(no subject)
Как славно оказаться в месте, с которого словно списывали описания избушек сказочники.
Нежно, лаская теплом, целовал дребезжащий свет керосинки. Я вдыхала аромат домашнего уюта, чисто прибранного дома… Тепло. И не только телу - внутри все согревалось. Треск лампы, неспешные шаги хозяйки. Наташе было лет 50… или немногим больше… Небольшое, округлое, но очень юркое существо, с мягкой улыбкой, святящимися тоской глазами, необыкновенной улыбкой и пухлыми, мягкими-мягкими ладонями. Наташа была само гостеприимство и неиссякаемая энергия. Поила чаем с разнообразными кулинарными произведениями, рассказывала байки, прибиралась, готовила… но потом, намотавшись за день и сев наконец-таки на стул… вдруг стихла… выключила свой моторчик, подперла рукой лоб и уставились в пол. В миг доселе егозившая от силы 40 летняя с виду женщина постарела лет на 15.
Меня встревожило такое изменение… Я попыталась приласкать, приободрить…
-Милая… все это суета… я заглушаю ею все, мне даже не слышно своих мыслей… и не дай бог остановиться и начать думать… Не надо, если расскажу тебе, ни мне, ни тебе легче не станет… ведь я знаю, ты не поможешь, ты маленькая ещё, не глупая, но маленькая… и дай бог никогда о такой мерзости не думать, о какой я бы тебе могла рассказать.
Я обняла, а она расплакалась… сначала тихо, а потом навзрыд, по-бабьи. Меня колотило. Я прижималась все крепче… И тоже расплакалась… Потекла тушь…
А она засмеялась, сквозь слезы…
- Ну и чего ты ревешь? За компанию, да? Дуреха.
- Я не маленькая, и откуда тебе знать… говорить с друзьями полезней, чем молчать.
- Не хочу, чтобы тебе плохо было… но если хочешь… Не буду в подробностях… знаешь, шестой десяток пошел, дети, муж, а оборачиваюсь назад- за одних детей только рада… не они бы, пустым местом была бы. Мужу уже лет семь как все равно, есть ли кто рядом, нет. Мы даже и помечтать вместе не можем, чего там о понимании, и тепле говорить. Помню как он меня замуж звал, как уйти хотела, а он не отпустил… сказал «Не отпущу»… а теперь, я как мебель, неотделимое приложение к хозяйству. Ему ни ласк моих не надо, ни советов. Лишь только на ругань ответить может… да и то, как на лай дворовых собак… Не могу… как будто с плитой каменной живу… Он собаке больше рад чем мне. Не прикасается, не замечает, и обижаться бесполезно. Как же так, столько лет вместе… а я ведь не старуха ещё… Он меня заживо хоронит…
Заплакала…
Горько и стыдно было за себя, цветущую и молодую… Я свободна… а она… ни бросить, ни уйти.. ведь она его любит… А говорить про то, что «ну ты попробуй то, да се»… было уж совсем не в кассу - не советчик я тут… Тошнотворно зудели на языке слова «Все наладится»… Противно было. Я плакала от беспомощности. Она - от безнадежности.
- Хорошая моя, хорошая, не должно быть так, что бы хорошим людям было плохо, не правильно это… Пойдем в Церковь?
-Пойдем…
По холоду и слякоти, в пальто на распашку побрели туда молча… она долго и слезно шептала Николаю Угоднику, я вглядывалась в серо-синие глаза Серофима… Все обман, и, конечно, рисованные старцы не панацея от безразличия Наташиного мужа… но где, как не здесь жить надежде…