Антиспам на подделку людского счастья
Я искренне боюсь людей. Даже если тебе кажется, что боюсь я каких-то там других людей, незнакомцев или еще там каких мифических персонажей, а тебя конкретно не боюсь, ты ошибаешься. Тебя я тоже боюсь. Может я не просыпаюсь среди ночи, увидев во сне твое лицо, но в какой-то глубине меня все равно страх. Бороться с ним бесполезно, он просто есть и все. Впрочем, это ведь не мешает нам дружить, да? Мне всегда было тяжело общаться с людьми.
Даже с близкими. А уж с незнакомыми просто финиш. Как я с такой вот фигней вообще додумалась стать журналистом до сих пор загадка. Помню, лет семь назад я так стеснялась звонить незнакомому человеку, от которого мне нужен был какой-то там мелкий комментарий, что поехала к нему на работу. Хрен с ним, что я больше часа добиралась: редакция была на октябрьском, а этот мой ньюсмейкер где-то на южном. Так я еще и очень удивила человека, который специально дожидался меня и задержался на работе, ну а чо, к нему ж журналист едет, из большого серьезного издания. А там не журналист, а запыхавшаяся школьница. Которая чего-то там уточнить в трех словах хотела. Товарищ этот, насколько помню, из военкомата. Или военной прокуратуры. Сказал он мне эти самые пару слов, а потом говорит: давай я тебя до редакции довезу, мне по пути. Согласиться-то я согласилась. Но случаем выведать у него еще три кг инфы сверху не воспользовалась. Всю дорогу молчала и щелкала ручкой.
С тех пор много изменилось. Говорить с людьми по телефону я научилась быстро. Потом научилась при этом не мямлить. Еще чуть позже - нагло и в лоб говорить даже о самых секретных и неудобных вещах. Я всегда ненавидела интервью. Казалось бы, чего там - самый простой жанр. А вот нет. Не могу и все тут. От силы штук 10 их написала, под пинками. Перед тем, как взять телефон и набрать номер я и сейчас долго мнусь. Даже если работаю с этим человеком уже сто лет и на брудершафт с ним пью. Впрочем, последние пару лет таких проблем не было. Потому что про живых людей я не писала. Ну почти.
Кстати, если уж рассказывать про все мои комплексы, то есть и обратная сторона медали. Я жалею героев. Я хочу всех спасти и всем помочь. Даже наркоману, который из-за дозы чуть не убил свою жену, совсем не вспомнив, что в комнате спит маленькая дочка. Даже самым закоренелым жуликам помочь хочу. Часто бывало, что приходя к человеку заведомо виновному в чем-то, я так проникалась, что потом всеми правдами (и не очень) пыталась его выгородить. А уж разреветься за чашкой чая с одинокой старушкой, на месте преступления (ДТП, пожара, взрыва, самоубийства) или в суде это вообще норма. Однажды я обнаружила эээээм... нехорошего человека и так его пожалела, что позвонила анонимно с левой симки (у меня их вагон раньше был для таких дел) и рассказала ему про свою аферу. Потом было еще хуже, ведь я запорола такую бомбу! Но мои коллеги единодушно решили, что ни один текст не стоит моих душевных страданий. Они всегда так решали. А я со спокойной душой порола все к черту. И не припомню текста, который не стоил бы мне "душевных страданий". Впрочем, редакторы меня никогда не торопили и всегда давали настрадаться вволю. Другим это объяснялось просто - я пишу, когда пишется. И пока у меня в голове не сложатся все кусочки, ждать от меня текста бесполезно. Ну, только если чего простенького.
Вчера я пришла на собрание больничных клоунов, где было аж шесть настоящих, живых людей - моих героев. Я пришла к ним за тем, чем они занимаются - мне нужна была иска, которой, согласно плану, должно было хватить на то, чтобы вернуть потерянную способность писать так, чтобы было не стыдно. Меня на самом деле очень интересует эта тема. Такие люди вызывают у меня искренне уважение и восхищение. Я б не решилась, не могу видеть больных детей. Просто потому, ну вы поняли. Если вдруг попадаю в детский дом, то накрывает так, что ойойой.
Все равно все время чувствовала себя неуютно. Будто я рыбка, которую вытащили из моря, посадили в аквариум и пальцами по нему стучат. Два часа спустя появилось ощущение, что я - подгнивший помидор, который тихонько растекается по полочке в холодильнике. Сверху вроде еще ничего, а снизу жутковатая масса. Беседа получилась не слишком удачной. Я привыкла по-протокольному. Грубо. А тут вроде ситуация совсем не та. Ну что ж подумают нормальные люди, если им форменный допрос устроить? Маловероятно, что после такого захотят еще раз увидеть такого журналиста. Поэтому я больше молчала, улыбалась и слушала. Черт побери, я нисколечко не контролировала беседу. Крайне непрофессионально. От этого мне стало еще хуже. Домой я ехала в очень удрученном настроении, окончательно разочаровавшись в себе. На самом деле, это была попытка снова начать писать. Я думала, что в процессе все само как-то сложится, появится азарт, полетит мысль. Раньше же складывалось. А оказалось, хрен.