917-го, пункт номер 21», это гостинца «Централь». Впрочем, без «Модерна» все же не обошлось. Был в том же огромном здании еще и первоклассный ресторан с таким как раз названием «Модерн», а еще киноконцертный зал "Глобус" и даже зимний сад. В общем, много чего с намеком на аэропланно-футуристическую Европу.
Главное, другое. То, что здесь все и ныне очень близко к тому, как было при Ярославе Гашеке, о чем свидетельствует замечательный снимок лета 1918-го. По улице Большой мимо гостиницы "Централь" на улицу Амурскую выходят, победоносно маршируя, чехословаки (белочехи, от суда которых писатель Гашек бежит и прячется как раз ту пору в поволжских деревнях), а во главе колонны верховой, чрезвычайно напоминающий самого Радолу Гайду.
Хорошо. Прекрасно. Но, вновь заковыка. Увы, есть среди исследователей расхождения и сущностного порядка. Повыше уровнем малозначительной, конечно, оппозиции гостиница или кабак. Нет общности мнения о том, что же собственно находилось в здании бывшей гостиницы «Централь» на углу Большой и Амурской в 1920-ом. Штаб Пятой армии или же Политуправление этой армии, сотрудником, которого собственно и состоял Ярослав Гашек. Никольский и Дунаевский уверены, что Политуправление, с чем не согласен Радко Пытлик , он полагает, что все же штаб, а само Политуправление располагалась дальше на юг по улице Амурской, в здании Общественного собрания (нынешний ТЮЗ, наша, кстати, точка 5), но при этом спешит уточнить, что в здании бывшей гостиницы на Большой отдельно прибывал гашековский Иностранный отдел Поарма. Так или иначе, но какую из версий не принимай, все сходится к тому, что рабочее место Гашека было в доме с красивыми балконами и мордочками на фасаде, а не в нынешнем театре. Здании мрачноватого, острожно-изоляторного склада. Не яснооком, гашековском. Во всяком случае, воспоминания Н. Е. Кузьяна, секретарь Иркутского губкома РКСМ в 1920 г., цитируемые в книге Б.Санжиева (Приложение) не оставляют место спорам:
«Осенью 1920 г. мне пришлось быть на приеме у тов. Гашека в политотделе 5-й Армии, который размещался на втором этаже нынешнего здания «Дворец труда». Кабинет Гашека был в комнате, где сейчас библиотека Олпрофсовета».
То есть, плохо читаемая при любой погоде мемориальная доска на желтой штукатурке прибита не по ошибке и не случайно.
Ну, и чудесно, огромный угловой дом от полудня и до заката, купающийся в лучах небесного светила - это как раз оно! То, с чем и должен был ассоциироваться Иркутск Гашека. С теплом и верой в свет. Так и поныне.
Что же касается штаба 5-ой армии, то согласно иркутским хроникам (http://irkipedia.ru/content/1920_iyun ; Летопись Роанова:
3.VI. Для штаба 5-й Армии предложено очистить помещение, занимаемое контрольной палатой в д[оме] фон Люде (три этажа).
Летопись Колмакова:
3 июня. Штаб и Политотдел 5-й Отдельной Армии передислоцировались из Красноярска в Иркутск. Штаб (ШТАРМ-5) - начальник В. Е. Гарф, командарм М. С. Матиясевич и член реввоенсовета Б. П. Позерн - разместился в бывшем доме фон-Люде, Политотдел (ПОАРМ-5) - начальник Литкенс, заместитель Вольфович, начальник интернационального отделения Я. Гашек - занял помещения бывшей гостиницы «Централь»).
Современный адрес этого дома (бывшего фон-Люде) проспект Маркса 19, угол Маркса и Сухэ-Батора. Можно с уверенностью сказать, что и здесь Гашек бывал. Во всяком случае проходил каждый день, если типография ПОАРМа была на Тихвинской (нынешней Сухэ-Батора). Тоже светлое место, окна на юго-восток. Пойдет.
Ну, и разобравшись с этим самое время вернуться, к еще одному утверждению Радко Пытлика. Тем более, что пришло время точки № 5. Вот, что пишет один из самых плодовитых и не знающих покоя знатоков, как творчества, так и непростой жизни автора «Швейка», в своем уже однажды упомянутом фундаментальном подневном жизнеописании, год 1920, день 02.07:
«Zahraniční odbor Politického oddělení 5 armády, v nemž působil Hašek, byl v Irkutsku umíštěn v Domě práce (dnes ulice Jaroslava Haška). Politické oddělení působilo tehdy v domě, kde je dnes Divadlo mladého dováka. V sale Sibiřské filharmonie vystoupil Hašek s referátem O pařížské komuně».
Иностранный отдел Политического отдела 5-ой армии, в котором служил Гашек, расположился в «Доме труда» (нынешняя улица Ярослава Гашека). Само политическое отделение располагалось в доме, где ныне Театр юного зрителя. В зале Сибирской филармонии выступил Гашек с докладом О парижской коммуне».
Так вот, друзья, читающие наш скромный путеводитель по дивному Иркутску Гашека с помощью гугл-транслейта, легко перепускающему русский в чешский, норвежский и немецкий, или же, из чешского в русский, если непосредственно книгу Пытлика, тут все, увы, не так. «Дом труда» никак не мог быть на улице Гашека, что вполне, думаю, наглядно объяснялось выше. На улице Гашека в лучшем случае могла располагаться связанная с работой писателя и комиссара типография и то едва ли. Ну, и точно связанный с ним университет с его не идентифицированными еще пока точно тогдашними строениями поблизости. Что же касается ТЮЗа, теснейшим образом спаянного с залом самой Иркутской филармонии, как у Пытлика, так и в наше горячечное время, то их следует точно разделить, если речь о 1920-ом. И вот почему. Тогда, когда формировались географические представления о Сибири Радко Пытлика, то есть, задолго до перестройки, с последовавшими за ней девяностыми и нулевыми, Иркутский ТЮЗ пребывал не там, где сейчас. Не в бывшем доме Общественного собрания с суровым фасадом КПЗ. ТЮЗ находился все в том же «Доме труда» (современный адрес Маркса, 22). Вернее в северном крыле этого сложносочиненного здания в плане похожего на мирную улитку или немирный, ракетный комплекс «Град». В том самом коленце, где до революции сиял киноконцертный зал «Глобус» (тот же дом, но адрес Ленина, 13).
В любом случае, речь не о современном здании ТЮЗа (Ленина, 23), которое, чтобы все окончательном запутать стоит парой кварталов дальше на юг по улице Ленина от бывшего «Дома труда», но смотрит прямо на стадион «Труд». Однако, примыкает, да, к зданию филармонии, у которой в свою очередь фасад выходит на соседствующую ул.Дзержинского (в 1920-ом ул.Арсенальная). И тут, в своем апофеозе, как и положено, путаница и даже сама ее возможность заканчиваются. Потому, что реферат «О парижской коммуне» в зале филармонии Гашек вполне мог и читать. Как мог и сквозь двери современного ТЮЗа, а в двадцатом входа в Народный дом (бывшее Общественное собрания) вбегать в единственный тогда с этим входом и фойе связанный зал - зал современной филармонии (ныне, путаница, говорили, кончилась?, от него отделенный), и выступать на бесконечных в ту пору в этой аудитории собрания и митингах. Поэтому, вот вам вид и того здания, и другого. Всего в паре кварталов от Дома труда (Маркса, 22/Ленина, 13)
Нынешний ТЮЗ (Ленина, 23)
И филармония Дзержинского, 2 (прекрасно виден красно-бурый угол ТЮЗа и белый стадиона Труд)
Наш угол, полный сини, воздуха, надежды. Гашековский. И даже красный тюремный кирпич, тому не может быть помехой. Жизни с надеждой и мечтой. Факт, подтверждаемый А.М.Дунаевским и его конфиденткой. Женой начальника ПОАРМА-5 Моисея Вольфовича Афанасией Афанасьевной . Да-да. Если, конечно, я вас совершенно еще не замотал. И вы, сквозь все мои «если» и «но» каким-то чудом еще помните, что Народный дом, он же когда-то Общественное собрание, и он же ныне ТЮЗ им.Вампилова. То есть, Ленина, 23.
«В жизни армии да и города Иркутска не было ни одного значительного события, в котором не участвовал бы наш чешский друг. Проходил ли митинг китайских бойцов в общественном саду у Ангары - он в числе главных ораторов; устраивался ли открытый диспут в Совпартшколе на тему «Есть ли бог?» - и здесь Гашек развенчивал местного архиепископа Антония; шла ли ожесточенная дискуссия в Народном доме, выясняющая суть разногласий между большевиками и распоясавшимися меньшевиками, - Вольфович вместе с Гашеком громят своих идейных противников».
И тут, как-будто ненароком, коснувшись митинговой, ораторской активности Гашека, мы возвращаемся, к давнему замечанию о том, что наши точки, красненькие циферки на карте - это так, капля в море реального красного, коммунистического красноречия, бурлившего и разливавшегося в ту пору в любом помещении с крышей, где можно было поставить лавки, или же месте, просто площадке под чистым небом, где людям вольно было встать компанией, как с семечками, так и без. Покоя, во всяком случае, язык и горло Гашека не знали. Вот, например, типичнейшее объявление из главного пролетарского листка Иркутска 1920-го "Власть труда" (08.08.1920)
Где это место в Глазково (желдор. уч), в котором речь держали тт. Гашек и Богданов? Где-то на другом, западном, правом берегу Ангары, все что знаем. Пока. А где тот клуб, в котором Гашек буквально поразил умы товарищей-партийцев искрометной по всей видимости пантомимой, бичующей социал-предателей эсеров? В воспоминаниях одного из старших по положению сослуживцев Гашека Арношта Кольмана (Кольман Э. Я. Мы не должны были так жить / предисл. Ф. Яноуха. - New York : Chalidze Publications, 1982) это «армейский клуб»:
«Все это время Гашек жил полностью жизнью нашей армии, радовался каждому успеху и печалился, когда что-нибудь у нас не удавалось. Помню, как в Иркутске, по поводу какого-то революционного праздника, мы устроили в армейском клубе вечеринку. После официальной части началась художественная самодеятельность - музыка, пение, чтение стихов. Внезапно Гашек поднялся на сцену и заявил, что он сейчас наглядно продемонстрирует как эсер борется сам с собой: обещает дать деревенской бедноте землю, но в то же время не желает отнять ее у помещика и кулака. К величайшему удивлению собравшихся, Гашек быстро сбросил с себя одежду и остался в одних трусиках. А потом начал сам с собой классическую борьбу. Да так, что через несколько мгновений весь зал корчился от смеха».
А по Санжиеву (у которого источником - более ранний устный рассказ все того же Кольмана) речь о клубе уже «городской». А может быть это и вовсе бывший Театр миниатюр, который Гашек, выбил для всяческих мероприятий своего отдела летом 1920-го? (Еланский Н. П. Ярослав Гашек в революционной России (1915-1920 гг.). - М.: Издательство социально-экономической литературы, 1960):
«Однако вплоть до перемещения на должность начальника организационной части Гашек продолжает прежде всего выполнять свою основную задачу по руководству Интернациональным отделением. Он старается организовать в Иркутске интернациональный клуб. В адресованном начальнику политотдела заявлении о предоставлении для этой цели театра «Миниатюр» Гашек писал: «Прошу Вашего ходатайства о передаче «Миниатюр», там играют только какие-то совсем идиотские кинодрамы. Помещение нужно все и с комнатами».
Летопись Колмакова (http://irkipedia.ru/content/1920_iyul):
«Июль. Помещение Театра миниатюр передано под клуб Интернационального отдела, а 4-11 июля. В Иркутске проходила вторая неделя помощи Западному фронту».
Тогда клуб «интернациональный». Но вот, где? Где расположенный, не сознается пока что ни один из доступных письменных источников. Ну, вот разве что только все тоже объявление из «Власти труда» обещает центр (Городской район).
Хотя, кто знаете? Упомянутый в том же городском секторе театр «Фурор» - это довольно унылый закоулок (угол Средне-Амурской и Мастерской улиц тогда, Седова-Кожова теперь), дикость с запустением сейчас, а в 1920 нечто невнятное под брюхом у тогдашнего Иерусалимского кладбища. Места, ныне ставшего Модным кварталом. Ну, или частью его. В общем, что получается? Все равно, свет, воздух, а ночью любой пустырь - хрустальный купол неба в звездах. То есть, Гашек рулит и год его 1920-ый тоже. Даже при неполном знании.
И отлично, это нам обещает неплохие шансы уже при полном незнании. Буквально тьме предположений, легенд и чисто апокрифических рассказов. Итак, точка номер 6. Нам ее в гашековском Иркутске подарил прекрасный в своем простодушной, буквально швейковской, готовности легко соединять сказку и быль советский гашековед Сергей Никольский. Готовый ради вдохновенной гипотезы, принимать неподходящую дату за описку, а устный рассказ современника за истину, не требующую подтверждения ни документами, ни свидетельствами третьей стороны. В общем, охотно запускающий в свои солидные, научные тексты, людей, которым место, ну, разве что в художественных. Например, ленинградского художника Я.С.Николаева, возможно даже служившего вместе с Гашеком в ПОАРМе-5, как-будто бы уже в Иркустве в 1920-ом читавшего (по-русски!) «Швейка», да больше того, предположительно к тому же жившего в одном доме с Гашеком, и вовсе не по тому адресу, который сохранился в архивных списках ПОАРМа. Уф. Да. Три допущения в одном пассаже. Короче, вот, что выведал Сергей Никольский через посредство Йржи Сейдлера (J. Seydler. Napsal Hašek Švejka v zemi bolševiků?// Svět sovětů, 1967, 23.8, s. 14) у человека, который в шестидесятых годах прошедшего столетия не брезговал в разных собраниях и клубах срывать аплодисменты рассказами о своей давней -не-разлей-вода дружбе с Гашеком:
«Николаев помимо всего прочего назвал адрес Гашека в Иркутске, неизвестный до тех пор. Он рассказывал: «Сотрудники агитационного отделения, так же, как и командование, были размещены в гостинице “Модерн” или по соседству с ней. Гашек и я жили в домике пастора на углу Амурской и Большой улицы. Жили мы и работали в соседних комнатах. Это нас, естественно, еще больше сблизило. Я участвовал в пропаганде и агитации средствами изобразительного искусства. Гашек - прежде всего искусством слова, печатного и устного. Двери между нашими комнатами были постоянно открыты, так что мы часто разговаривали и во время работы».
То есть, присутствие жены и тещи (большой семьей жил Гашек в Иркутске, большой, факт всячески задокументированный) общаться не мешало. Не требовало даже двери держать закрытыми. В общем, можно всласть поязвить и поиронизировать, но мы не будем, потому, что есть свидетельство по поводу домика на углу Амурской и Большой еще одного человека, знакомство которого с Ярославом Гашеком, в отличие от близости Николаева, подтверждается множеством архивов и газетных фондов. Это Афанасия Афанасьевна Вольфович, жена начальника политотдела 5-й Красной Армии Моисея Вольфовича. И вот, что она поведала однажды автору книги «Иду за Гашеком» А.М. Дунаевскому:
«Штат политотдела был небольшим. Каждый работник на учете. Гашек - на особом. Был двужильным. И как он только успевал! И в политотделе, и в райкоме партии, и в редакции, и в губкоме... Когда Вольфович уезжал в длительную командировку, на посту начальника поарма оставался Гашек. Моисей надеялся на него, как на самого себя.
По характеру это были разные люди: Моисей - темпераментный, подвижный. Гашек же удивлял всех своим великолепным спокойствием. Но это не мешало им дружить и на работе, и домами. Жили мы тогда рядом с поармом, в небольшом одноэтажном холодном домишке. Здесь родилась у нас дочь; новорожденную назвали Розой, в честь погибшей Розы Люксембург. Гашек любил маленькую. Подходил к кроватке, напевал ей чешские песни, качал, когда плакала».
Где точка пересечения? Одноэтажный домик вблизи ПОАРМа (гостиницы Централь) - это как раз, очень даже может быть, домик пастора из рассказа Николаева. Во всяком случае подобное строение совершенно точно существовало. Его можно увидеть на старых открытках рядом с самой кирхой (а как же без нее, раз пастор).
Вот как при взгляде от Дома труда (тоже уже практически и фактически бывшего) смотрелось то место, где в наши дни маячит В.И.Ленин посреди скверика его же имени.
Вид дня сегодняшнего для сравнения.
Одноэтажный домик слева в ограде храма, как будто то, что мы ищем. И гостиница "Централь" (она же Политуправление армии) напротив. Как вчера, так и сегодня.
И что же из сопоставления текстов и картинок следует? Некоторые укрепление веры в людей и само человечество, при всей его любви легендам и былинам. То есть, наверное, и в самом деле соприкасался по службе в 1920-ом т.Николаев с т.Гашеком, возможно даже в том доме, где жили тт. Вольфовичи. И, может быть, порою ночевали эти сотрудники ПОАРМа где-нибудь на полу у печки в коридоре, ленясь в глубокой ночь после дебатов с махоркой и чаем, идти по темным улицам домой. Если, конечно, новорожденная т.Роза не слишком беспокоила. Почему нет? Фантазия, чуть более отвечающая фактам и документам, чем уже совсем буйная художника из Ленинграда. В общем, считаем, что точка 6 на месте, пусть даже теперь о прошлом в ее центре ни зелень сквера, ни серый угол панельной хрущевки и не напоминают.
Ну, и самое-то главное, раз мы художника частично реабилитировали, то есть, решили считать его истории тем дымом, без которого нет пламени, огня, то финал нашей прогулки по Иркутску Ярослава Гашека нас окончательно и бесповоротно уведет в те окрыляющие дали, где оказаться бывший пражский пьяница, балбес и непоседа, мог только полностью и абсолютно переменившись духом. Став обстоятельным, спокойным, вдумчивым. Счастливым. Другие ведь не ходят на рыбалку.
О том, что Ярослав Гашек очень полюбил в Иркутске это духоподъемное занятие людей, которые часы не наблюдают не вспоминает ни один из его современников, даже жена, Шурочка Львова (Lvova-Hašková, A.G. Jaroslav Hašek. Vzpomínky Šury Lvové-Haškové. Připr. Jiří Častka. Průboj 17, 1965, č. 21-37, vždy na posl. dvou s. každého čísla, 24.1.-12.2. 33 s ). Ей памятны лишь долгие прогулки на природе, что тоже в строчку, но не вполне то. Что, впрочем, нисколько не смущает ни художника, ни его интерпретатора Никольского. Рассказ рассказывается и пересказывается, он полон деталей и подробностей:
«Одним из наших общих развлечений была рыбалка. Удочки мы держали снаружи дома за наличниками - в доме они не умещались. Мы накапывали в садике у церкви червей, брали с собой старый чайник, варили вкрутую яйца, накладывали каши из пшенной крупы, которую выдавали тогда в любом количестве, а если представлялась счастливая возможность, то захватывали и “китайские” калачи, которые были очень дороги. Мы выменивали их на “Манчжурке” (т. е. на станции железной дороги. - С. Н.)на рубашки или кофе - в зависимости от того, что удавалось достать. С этими запасами около двух часов ночи мы отправлялись к Чертову озеру. В нем, правда, водились только караси, но нам здесь нравилось. Придя на место, - а к этому времени уже начинало светать, - мы раскладывали маленький костер и закидывали удочки. Гашек был малоразговорчив, только иногда мурлыкал чешские песни».
Не очень, конечно, просто поверить, что комиссар мог в неспокойном 1920-ом с целым чайником провизии без дела и охраны спокойно шляться в пустынных пригородах по ночам, особенно припоминая рассказ Шуры, от том, что и днем, случалось, пытались политработника из чехов пристрелить:
«Chodíme nyní na dlouhé procházky v okolí Irkutska… Na jedné z nich po něm dokonce někdo vystřelil, kulka ho škrábla do krku a měl ne něm pak trvale jizvu.
Теперь мы ходим в долгие прогулки по окрестностям Иркутска… На одной из них в него [Ярослава] кто-то однажды выстрелил, пуля обожгла шею, и там долго была не заживавшая рана.»
Но мы договорились верить и дыму. Для красоты и счастья. Особенно, если сладок. И так, и для отечества. И таким образом оказываемся в месте, которое Никольский абсолютно верно и точно описывает вот так:
«Чертово озеро расположено на левобережье Ангары, между рекой Иркут и впадающей в нее речкой Кая, у подножия лесистого холма, который носит название Синюшина гора. В давние времена с этими местами были связаны легенды о разбойниках. Но название озера происходит отнюдь не от слова «черт», а от слова «черта». Здесь проходила пограничная черта, разделявшая владения деревень Мельниково и Смоленщино. Позднее я обнаружил, что озеро все же обозначено и на некоторых туристических планах Иркутска - рядом с железнодорожной станцией Кая. Но сейчас оно обмелело и по-настоящему наполняется водой главным образом в сырую погоду».
Да, точка 8. Финальная.
Такой она открывается ныне, взору человека, стоящего на насыпи дороги (ул. Маршала Конева).
Кубышки - желтые кувшинки, и белые - нимфеи не видны. Только хардкор мечтателя из нержавейки. Аркадия с энерготрубами, Эдем с железнодорожным сообщением. Действительно, седьмое небо коммунизма. И что же, что могло выманить из этого рая Ярослава Романовича? Товарища Гашека, с твердой, самой твердой буквы «Г»? Преобразившегося и перековавшегося? Что же? Обман. Иначе говоря, все тот же коммунизм. Но это история совсем другая . Печальная. Однако, миру давшая одну из самых развеселых книг «Похождения бравого солдата Швейка».