РУССКАЯ ЖИЗНЬ. Анатомия героя. Евгений Ройзман в разговорах и наблюдениях
Иван Давыдов очень хорошую статью написал...
http://russlife.ru/allworld/read/anatomiya-geroya/
Паоло Уччелло. Святой Георгий и дракон
Я примеряю на себя города, как пальто. Мог бы носить на себе эти улицы? Эти - мог бы. Ну, если бы пришлось вдруг. Мне действительно нравится Екатеринбург. По крайней мере в сравнении с многими прочими российскими городами.
Но пока я, слава Богу, еду в Екатеринбург все-таки не жить. У меня там дело. Хотя можно ли считать это делом, я и сам не знаю. Знаю только, что необходимо что-то вроде предисловия.
Просто мне надоели поэмы без героя. Я хочу понять, возможен ли герой в современной России.
То есть нет, не так. Возможен. Возможны. Они существуют, иначе не было бы этой моей экспедиции. Тут вопрос, скорее, кантианский: как возможен в современной России герой?
Настоящий такой народный герой. Чтобы девы и зрелые дамы одинаково задыхались от восторга при взгляде на портрет, мужчины слегка завидовали, не желая, впрочем, себе признаваться, что и они хотели бы так же, но... Много разнообразных «но». А юнцы чтобы просто хотели так же.
Чтобы, словом, люди, многие люди, значимое, как сказал бы ученый, а я не скажу, число людей, чтобы вот они все понимали - этот парень их. И за них. Горой. Свой и заступник. Причем оба качества - необходимые. Одно без другого не работает. И они для него - свои. И они за него горой. Эта зеркальность отношений задает смысл схеме.
С выбором объекта исследования проблем не было. Конечно, Ройзман. Ну кто его не знает? Больше десяти лет уже этот рослый мужчина с неоднозначной репутацией занят с упорством маниака борьбой против зла. Постоянно попадает в истории. Или становится фигурантом уголовных дел. Ненавидим заочно разными достойными людьми. И любим - тоже заочно - разными. Причем любят его фанатично, самозабвенно и беззаветно. Беда вам, если осмелитесь публично покритиковать его... Сразу бешеные волки в кровожадном исступленьи, то есть, конечно, многие сотни, а то и тысячи защитников возникнут из электронной тьмы и будут гадить в комментариях дня три как минимум.
Серьезно, я проверял.
Это важный момент: он там у себя, в городе на стыке Европы с Азией, спасает, как может, мир. А вокруг сама собой как-то образуется целая армия сочувствующих, из которых большинство и в Екатеринбурге никогда не побывают, и наркомана вблизи не видели, но сострадают ему, переживают и готовы за него если уж не под пули, то хотя бы в комменты. Потому что он свой и за них.
Резюмирую: ожидая самолета в аэропорту Домодедово, я вовсе не собирался писать очередную страшную правду о том, как злой демон в зинданах Свердловска пытает несчастных наркоманов. Или наоборот не страшную, о том, как добрый ангел спасает несчастных. Или нас с вами и всю страну от этих так называемых несчастных. Мне было интересно, как устроена в современной России анатомия героя.
Не претендую на то, что понял, но в голове остались какие-то разноцветные осколки, из которых попробую сложить подобие мозаики. Примите это к сведению. А теперь поехали.
***
Ловлю машину в аэропорту Кольцово. Таксист вежливый, развлекает беседой. Погода, пробки, и у нас тут бывают пробки. Предстоят непростые праздники - конец света, потом Новый год. Я тоже вежливый, отвечаю, улыбаюсь. Думаю попутно, как бы так перевести разговор на интересующую меня тему. А он вдруг сам, с некоторой даже внезапностью: - А я, кстати, Женю возил. Да, доводилось. Он даже не сомневается, что я пойму, о ком речь. - Ройзмана? - на всякий случай уточняю я. - Ну, а кого же? Действительно, кого еще можно возить в городе с полуторамиллионным населением. - И как он? - Мужик. Сказано весомо. Он вкладывает в это простое слово все свое уважение. Я пытаюсь хоть что-то еще из него вытащить, тем более время для поездки я выбрал непростое: Фонд «Город без наркотиков» в очередной раз атакуют власти, статьями о бедах друзей и соратников, да что там, даже близких Ройзмана переполнены федеральные издания. Но собеседник мой просто не в курсе, похоже, всех этих битв. Зато он твердо знает, что Женя - мужик, дело его правое. Ну, еще бы, сила-то в правде. *** Я договорился о встрече заранее. Напряг связи. Обещали помочь. Сказали, что у него есть мой телефон. Перезвонит. На самом деле - перспективы туманные. Очень уж непростое я выбрал для этой поездки время. Пока же встречаюсь с разными людьми, которые обещали рассказать мне о Ройзмане что-нибудь интересное. Круг общения понятен: местная творческая интеллигенция, что бы это ни значило. Знакомые и знакомые знакомых. Журналисты, политологи, снова журналисты. - Ну, ты же знаешь, что меня интересует, - обращаюсь я к первому в череде собеседников. - Что скажешь про самого знаменитого екатеринбуржца? И неожиданно натыкаюсь на обиду: - Почему это он самый знаменитый? Добро бы - Ельцин. А то. По мере погружения в тему я выясняю постепенно, что интеллигентные мои собеседники одинаково нервно реагируют на эту характеристику. Ревнуют город к герою, что ли. Ощущают какую-то неправильность в том, что именно Ройзман - их визитная карточка. И еще одна вещь смущает. Говорят они по-разному. Охотно или сквозь зубы. Про интересное или про скучное. Много или мало. Но все как один, повторяют: ты, если будешь писать, на меня не ссылайся. Ну, аккуратно как-то так перескажи, а фамилий не надо. Нет так нет. Я-то думаю, что это только подчеркивает оправданность моего выбора. На фоне героя прочие фигуры бледнеют. Растворяются. Тем более холодно, и с неба белая каша, легко раствориться. - Так за что ты его не любишь? - Ну... За этим «ну» - тягучая тишина. Обдумывание. - Ну, ты знаешь. Вот помяни мое слово. Ты с ним познакомишься, и минуты через две он так тебя аккуратно за плечо потрогает и скажет: «Давай на „ты“. Зови меня просто - Женя». Ой, ну так противно это все! *** Следующий мой собеседник за чашкой кофе, после обязательного - «ну, не он, конечно, самый знаменитый» и «давай без имен», начинает интересно: - Я вот как-то в трамвае ехал недавно. И вдруг старушка заходит. Типичная городская сумасшедшая. «Послушайте», - говорит. Понимаю, что дальше может случиться всякое. Молитву прочтет или в рожу плюнет. А она: «У Жени Ройзмана проблемы сейчас. Он подписи собирает в поддержку Фонда. Давайте ему поможем». И достает листочки какие-то. Ты знаешь, она минут за десять весь трамвай убедила подписаться. Нет, я-то, разумеется, не стал, но остальные - все. Зато - продолжает, отхлебывая кофе, язвительный уральский интеллектуал, - я кое-что понял про его популярность. Ройзман - бабий царь. Общий такой ребенок здесь для женщин постарше. Сын полка. И даже скандалы эти все его, романы, - они все ему прощают. «Мой-то вон какой, а бабы. Сама знаешь, соседка, какие они, молодые». На стенах картины из знаменитой коллекции наива. На полу - гантели. За спиной у героя баннер. «Сила в правде», естественно. Все екатеринбуржцы за столом оживляются и начинают обсуждать фейсбучную переписку брошенных жен местных знаменитостей. За которой, как им кажется, следит «вся страна». Я пытаюсь протестовать, пытаюсь объяснить, что «бывшая жена Антона Бакова», допустим, - не существующая вне узкой тусовки медиасплетников этого конкретного города фигура. Что не из-за сплетен и склок Ройзман стал самым знаменитым... - Да не самый он! - прерывают они меня хором. И я понимаю, что они не только город ревнуют к герою, но еще и героя - к стране. Они пытаются его одомашнить, что ли. Присвоить. Запереть внутри событий, извне непонятных. Оставить себе. Поздно, друзья мои, поздно. Друзья мои не верят и пытаются меня увлечь круговоротом новостей местного значения: кто, что и у кого отжал в 2003-м. Кто и что крышевал в 2005-м. Щеголяют фамилиями, которые мне скучно запоминать. Все это так многозначительно и так не нужно. - Не потому он герой, что десять лет назад ловко ввязался в разборки Икса с Игреком, - я уже негодую. - Да какой он герой. Ты еще скажи - самый знаменитый екатеринбуржец. *** Я сижу в гостинице и понимаю, что все зря. Герой не перезванивает и не отвечает на звонки. Время, очень непростое время. Обыски, аресты, уголовные дела потоком. Конечно, ему не до меня. И это немного обидно. Гостиница - незамкнутый конструктивистский круг, бывший дом работников НКВД. Меня предупреждали, что гостиница плохая, и она действительно плохая, но мне казалось, что это важно - оказаться там, куда приходили палачи после тяжелой своей работы. Играли с детишками, щекотали жен. Ели пельмени. Внизу ресторан «Уральские пельмени», кстати. Не отправиться ли. Но сначала последняя, отчаянная попытка. Я пишу в Москву. На самый, так сказать, верх. Уж если и это не поможет... «Кинь ему эсэмэску, - отвечает Москва. - Напомни, что Навальный ему о тебе говорил». Развеселившись, а ведь и правда, - происходящее смешно, я пишу. Через минуту телефон взрывается звонком. - Иван, это Ройзман. Приходите в Фонд. Да, прямо сейчас. Знаете, где это? Ну, конечно, я знаю, где это. Белинского, 19. Двухэтажный особняк красного кирпича. ***
Железная дверь, замок, звонок, охранник.
- Встреча с Евгением Вадимовичем? Ну, пойдемте, я вас провожу.
Но у героя совещание, я жду довольно долго. Сижу в коридоре. Вокруг книги. Случайный набор. Библиотека советского инженера. Дюма. Подписные огоньковские собрания. Мятые детективы в бумажных обложках.
Минут через сорок он входит (лик его ужасен, движенья быстры, он, и так далее).
- Вы ко мне?
Про собственный звонок он уже забыл и, кажется, принимает за очередного просителя.
- А, да-да. Так пойдемте со мной.
Мы идем через двор, я пытаюсь завести разговор, но это непросто: к Ройзману все время подбегают прохожие, благодарят, ругают, дают советы и ценные рекомендации. Ругателей и советчиков он шлет, не стесняясь в выражениях, прочь, а вот с поклонниками мил.
Оказывается, мы пришли в литературный клуб, на вечер поэта Юрия Казарина (известного, кстати, и хорошего, как мне кажется).
- Простите, Юра очень звал. Я не мог не прийти. Я сейчас быстро прочитаю пару стихов, и мы уйдем.
Быстро не получается: поклонники и ненавистники, а также советчики - чередой. Наконец, Ройзман читает стихи. Читает красиво. Артикуляция, жесты, паузы, блеск в глазах - всё, как у хорошего актера. Стихи, правда, так себе, по-моему, но это мы обсудить не успеваем.
Одно такое было, например:
Полета нет. Окончился полет.
Разбег устал. Разбег не начинался.
Разбег не знал. Полет не намечался.
Разбег устал. И больше устает.
Читать дальше
http://russlife.ru/allworld/read/anatomiya-geroya/
Паоло Уччелло. Святой Георгий и дракон
Я примеряю на себя города, как пальто. Мог бы носить на себе эти улицы? Эти - мог бы. Ну, если бы пришлось вдруг. Мне действительно нравится Екатеринбург. По крайней мере в сравнении с многими прочими российскими городами.
Но пока я, слава Богу, еду в Екатеринбург все-таки не жить. У меня там дело. Хотя можно ли считать это делом, я и сам не знаю. Знаю только, что необходимо что-то вроде предисловия.
Просто мне надоели поэмы без героя. Я хочу понять, возможен ли герой в современной России.
То есть нет, не так. Возможен. Возможны. Они существуют, иначе не было бы этой моей экспедиции. Тут вопрос, скорее, кантианский: как возможен в современной России герой?
Настоящий такой народный герой. Чтобы девы и зрелые дамы одинаково задыхались от восторга при взгляде на портрет, мужчины слегка завидовали, не желая, впрочем, себе признаваться, что и они хотели бы так же, но... Много разнообразных «но». А юнцы чтобы просто хотели так же.
Чтобы, словом, люди, многие люди, значимое, как сказал бы ученый, а я не скажу, число людей, чтобы вот они все понимали - этот парень их. И за них. Горой. Свой и заступник. Причем оба качества - необходимые. Одно без другого не работает. И они для него - свои. И они за него горой. Эта зеркальность отношений задает смысл схеме.
С выбором объекта исследования проблем не было. Конечно, Ройзман. Ну кто его не знает? Больше десяти лет уже этот рослый мужчина с неоднозначной репутацией занят с упорством маниака борьбой против зла. Постоянно попадает в истории. Или становится фигурантом уголовных дел. Ненавидим заочно разными достойными людьми. И любим - тоже заочно - разными. Причем любят его фанатично, самозабвенно и беззаветно. Беда вам, если осмелитесь публично покритиковать его... Сразу бешеные волки в кровожадном исступленьи, то есть, конечно, многие сотни, а то и тысячи защитников возникнут из электронной тьмы и будут гадить в комментариях дня три как минимум.
Серьезно, я проверял.
Это важный момент: он там у себя, в городе на стыке Европы с Азией, спасает, как может, мир. А вокруг сама собой как-то образуется целая армия сочувствующих, из которых большинство и в Екатеринбурге никогда не побывают, и наркомана вблизи не видели, но сострадают ему, переживают и готовы за него если уж не под пули, то хотя бы в комменты. Потому что он свой и за них.
Резюмирую: ожидая самолета в аэропорту Домодедово, я вовсе не собирался писать очередную страшную правду о том, как злой демон в зинданах Свердловска пытает несчастных наркоманов. Или наоборот не страшную, о том, как добрый ангел спасает несчастных. Или нас с вами и всю страну от этих так называемых несчастных. Мне было интересно, как устроена в современной России анатомия героя.
Не претендую на то, что понял, но в голове остались какие-то разноцветные осколки, из которых попробую сложить подобие мозаики. Примите это к сведению. А теперь поехали.
***
Ловлю машину в аэропорту Кольцово. Таксист вежливый, развлекает беседой. Погода, пробки, и у нас тут бывают пробки. Предстоят непростые праздники - конец света, потом Новый год. Я тоже вежливый, отвечаю, улыбаюсь. Думаю попутно, как бы так перевести разговор на интересующую меня тему. А он вдруг сам, с некоторой даже внезапностью: - А я, кстати, Женю возил. Да, доводилось. Он даже не сомневается, что я пойму, о ком речь. - Ройзмана? - на всякий случай уточняю я. - Ну, а кого же? Действительно, кого еще можно возить в городе с полуторамиллионным населением. - И как он? - Мужик. Сказано весомо. Он вкладывает в это простое слово все свое уважение. Я пытаюсь хоть что-то еще из него вытащить, тем более время для поездки я выбрал непростое: Фонд «Город без наркотиков» в очередной раз атакуют власти, статьями о бедах друзей и соратников, да что там, даже близких Ройзмана переполнены федеральные издания. Но собеседник мой просто не в курсе, похоже, всех этих битв. Зато он твердо знает, что Женя - мужик, дело его правое. Ну, еще бы, сила-то в правде. *** Я договорился о встрече заранее. Напряг связи. Обещали помочь. Сказали, что у него есть мой телефон. Перезвонит. На самом деле - перспективы туманные. Очень уж непростое я выбрал для этой поездки время. Пока же встречаюсь с разными людьми, которые обещали рассказать мне о Ройзмане что-нибудь интересное. Круг общения понятен: местная творческая интеллигенция, что бы это ни значило. Знакомые и знакомые знакомых. Журналисты, политологи, снова журналисты. - Ну, ты же знаешь, что меня интересует, - обращаюсь я к первому в череде собеседников. - Что скажешь про самого знаменитого екатеринбуржца? И неожиданно натыкаюсь на обиду: - Почему это он самый знаменитый? Добро бы - Ельцин. А то. По мере погружения в тему я выясняю постепенно, что интеллигентные мои собеседники одинаково нервно реагируют на эту характеристику. Ревнуют город к герою, что ли. Ощущают какую-то неправильность в том, что именно Ройзман - их визитная карточка. И еще одна вещь смущает. Говорят они по-разному. Охотно или сквозь зубы. Про интересное или про скучное. Много или мало. Но все как один, повторяют: ты, если будешь писать, на меня не ссылайся. Ну, аккуратно как-то так перескажи, а фамилий не надо. Нет так нет. Я-то думаю, что это только подчеркивает оправданность моего выбора. На фоне героя прочие фигуры бледнеют. Растворяются. Тем более холодно, и с неба белая каша, легко раствориться. - Так за что ты его не любишь? - Ну... За этим «ну» - тягучая тишина. Обдумывание. - Ну, ты знаешь. Вот помяни мое слово. Ты с ним познакомишься, и минуты через две он так тебя аккуратно за плечо потрогает и скажет: «Давай на „ты“. Зови меня просто - Женя». Ой, ну так противно это все! *** Следующий мой собеседник за чашкой кофе, после обязательного - «ну, не он, конечно, самый знаменитый» и «давай без имен», начинает интересно: - Я вот как-то в трамвае ехал недавно. И вдруг старушка заходит. Типичная городская сумасшедшая. «Послушайте», - говорит. Понимаю, что дальше может случиться всякое. Молитву прочтет или в рожу плюнет. А она: «У Жени Ройзмана проблемы сейчас. Он подписи собирает в поддержку Фонда. Давайте ему поможем». И достает листочки какие-то. Ты знаешь, она минут за десять весь трамвай убедила подписаться. Нет, я-то, разумеется, не стал, но остальные - все. Зато - продолжает, отхлебывая кофе, язвительный уральский интеллектуал, - я кое-что понял про его популярность. Ройзман - бабий царь. Общий такой ребенок здесь для женщин постарше. Сын полка. И даже скандалы эти все его, романы, - они все ему прощают. «Мой-то вон какой, а бабы. Сама знаешь, соседка, какие они, молодые». На стенах картины из знаменитой коллекции наива. На полу - гантели. За спиной у героя баннер. «Сила в правде», естественно. Все екатеринбуржцы за столом оживляются и начинают обсуждать фейсбучную переписку брошенных жен местных знаменитостей. За которой, как им кажется, следит «вся страна». Я пытаюсь протестовать, пытаюсь объяснить, что «бывшая жена Антона Бакова», допустим, - не существующая вне узкой тусовки медиасплетников этого конкретного города фигура. Что не из-за сплетен и склок Ройзман стал самым знаменитым... - Да не самый он! - прерывают они меня хором. И я понимаю, что они не только город ревнуют к герою, но еще и героя - к стране. Они пытаются его одомашнить, что ли. Присвоить. Запереть внутри событий, извне непонятных. Оставить себе. Поздно, друзья мои, поздно. Друзья мои не верят и пытаются меня увлечь круговоротом новостей местного значения: кто, что и у кого отжал в 2003-м. Кто и что крышевал в 2005-м. Щеголяют фамилиями, которые мне скучно запоминать. Все это так многозначительно и так не нужно. - Не потому он герой, что десять лет назад ловко ввязался в разборки Икса с Игреком, - я уже негодую. - Да какой он герой. Ты еще скажи - самый знаменитый екатеринбуржец. *** Я сижу в гостинице и понимаю, что все зря. Герой не перезванивает и не отвечает на звонки. Время, очень непростое время. Обыски, аресты, уголовные дела потоком. Конечно, ему не до меня. И это немного обидно. Гостиница - незамкнутый конструктивистский круг, бывший дом работников НКВД. Меня предупреждали, что гостиница плохая, и она действительно плохая, но мне казалось, что это важно - оказаться там, куда приходили палачи после тяжелой своей работы. Играли с детишками, щекотали жен. Ели пельмени. Внизу ресторан «Уральские пельмени», кстати. Не отправиться ли. Но сначала последняя, отчаянная попытка. Я пишу в Москву. На самый, так сказать, верх. Уж если и это не поможет... «Кинь ему эсэмэску, - отвечает Москва. - Напомни, что Навальный ему о тебе говорил». Развеселившись, а ведь и правда, - происходящее смешно, я пишу. Через минуту телефон взрывается звонком. - Иван, это Ройзман. Приходите в Фонд. Да, прямо сейчас. Знаете, где это? Ну, конечно, я знаю, где это. Белинского, 19. Двухэтажный особняк красного кирпича. ***
Железная дверь, замок, звонок, охранник.
- Встреча с Евгением Вадимовичем? Ну, пойдемте, я вас провожу.
Но у героя совещание, я жду довольно долго. Сижу в коридоре. Вокруг книги. Случайный набор. Библиотека советского инженера. Дюма. Подписные огоньковские собрания. Мятые детективы в бумажных обложках.
Минут через сорок он входит (лик его ужасен, движенья быстры, он, и так далее).
- Вы ко мне?
Про собственный звонок он уже забыл и, кажется, принимает за очередного просителя.
- А, да-да. Так пойдемте со мной.
Мы идем через двор, я пытаюсь завести разговор, но это непросто: к Ройзману все время подбегают прохожие, благодарят, ругают, дают советы и ценные рекомендации. Ругателей и советчиков он шлет, не стесняясь в выражениях, прочь, а вот с поклонниками мил.
Оказывается, мы пришли в литературный клуб, на вечер поэта Юрия Казарина (известного, кстати, и хорошего, как мне кажется).
- Простите, Юра очень звал. Я не мог не прийти. Я сейчас быстро прочитаю пару стихов, и мы уйдем.
Быстро не получается: поклонники и ненавистники, а также советчики - чередой. Наконец, Ройзман читает стихи. Читает красиво. Артикуляция, жесты, паузы, блеск в глазах - всё, как у хорошего актера. Стихи, правда, так себе, по-моему, но это мы обсудить не успеваем.
Одно такое было, например:
Полета нет. Окончился полет.
Разбег устал. Разбег не начинался.
Разбег не знал. Полет не намечался.
Разбег устал. И больше устает.
Читать дальше