Одиссея Александра Пересвета : быль и небыль
НАЧАЛО
Оригинал: https://prajt.livejournal.com/250017.html8 сентября 1380 года рассвет в верховьях Дона запаздывал. Широкая долина реки, окрестные холмы, еще зеленые дубравы - все тонуло в плотном тумане, в котором меркли лучи встающего солнца. Но небо в тот день было безоблачным. Солнце поднималось все выше, туман редел, а когда окончательно растаял, на «чистом и вельми обширном» поле возле Дона друг перед другом в боевых порядках стояли два войска, золотоордынское и московское.
И вот они двинулись навстречу, все ускоряя свое движение. Сверкали золоченые доспехи всадников, реяли разноцветные прапорцы, серо-голубой рябью осенней воды отливали начищенные кольчуги.
Ивон Адольф. «Битва на Куликовом поле».
Отовсюду несся храп и ржание понукаемых, но еще сдерживаемых перед атакой коней, слышались клики всадников, побуждающих себя к бою, а над всем этим с обеих сторон нарастал сумасшедший рев труб и убыстряющаяся дробь огромных барабанов. Ордынцы шли на рысях, переходя постепенно в карьер, и вот уже осатаневшая лава пестрых всадников, упреждаемая градом стрел, через несколько секунд обрушится на русскую конницу, чтобы ее смять, растоптать, погнать назад, исступленно рубя...
Стоп! А как же поединок? Тот самый, классический, вошедший во все исторические учебники и хрестоматии бой инока Пересвета с «великаном-печенегом», который мы так хорошо знаем по картине В. М. Васнецова?
Мы все помним рассказ о том, как перед битвой с Мамаем на Куликовом поле московский князь Дмитрий Иванович отправился к своему духовному отцу, основателю Троицкого монастыря, преподобному Сергию Радонежскому, получил от него благословение и двух воинов-иноков - Пересвета и Ослебю. Мы помним, что перед началом сражения, когда рати уже соступились, выехал из ордынского войска некий великан и вызвал желающего с ним сразиться. Никто не решался, и тогда инок Пересвет в своем монашеском одеянии сел на коня, взял в руку копье и - сразил «печенега», он пал вместе с ним.
Геройский поступок троицкого монаха стал символом не только этой битвы, но и победы Руси над Золотой Ордой, над поработителями Русской земли, торжеством «честного креста» над «неверными». Образ чернеца, с копьем наперевес несущегося навстречу ордынскому воину, как его запечатлел художник, вполне мог стать гербом Московского государства, легко заменив столь схожего с ним «московского копейщика» Георгия Победоносца, поражающего поверженного дракона, тем более, что в сознании народа в те и последующие времена дракон этот ассоциировался с монголо-татарским игом.
Следуя традиции, один из современных историков, посвятивший свой труд тщательному научному анализу Куликовской битвы в канун ее 600-летия, с уверенностью сообщил читателям, что «столкновению главных сил предшествовало единоборство двух богатырей Пересвета и Темир-мурзы (Челубея). Этот поединок имел целью воодушевить войска обеих сторон. Гибель богатырей в результате единовременного удара копьями произвела сильное впечатление на наблюдавших за традиционным поединком. Это описание очень точно соответствует картине В. М. Васнецова, неизменно привлекаемой в наших школах для рассказа о битве. Однако «стоп-кадр», созданный художником, способен вызвать множество вопросов у исследователя той эпохи. О Пересвете, казалось бы известно, что тот был троицким иноком, который исполнял повеление своего игумена Сергия и погиб на поединке.
Валентин Серов. После Куликовской битвы, эскиз 1898
Однако некоторые современные историки утверждают, что встречи великого князя с Сергием, предваряющей битву на Дону, не было вообще! А как же иноки-воины, память о которых хранит народное предание? Тоже придуманы благочестивыми писателями позднейших веков? И безымянные могилы, открытые то ли в XVIII, то ли в начале XIX века на территории старого Симонова монастыря, которые мы считаем усыпальницами героев Куликовской битвы,- очередное наше заблуждение?
Вопросы совсем не риторические. В повествованиях о Куликовской битве у Пересвета слишком много эпических черт. Он «старец», «чернец», поражающий противника не столько своим воинским искусством, сколько духовной силой. Он словно бы не имеет прошлого. Его брат Ослебя - еще более призрачная фигура. Порой кажется, что автор Задонщины специально придумал Ослебю только для того, чтобы Пересвет мог с ним проститься на поле боя. Посте гибели Пересвета Ослебя исчезает.
А противник Пересвета? В разных текстах у него разные имена, разный этнический облик, и это позволяет видеть в нем как бы олицетворение самой Орды, которую сокрушить способен не князь, не ратник, а «честной крест» и «сердечная молитва»...
Чтобы выяснить истину или хотя бы приблизится к ней, следует собрать все, что нам известно о Пересвете, Ослебе и о Сергии Радонежском, ограничив круг поисков древнейшими письменными источниками о событиях 1380 года, причем опираясь на древнейшие списки. Скупость их сведений по сравнению с более поздними версиями нас не должна смущать, как не должно смущать расхождение между документом и преданием.
Историческое народное сознание развивается по своим законам, иногда превращая злодея в святого, соединяя людей, никогда не встречавшихся и живших в разные времена, трансформируя прошлое по своим желаниям и представлениям, бросая на него отсвет своих надежд. А наука требует точных фактов подтверждаемых другими фактами в их сопоставлении. Другими словами, предания и легенды относятся к собственно истории, как вера к знанию: при всей своей схожести и противоречивости, они живут в разных плоскостях общественного и индивидуального сознания, как факт и построенная на нем гипотеза.
Вот почему в поисках истины мы будем опираться не на авторитет предшествующих историков и высказанные ими предположения, а на результат анализа письменных источников и твердо установленные документами факты. В целом же картина представляется следующим образом...
Орест Кипренский. Дмитрий Донской на Куликовом поле. 1805г.
К концу 70-х годов XIV века Московское княжество и его великий князь Дмитрий Иванович, может быть, впервые ощутили уверенность в своих силах и возможностях. Главный соперник московского правителя, князь тверской, в 1375 году был вынужден отказаться от претензий на ярлык великого княжения владимирского под угрозой полного разгрома коалицией русских князей. В 1377 году в Литве умер великий князь Ольгерд и там тот час вспыхнула борьба между его сыновьями от первого и второго брака за главенство.
Этим немедленно воспользовалась Москва, постаравшись распространить свое влияние на литовские земли. Еще раньше, в 1374 году, Русь прекратила выплату традиционной дани Орде. В 1378-м, вступив без предупреждения в Рязанское княжество, московские войска, во главе с Дмитрием Ивановичем, на реке Воже наголову разбили ордынское войско. Ответный удар Мамая, прошедшего «огнем и мечем» Рязанскую землю, был тяжел, но не повлиял на сложившуюся ситуацию. Назревало новое столкновение.
Весной 1380 года в Москве был подписан договор о мире и дружбе с Новгородом Великим. Он развязывал руки московскому князю, позволяя не опасаться теперь сговора за своей спиной новгородцев с Тверью или Литвой. Договор оказался как нельзя более ко времени. В августе рязанский князь Олег Иванович прислал сообщение, что Мамай кочует у реки Воронеж и собирает войска на Москву, договорившись о совместных действиях с литовским князем Ягайло.
15 августа 1380 года войска союзных князей и московская рать должны были собраться в Коломне. 18 августа, как говорит «Сказание о Мамаевом побоище», Дмитрий Иванович со своим двоюродным братом Владимиром Адреевичем, князем боровским и серпуховским, и с другими князьями посетил обитель преподобного Сергия, из рук которого получил благословение на битву. В Коломне стало известно, что на соединение с Мамаем уже двигается Ягайло и в сговоре с ними состоит и рязанский князь. Надо было спешить, чтобы не допустить соединения вражеских армий.
20 августа войска выступили из Коломны, перешли Оку возле устья Лопасни и 5 сентября подошли к верховьям Дона. Дон был форсирован 7 сентября, и к вечеру объединенные силы русских князей подошли к речке Непрядве. За ней и решено было дать сражение подходившему Мамаю.
Последующее хорошо известно. Дмитрий одержал победу. Мамай бежал в Орду, собрал новое войско, но с ним пришлось идти не на Москву, а встречать более грозного противника из заволжских степей, претендовавшего на золотоордынский трон. Боя не было. «Татарские князья», как сообщает летопись, перед сражением демонстративно перешли на сторону хана Тохтамыша. Мамай бежал и был зарезан посланными в погоню воинами. Тохтамыш поспешил сообщить об этом в Москву, не позабыв потребовать подарков и дани...
Такова общая последовательность событий. В них вкраплены и редкие известия о Пересвете и Ослебе. Посмотрим, чем же располагает их исследователь.
«Се же слышахом от верного самовидца...»
Основной вопрос любого исследования - насколько полны и достоверны свидетельства источников? Можно ли им верить? Казалось бы, чем их больше, чем шире круг сообщаемых ими фактов, тем легче историку. Но так обстоит дело не всегда. Проще, когда о каком-либо событии рассказывает только одна летописная заметка или статья: она или поддается проверке, или принимается на веру. Много труднее, когда об одном и том же событии рассказывают несколько произведений, которые и дополняют, и опровергают друг друга.
С известиями о Куликовской битве дело обстоит именно так.
О событиях 1380 года мы знаем из четырех источников, весьма отличных как по своему характеру, так и по содержанию.
Это - так называемая «Летописная повесть», «Житие Сергия Радонежского», «Сказание о Мамаевом побоище» и «Задонщина».
На первое место следует поставить источник достаточно официальный - летописную повесть, дошедшую до нас в составе летописных сводов в двух редакциях, краткой и пространной.
Как полагают, краткая редакция возникла вскоре после самого события, во всяком случае до 1409 года, так датируют Троицкую пергаменную летопись, погибшую в московском пожаре 1812 года.
Списки повести, повторяющие друг друга почти дословно, дошли до нас в составе сводов, известных под именем Рогожского летописца (середина XV в.) и Симеоновской летописи (начало XVI в.) С первых ее строк при внимательном чтении можно заметить, что краткая повесть в свою очередь представляет как бы «микросвод», состоящий из следующих сюжетов:
1) записи о битве, обрывающейся на указании ее точной даты («Се бысть побоище месяца сентября в 8 день, на Рожество святыя Богородица, в субботу, до обеда»);
2) краткого перечня погибших князей и бояр;
3) сообщения о торжестве победителей («стояше на костехт») и возвращении их с трофеями в Москву. К этому присоединены:
4) статья о рязанском князе Олеге, бежавшем с семьею, «розметав мосты»,
5) о судьбе Мамая и отправке к Тохтамышу послов с дарами и поздравлениями.
В кратком варианте летописной повести нет даже намека на поединок Пересвета с ордынским богатырем:
Битва началась сразу: «И ту исполчишася обои и устремишася на бой, и соступишася обои, и бысть на долзе часе брань крепка и сеча зла... И поможе Бог князю великому Дмитрию Ивановичу...»
Имя Пересвета упомянуто только в перечне погибших князей и бояр, причем в самом конце, как бы его дополняя.
Здесь интересно отметить два момента. С одной стороны, сам список в основном воспроизводит имена убитых на Куликовом поле из пергаменного синодика середины XV века, то есть официального документа, где имени Пересвета, однако, нет.
С другой, поскольку «Александр Пересвет» к списку все же прибавлен, он не может быть «иноком», «чернецом», тогда его поминание на ектеньях должно было проходить по синодику обители, из которой он вышел, то есть по синодику Троицкого монастыря.
Так мы сразу же сталкиваемся с почти неразрешимой загадкой, поскольку в монастырском синодике Пересвет отсутствует точно так же, как он отсутствует и в официальном государственном. Ни инок, ни мирянин? Но тогда кто же?
Михаил Шаньков. Засадный полк. 1991 г.
Впрочем, древнейший монастырский синодик мог до нас и не дойти. Поэтому обратимся к пространной редакции повести.
В отличие от краткой, она сохранилась в списках летописных сводов первой половины XVI века.
Наряду с полной «исторической фантастикой» «переписка» Мамая, Ягайло, Олега рязанского и прочее - в ней много нового материала, не позволяющего сомневаться в его достоверности.
В первую очередь это касается точных календарных дат и часов дня, выдержавших специальную проверку. Затем мы узнаем, что вместе с другими князьями к Дмитрию пришли два сына Ольгерда литовского, к тому времени уже умершего: Андрей, князь полоцкий, но не с полочанами, а с псковичами, и Дмитрий, князь брянский и трубчевский, «со всеми своими мужи».
В-третьих, оказывается, что московского князя и его войско на битву благословил не Сергий, о свидании которого с князем ничего не сказано, а коломенский епископ Герасим. Однако в отличие от краткой повести - здесь говорится, что Сергий посылает Дмитрию Ивановичу не иноков, а «грамоту» с благословением, которую тот получил за два дня до Рождества Богородицы (то есть 5 или 6 сентября), когда войско подошло к Дону.
Подобно краткой, пространная повесть так же ничего не знает о Пересвете и поединке:
Битва начинается столкновением воинств: «...и бысть сеча зла и велика, и брань крепка и много руси побъени быша от татар, и от руси татары, паде труп на трупе...»
Имя Александра Пересвета мы находим только в перечне павших правда, значительно расширенном - но опять только на последнем месте. Как показал в одной из своих работ Ю. К. Бегунов, увеличение этого списка произошло за счет уточнения и внесения недостающих имен людей, погибших или до, или же много позже интересующей нас даты и с Куликовской битвой никак не связанных.
Вторым по исторической значимости источником, содержащим сведения о событиях 1380 года и независимым от обеих редакций летописной повести, можно считать «Житие преподобного Сергия Радонежского» в древнейших вариантах.
Его первая редакция была создана Епифанием, сподвижником Сергия. Он близко знал преподобного на протяжении многих лет, а затем специально собирал у современников сведения о детстве и юности троицкого игумена. Составил Епифаний житие, по-видимому, между 1418 и 1420 годами. Дошло до нас оно уже в литературной обработке Пахомия Серба, который на той же основе в середине XV века написал и свои варианты жития.
«Задонщина». Памятник древнерусской литературы конца XIV - начала XV веков.
Все три редакции содержат практически один и тот же интересующий нас фактический материал.
Суть его в том, что к Сергию «однажды» приехал Дмитрий Иванович и стал сетовать на угрозы со стороны Мамая, собирающегося разорить церкви и порушить «христианскую веру».
Сергий благословил князя выйти навстречу врагу, после чего Дмитрий обещал, если останется жив, построить монастырь. Вернувшись с победой, он заложил монастырь на реке Дубенке в память Успения Богородицы.
Ни о каких иноках, посланных с князем, «Житие» не знает.
Это примечательное обстоятельство показывает, что о посылке иноков-воинов и о героической гибели Пересвета до второй половины XV века, а то и позже, в Троицком монастыре никто, даже из ближайшего окружения Сергия, не вспоминал. Следовательно, в то время в монастыре не велось никаких хроникальных заметок, откуда позднейшие его обитатели и сочинители могли почерпнуть дополнительные сведения о событиях 1380 года.
В. Моторин. Атака Засадного полка. ХХ век
Стоит остановиться и на самой встрече московского князя с Сергием. Как показал В. А. Кучкин, она произошла не в 1380-м, а в 1378 году - перед битвой с ордынцами, но не на Дону, а на реке Воже. Тогда битва закончилась за три дня до Успения Богородицы, то есть 11 августа, почему и храм нового монастыря на Дубенке был заложен во имя этого праздника, как сообщают летописи, в следующем 1379 году за год до Куликовской битвы.
Другими словами, даже в середине XV века, когда был составлен Пахомием Сербом окончательный вариант жития Сергия, о его роли в подготовке Куликовской битвы никто еще не говорил.
По существу, основной комплекс сведений о событиях 1380 года мы получаем из третьего, самого сложного и, в то же время, самого распространенного источника «Сказания о Мамаевом побоище». Это историко-литературное повествование возникло в конце XV или в начале XVI века и сейчас известно нам в полуторастах списках, представляющих десять различных редакций текста с вариантами. Главными из них принято считать «основную» редакцию, затем «Киприановскую», где одним из главных действующих лиц показан митрополит Киприан, «распространенную» и печатный вариант основной редакции, вошедший в состав Синопсиса, изданного в 1680 году в Киеве.
Историческая основа «Сказания...» несомненна.
Его автор использовал пространную летописную повесть, но взял из нее только то, что привлекало его или отвечало его задачам.
Произведением, повлиявшим на стилистику повести, послужила «Задонщина», о которой будет сказано несколько позже. Но кроме пространной летописной повести, как полагают исследователи, автор «Сказания...» имел в руках еще какое-то произведение, восходившее к рассказам очевидцев (в тексте «Сказания...» есть фраза: «Се же слышахом от верного самовидца, иже бе от полку Владимира Андреевича...») и созданное в кругах, близких к боровскому князю и боярам Всеволожачам, связанным с Троицким монастырем.
К сожалению, как раз в данном случае единственная ссылка на свидетельство очевидца немного стоит, поскольку тот рассказывает об увиденных им «венцах мученических», опущенных из облаков руками ангелов над бьющимися русскими полками.
Новоскольцев А. Н. «Преподобный Сергий благословляет Дмитрия Донского на борьбу с Мамаем». XIX век
Трудность использования «Сказания...» заключена в том, что с первых же его строк читатель, сведущий в истории, обнаруживает вопиющие противоречия. Так во всех редакциях «Сказания...» союзником Мамая оказывается не Ягайло, а Ольгерд, несмотря на то что старый враг Москвы уже три года как умер. В «Киприановской» и некоторых других редакциях князя на брань благословляет митрополит Киприан, находившийся тогда в Киеве, в изгнании. Вместо епископа Герасима в Коломне войска напутствует епископ Геронтий, находившийся на коломенской кафедре с 1453-го по 1473 год, то есть почти ста лет спустя после событий, и так далее.
В «Сказании..» мы обнаруживаем почти все данные, касающиеся Пересвета и Ослеби, с различными вариантами.
Автор его сообщает, что, назначив день сбора войск в Коломне, Дмитрий Иванович с двоюродным братом и «со всеми князи» отправился к Троице, где прослушал литургию, вкусил монастырской трапезы, получил благословение Сергия и испросил у него двух иноков. Пересвета и Ослебю, «которых ранее знал как опытных военачальников и богатырей». Вызвав иноков, преподобный «повелел им вместо золоченых шлемов одеть на себя схиму с нашитым крестом».
В Киприановской редакции и в распространенной иноки названы братьями, а печатный вариант Синопсиса добавляет к этому, что они еще и «брянские бояре».
Перемена автором «Сказания...» Ягайлы на Ольгерда позволила ему совсем иначе, более драматично показать приход на помощь Дмитрию литовских князей Андрея и Дмитрия Ольгердовичей «с ратью литовскою», готовых, получается, за правое дело идти даже против родного отца, «возненавидевшего их мачехи их ради».
Теперь нерешительность московского князя перед форсированием Дона снимает не письмо и благословение Сергия, а совет Ольгердовичей, напоминающих князю о славных подвигах его предков, Ярослава Мудрого и Александра Невского, утверждавших свою победу переходом реки. В связи с этим более выразительным оказывается и появление посланца Сергия с письмом («книгами») и освященной просфорой («богородичным хлебом») перед самым началом битвы.
Приход этого безымянного посланца - как бы увертюра к последующему единоборству Пересвета, который видит выезжающего из рядов ордынцев «злого печенега». Названный в тексте полным именем, Александр Пересвет просит «прощения» у своего брата Ослеби, передает «мир и благословение» своему сыну Якову, после чего вступает в единоборство и погибает. Судьба Ослеби остается неизвестной.
Василий Сазонов. «Дмитрий Донской на Куликовом поле» 1829-1830гг.
В соответствующем месте Киприановской редакции «преподобного игумена Сергия Радонежского изящный его послушник инок Пересвет» выходит против «татарского богатыря Темирь-мурзы» (в других списках той же редакции он именуется Таврулом) и уже не поминает ни брата, ни сына. В распространенной редакции Пересвет тоже действует один, но назван он почему-то «чернецом любочанином». Любопытно, что «Сказание...» приводит даже такую подробность, что Пересвет выезжает на поединок из полка Владимира Всеволодовича, одного из братьев бояр Всеволожских...
Столь же интересным, хотя и менее сложным источником сведений о Пересвете и Ослебе, можно считать «Задонщину». После отмеченного недавно 600-летия Куликовской битвы и такого же юбилея «Задонщины», говорить подробно о последней было бы излишним Напомню только, что при всей своей поэтической цельности произведение это состоит как бы из двух пластов. Один составляют поэтические заимствования и переработки из «Слова о полку Игореве», второй, интересующий нас сейчас, собственно историко-художественное повествование.
Характерная особенность «Задонщины», сохранившейся в шести списках, ее сюжетные «блоки», благодаря которым можно сопоставлять и сравнивать тексты. Заложенная в них историческая информация далеко не всегда соответствует действительности. Так один из центральных «блоков», подобно «Сказанию…», сообщает о выступлении из Новгорода военной помощи московскому князю. О бегстве Мамая не в Орду, а в Кафу (теперешнюю Феодосию), говорит предпоследний «блок» «Задонщины», которая, кстати сказать, не знает иных противников Дмитрия Ивановича, кроме Мамая. С другой стороны, обращая особое внимание читателей на приход Ольгердовичей, автор вкладывает им в уста родословную, не находящую подтверждения ни в каких исторических источниках, хотя ее и допускают современные польские историки.
«Задонщина» не знает и Сергия Радонежского, однако Пересвету и Ослебе посвящен целый «блок» с очень любопытной информацией. И хотя тексты разных списков отличаются друг от друга, основное содержание этого «блока» остается неизменным. Вот древнейший список из Кирилло-Белозерского монастыря, созданный, как полагают, в последней четверти XV века: «Хоробрый Пересвет подскакивает на своем вещем сивце, свистомь поля перегороди, а ркучи таково слово: «Лучше бы есмя сами на свои мечи наверглися, нежели нам от поганых положенным пасти». И рече Ослебя брагу своему Пересвету: «Уже, брате, вижю раны на сердци твоем гяжки. Уже главе твоей пасти на сырую землю на белую ковылу моему чаду Иякову. Уже, брате, пастуси не кличють, ни трубы не трубять, толко часто ворони грают, зогзици кокуют, на трупы падаючи».
Совсем иначе предстает тот же «блок» в списке Ундольского XVII века.
«Пересвета чернеца бряньского боярина на суженое место привели. И рече Пересвет чернец великому князю Дмитрию Ивановичю: «Лутчи бы нам потягым быть, нежели полоненым от поганых татар». Тако бо Пересвет поскакивает на своем добре коне, а злаченым доспехом посвельчивает. А иные лежат посечены у Дуная великого на брезе. И в то время стару надобно помолодети, а удалым людям плечь своих попытать. И молвяше Ослебя чернец своему брату Пересвету старцу: «Брате Пересвете, вижу на теле твоем раны великия, уже, брате, летети главе твоей на траву ковыль, а чаду твоему Иякову лежати на зелене ковыле траве на поле Куликове на речьке Напряде за веру крестьянскую и за землю за Русскую и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича»
Читатель, помнящий «Слово о полку Игореве», безусловно, отметит в приведенных примерах и заимствованиях из «Слова...», и последующую их трансформацию, и уже вторичную их правку в XVII веке, которая восходит, с одной стороны, к первоисточнику, а с другой, учитывает поздние редакций «Сказания…», где Пересвет назван не только «чернецом», но и «брянским боярином».
Собственно говоря, вот весь комплекс сведений, относящихся непосредственно к герою Куликовской битвы. Теперь предстоит выяснить, что из этого соответствует исторической действительности.
Андрей Леонидович Никитин,
российский историк, археолог, прозаик, литературовед, публицист. Действительный член Географического общества СССР. Член Союза писателей СССР.
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ
Оригинал: https://prajt.livejournal.com/250017.html8 сентября 1380 года рассвет в верховьях Дона запаздывал. Широкая долина реки, окрестные холмы, еще зеленые дубравы - все тонуло в плотном тумане, в котором меркли лучи встающего солнца. Но небо в тот день было безоблачным. Солнце поднималось все выше, туман редел, а когда окончательно растаял, на «чистом и вельми обширном» поле возле Дона друг перед другом в боевых порядках стояли два войска, золотоордынское и московское.
И вот они двинулись навстречу, все ускоряя свое движение. Сверкали золоченые доспехи всадников, реяли разноцветные прапорцы, серо-голубой рябью осенней воды отливали начищенные кольчуги.
Ивон Адольф. «Битва на Куликовом поле».
Отовсюду несся храп и ржание понукаемых, но еще сдерживаемых перед атакой коней, слышались клики всадников, побуждающих себя к бою, а над всем этим с обеих сторон нарастал сумасшедший рев труб и убыстряющаяся дробь огромных барабанов. Ордынцы шли на рысях, переходя постепенно в карьер, и вот уже осатаневшая лава пестрых всадников, упреждаемая градом стрел, через несколько секунд обрушится на русскую конницу, чтобы ее смять, растоптать, погнать назад, исступленно рубя...
Стоп! А как же поединок? Тот самый, классический, вошедший во все исторические учебники и хрестоматии бой инока Пересвета с «великаном-печенегом», который мы так хорошо знаем по картине В. М. Васнецова?
Мы все помним рассказ о том, как перед битвой с Мамаем на Куликовом поле московский князь Дмитрий Иванович отправился к своему духовному отцу, основателю Троицкого монастыря, преподобному Сергию Радонежскому, получил от него благословение и двух воинов-иноков - Пересвета и Ослебю. Мы помним, что перед началом сражения, когда рати уже соступились, выехал из ордынского войска некий великан и вызвал желающего с ним сразиться. Никто не решался, и тогда инок Пересвет в своем монашеском одеянии сел на коня, взял в руку копье и - сразил «печенега», он пал вместе с ним.
Геройский поступок троицкого монаха стал символом не только этой битвы, но и победы Руси над Золотой Ордой, над поработителями Русской земли, торжеством «честного креста» над «неверными». Образ чернеца, с копьем наперевес несущегося навстречу ордынскому воину, как его запечатлел художник, вполне мог стать гербом Московского государства, легко заменив столь схожего с ним «московского копейщика» Георгия Победоносца, поражающего поверженного дракона, тем более, что в сознании народа в те и последующие времена дракон этот ассоциировался с монголо-татарским игом.
Следуя традиции, один из современных историков, посвятивший свой труд тщательному научному анализу Куликовской битвы в канун ее 600-летия, с уверенностью сообщил читателям, что «столкновению главных сил предшествовало единоборство двух богатырей Пересвета и Темир-мурзы (Челубея). Этот поединок имел целью воодушевить войска обеих сторон. Гибель богатырей в результате единовременного удара копьями произвела сильное впечатление на наблюдавших за традиционным поединком. Это описание очень точно соответствует картине В. М. Васнецова, неизменно привлекаемой в наших школах для рассказа о битве. Однако «стоп-кадр», созданный художником, способен вызвать множество вопросов у исследователя той эпохи. О Пересвете, казалось бы известно, что тот был троицким иноком, который исполнял повеление своего игумена Сергия и погиб на поединке.
Валентин Серов. После Куликовской битвы, эскиз 1898
Однако некоторые современные историки утверждают, что встречи великого князя с Сергием, предваряющей битву на Дону, не было вообще! А как же иноки-воины, память о которых хранит народное предание? Тоже придуманы благочестивыми писателями позднейших веков? И безымянные могилы, открытые то ли в XVIII, то ли в начале XIX века на территории старого Симонова монастыря, которые мы считаем усыпальницами героев Куликовской битвы,- очередное наше заблуждение?
Вопросы совсем не риторические. В повествованиях о Куликовской битве у Пересвета слишком много эпических черт. Он «старец», «чернец», поражающий противника не столько своим воинским искусством, сколько духовной силой. Он словно бы не имеет прошлого. Его брат Ослебя - еще более призрачная фигура. Порой кажется, что автор Задонщины специально придумал Ослебю только для того, чтобы Пересвет мог с ним проститься на поле боя. Посте гибели Пересвета Ослебя исчезает.
А противник Пересвета? В разных текстах у него разные имена, разный этнический облик, и это позволяет видеть в нем как бы олицетворение самой Орды, которую сокрушить способен не князь, не ратник, а «честной крест» и «сердечная молитва»...
Чтобы выяснить истину или хотя бы приблизится к ней, следует собрать все, что нам известно о Пересвете, Ослебе и о Сергии Радонежском, ограничив круг поисков древнейшими письменными источниками о событиях 1380 года, причем опираясь на древнейшие списки. Скупость их сведений по сравнению с более поздними версиями нас не должна смущать, как не должно смущать расхождение между документом и преданием.
Историческое народное сознание развивается по своим законам, иногда превращая злодея в святого, соединяя людей, никогда не встречавшихся и живших в разные времена, трансформируя прошлое по своим желаниям и представлениям, бросая на него отсвет своих надежд. А наука требует точных фактов подтверждаемых другими фактами в их сопоставлении. Другими словами, предания и легенды относятся к собственно истории, как вера к знанию: при всей своей схожести и противоречивости, они живут в разных плоскостях общественного и индивидуального сознания, как факт и построенная на нем гипотеза.
Вот почему в поисках истины мы будем опираться не на авторитет предшествующих историков и высказанные ими предположения, а на результат анализа письменных источников и твердо установленные документами факты. В целом же картина представляется следующим образом...
Орест Кипренский. Дмитрий Донской на Куликовом поле. 1805г.
К концу 70-х годов XIV века Московское княжество и его великий князь Дмитрий Иванович, может быть, впервые ощутили уверенность в своих силах и возможностях. Главный соперник московского правителя, князь тверской, в 1375 году был вынужден отказаться от претензий на ярлык великого княжения владимирского под угрозой полного разгрома коалицией русских князей. В 1377 году в Литве умер великий князь Ольгерд и там тот час вспыхнула борьба между его сыновьями от первого и второго брака за главенство.
Этим немедленно воспользовалась Москва, постаравшись распространить свое влияние на литовские земли. Еще раньше, в 1374 году, Русь прекратила выплату традиционной дани Орде. В 1378-м, вступив без предупреждения в Рязанское княжество, московские войска, во главе с Дмитрием Ивановичем, на реке Воже наголову разбили ордынское войско. Ответный удар Мамая, прошедшего «огнем и мечем» Рязанскую землю, был тяжел, но не повлиял на сложившуюся ситуацию. Назревало новое столкновение.
Весной 1380 года в Москве был подписан договор о мире и дружбе с Новгородом Великим. Он развязывал руки московскому князю, позволяя не опасаться теперь сговора за своей спиной новгородцев с Тверью или Литвой. Договор оказался как нельзя более ко времени. В августе рязанский князь Олег Иванович прислал сообщение, что Мамай кочует у реки Воронеж и собирает войска на Москву, договорившись о совместных действиях с литовским князем Ягайло.
15 августа 1380 года войска союзных князей и московская рать должны были собраться в Коломне. 18 августа, как говорит «Сказание о Мамаевом побоище», Дмитрий Иванович со своим двоюродным братом Владимиром Адреевичем, князем боровским и серпуховским, и с другими князьями посетил обитель преподобного Сергия, из рук которого получил благословение на битву. В Коломне стало известно, что на соединение с Мамаем уже двигается Ягайло и в сговоре с ними состоит и рязанский князь. Надо было спешить, чтобы не допустить соединения вражеских армий.
20 августа войска выступили из Коломны, перешли Оку возле устья Лопасни и 5 сентября подошли к верховьям Дона. Дон был форсирован 7 сентября, и к вечеру объединенные силы русских князей подошли к речке Непрядве. За ней и решено было дать сражение подходившему Мамаю.
Последующее хорошо известно. Дмитрий одержал победу. Мамай бежал в Орду, собрал новое войско, но с ним пришлось идти не на Москву, а встречать более грозного противника из заволжских степей, претендовавшего на золотоордынский трон. Боя не было. «Татарские князья», как сообщает летопись, перед сражением демонстративно перешли на сторону хана Тохтамыша. Мамай бежал и был зарезан посланными в погоню воинами. Тохтамыш поспешил сообщить об этом в Москву, не позабыв потребовать подарков и дани...
Такова общая последовательность событий. В них вкраплены и редкие известия о Пересвете и Ослебе. Посмотрим, чем же располагает их исследователь.
«Се же слышахом от верного самовидца...»
Основной вопрос любого исследования - насколько полны и достоверны свидетельства источников? Можно ли им верить? Казалось бы, чем их больше, чем шире круг сообщаемых ими фактов, тем легче историку. Но так обстоит дело не всегда. Проще, когда о каком-либо событии рассказывает только одна летописная заметка или статья: она или поддается проверке, или принимается на веру. Много труднее, когда об одном и том же событии рассказывают несколько произведений, которые и дополняют, и опровергают друг друга.
С известиями о Куликовской битве дело обстоит именно так.
О событиях 1380 года мы знаем из четырех источников, весьма отличных как по своему характеру, так и по содержанию.
Это - так называемая «Летописная повесть», «Житие Сергия Радонежского», «Сказание о Мамаевом побоище» и «Задонщина».
На первое место следует поставить источник достаточно официальный - летописную повесть, дошедшую до нас в составе летописных сводов в двух редакциях, краткой и пространной.
Как полагают, краткая редакция возникла вскоре после самого события, во всяком случае до 1409 года, так датируют Троицкую пергаменную летопись, погибшую в московском пожаре 1812 года.
Списки повести, повторяющие друг друга почти дословно, дошли до нас в составе сводов, известных под именем Рогожского летописца (середина XV в.) и Симеоновской летописи (начало XVI в.) С первых ее строк при внимательном чтении можно заметить, что краткая повесть в свою очередь представляет как бы «микросвод», состоящий из следующих сюжетов:
1) записи о битве, обрывающейся на указании ее точной даты («Се бысть побоище месяца сентября в 8 день, на Рожество святыя Богородица, в субботу, до обеда»);
2) краткого перечня погибших князей и бояр;
3) сообщения о торжестве победителей («стояше на костехт») и возвращении их с трофеями в Москву. К этому присоединены:
4) статья о рязанском князе Олеге, бежавшем с семьею, «розметав мосты»,
5) о судьбе Мамая и отправке к Тохтамышу послов с дарами и поздравлениями.
В кратком варианте летописной повести нет даже намека на поединок Пересвета с ордынским богатырем:
Битва началась сразу: «И ту исполчишася обои и устремишася на бой, и соступишася обои, и бысть на долзе часе брань крепка и сеча зла... И поможе Бог князю великому Дмитрию Ивановичу...»
Имя Пересвета упомянуто только в перечне погибших князей и бояр, причем в самом конце, как бы его дополняя.
Здесь интересно отметить два момента. С одной стороны, сам список в основном воспроизводит имена убитых на Куликовом поле из пергаменного синодика середины XV века, то есть официального документа, где имени Пересвета, однако, нет.
С другой, поскольку «Александр Пересвет» к списку все же прибавлен, он не может быть «иноком», «чернецом», тогда его поминание на ектеньях должно было проходить по синодику обители, из которой он вышел, то есть по синодику Троицкого монастыря.
Так мы сразу же сталкиваемся с почти неразрешимой загадкой, поскольку в монастырском синодике Пересвет отсутствует точно так же, как он отсутствует и в официальном государственном. Ни инок, ни мирянин? Но тогда кто же?
Михаил Шаньков. Засадный полк. 1991 г.
Впрочем, древнейший монастырский синодик мог до нас и не дойти. Поэтому обратимся к пространной редакции повести.
В отличие от краткой, она сохранилась в списках летописных сводов первой половины XVI века.
Наряду с полной «исторической фантастикой» «переписка» Мамая, Ягайло, Олега рязанского и прочее - в ней много нового материала, не позволяющего сомневаться в его достоверности.
В первую очередь это касается точных календарных дат и часов дня, выдержавших специальную проверку. Затем мы узнаем, что вместе с другими князьями к Дмитрию пришли два сына Ольгерда литовского, к тому времени уже умершего: Андрей, князь полоцкий, но не с полочанами, а с псковичами, и Дмитрий, князь брянский и трубчевский, «со всеми своими мужи».
В-третьих, оказывается, что московского князя и его войско на битву благословил не Сергий, о свидании которого с князем ничего не сказано, а коломенский епископ Герасим. Однако в отличие от краткой повести - здесь говорится, что Сергий посылает Дмитрию Ивановичу не иноков, а «грамоту» с благословением, которую тот получил за два дня до Рождества Богородицы (то есть 5 или 6 сентября), когда войско подошло к Дону.
Подобно краткой, пространная повесть так же ничего не знает о Пересвете и поединке:
Битва начинается столкновением воинств: «...и бысть сеча зла и велика, и брань крепка и много руси побъени быша от татар, и от руси татары, паде труп на трупе...»
Имя Александра Пересвета мы находим только в перечне павших правда, значительно расширенном - но опять только на последнем месте. Как показал в одной из своих работ Ю. К. Бегунов, увеличение этого списка произошло за счет уточнения и внесения недостающих имен людей, погибших или до, или же много позже интересующей нас даты и с Куликовской битвой никак не связанных.
Вторым по исторической значимости источником, содержащим сведения о событиях 1380 года и независимым от обеих редакций летописной повести, можно считать «Житие преподобного Сергия Радонежского» в древнейших вариантах.
Его первая редакция была создана Епифанием, сподвижником Сергия. Он близко знал преподобного на протяжении многих лет, а затем специально собирал у современников сведения о детстве и юности троицкого игумена. Составил Епифаний житие, по-видимому, между 1418 и 1420 годами. Дошло до нас оно уже в литературной обработке Пахомия Серба, который на той же основе в середине XV века написал и свои варианты жития.
«Задонщина». Памятник древнерусской литературы конца XIV - начала XV веков.
Все три редакции содержат практически один и тот же интересующий нас фактический материал.
Суть его в том, что к Сергию «однажды» приехал Дмитрий Иванович и стал сетовать на угрозы со стороны Мамая, собирающегося разорить церкви и порушить «христианскую веру».
Сергий благословил князя выйти навстречу врагу, после чего Дмитрий обещал, если останется жив, построить монастырь. Вернувшись с победой, он заложил монастырь на реке Дубенке в память Успения Богородицы.
Ни о каких иноках, посланных с князем, «Житие» не знает.
Это примечательное обстоятельство показывает, что о посылке иноков-воинов и о героической гибели Пересвета до второй половины XV века, а то и позже, в Троицком монастыре никто, даже из ближайшего окружения Сергия, не вспоминал. Следовательно, в то время в монастыре не велось никаких хроникальных заметок, откуда позднейшие его обитатели и сочинители могли почерпнуть дополнительные сведения о событиях 1380 года.
В. Моторин. Атака Засадного полка. ХХ век
Стоит остановиться и на самой встрече московского князя с Сергием. Как показал В. А. Кучкин, она произошла не в 1380-м, а в 1378 году - перед битвой с ордынцами, но не на Дону, а на реке Воже. Тогда битва закончилась за три дня до Успения Богородицы, то есть 11 августа, почему и храм нового монастыря на Дубенке был заложен во имя этого праздника, как сообщают летописи, в следующем 1379 году за год до Куликовской битвы.
Другими словами, даже в середине XV века, когда был составлен Пахомием Сербом окончательный вариант жития Сергия, о его роли в подготовке Куликовской битвы никто еще не говорил.
По существу, основной комплекс сведений о событиях 1380 года мы получаем из третьего, самого сложного и, в то же время, самого распространенного источника «Сказания о Мамаевом побоище». Это историко-литературное повествование возникло в конце XV или в начале XVI века и сейчас известно нам в полуторастах списках, представляющих десять различных редакций текста с вариантами. Главными из них принято считать «основную» редакцию, затем «Киприановскую», где одним из главных действующих лиц показан митрополит Киприан, «распространенную» и печатный вариант основной редакции, вошедший в состав Синопсиса, изданного в 1680 году в Киеве.
Историческая основа «Сказания...» несомненна.
Его автор использовал пространную летописную повесть, но взял из нее только то, что привлекало его или отвечало его задачам.
Произведением, повлиявшим на стилистику повести, послужила «Задонщина», о которой будет сказано несколько позже. Но кроме пространной летописной повести, как полагают исследователи, автор «Сказания...» имел в руках еще какое-то произведение, восходившее к рассказам очевидцев (в тексте «Сказания...» есть фраза: «Се же слышахом от верного самовидца, иже бе от полку Владимира Андреевича...») и созданное в кругах, близких к боровскому князю и боярам Всеволожачам, связанным с Троицким монастырем.
К сожалению, как раз в данном случае единственная ссылка на свидетельство очевидца немного стоит, поскольку тот рассказывает об увиденных им «венцах мученических», опущенных из облаков руками ангелов над бьющимися русскими полками.
Новоскольцев А. Н. «Преподобный Сергий благословляет Дмитрия Донского на борьбу с Мамаем». XIX век
Трудность использования «Сказания...» заключена в том, что с первых же его строк читатель, сведущий в истории, обнаруживает вопиющие противоречия. Так во всех редакциях «Сказания...» союзником Мамая оказывается не Ягайло, а Ольгерд, несмотря на то что старый враг Москвы уже три года как умер. В «Киприановской» и некоторых других редакциях князя на брань благословляет митрополит Киприан, находившийся тогда в Киеве, в изгнании. Вместо епископа Герасима в Коломне войска напутствует епископ Геронтий, находившийся на коломенской кафедре с 1453-го по 1473 год, то есть почти ста лет спустя после событий, и так далее.
В «Сказании..» мы обнаруживаем почти все данные, касающиеся Пересвета и Ослеби, с различными вариантами.
Автор его сообщает, что, назначив день сбора войск в Коломне, Дмитрий Иванович с двоюродным братом и «со всеми князи» отправился к Троице, где прослушал литургию, вкусил монастырской трапезы, получил благословение Сергия и испросил у него двух иноков. Пересвета и Ослебю, «которых ранее знал как опытных военачальников и богатырей». Вызвав иноков, преподобный «повелел им вместо золоченых шлемов одеть на себя схиму с нашитым крестом».
В Киприановской редакции и в распространенной иноки названы братьями, а печатный вариант Синопсиса добавляет к этому, что они еще и «брянские бояре».
Перемена автором «Сказания...» Ягайлы на Ольгерда позволила ему совсем иначе, более драматично показать приход на помощь Дмитрию литовских князей Андрея и Дмитрия Ольгердовичей «с ратью литовскою», готовых, получается, за правое дело идти даже против родного отца, «возненавидевшего их мачехи их ради».
Теперь нерешительность московского князя перед форсированием Дона снимает не письмо и благословение Сергия, а совет Ольгердовичей, напоминающих князю о славных подвигах его предков, Ярослава Мудрого и Александра Невского, утверждавших свою победу переходом реки. В связи с этим более выразительным оказывается и появление посланца Сергия с письмом («книгами») и освященной просфорой («богородичным хлебом») перед самым началом битвы.
Приход этого безымянного посланца - как бы увертюра к последующему единоборству Пересвета, который видит выезжающего из рядов ордынцев «злого печенега». Названный в тексте полным именем, Александр Пересвет просит «прощения» у своего брата Ослеби, передает «мир и благословение» своему сыну Якову, после чего вступает в единоборство и погибает. Судьба Ослеби остается неизвестной.
Василий Сазонов. «Дмитрий Донской на Куликовом поле» 1829-1830гг.
В соответствующем месте Киприановской редакции «преподобного игумена Сергия Радонежского изящный его послушник инок Пересвет» выходит против «татарского богатыря Темирь-мурзы» (в других списках той же редакции он именуется Таврулом) и уже не поминает ни брата, ни сына. В распространенной редакции Пересвет тоже действует один, но назван он почему-то «чернецом любочанином». Любопытно, что «Сказание...» приводит даже такую подробность, что Пересвет выезжает на поединок из полка Владимира Всеволодовича, одного из братьев бояр Всеволожских...
Столь же интересным, хотя и менее сложным источником сведений о Пересвете и Ослебе, можно считать «Задонщину». После отмеченного недавно 600-летия Куликовской битвы и такого же юбилея «Задонщины», говорить подробно о последней было бы излишним Напомню только, что при всей своей поэтической цельности произведение это состоит как бы из двух пластов. Один составляют поэтические заимствования и переработки из «Слова о полку Игореве», второй, интересующий нас сейчас, собственно историко-художественное повествование.
Характерная особенность «Задонщины», сохранившейся в шести списках, ее сюжетные «блоки», благодаря которым можно сопоставлять и сравнивать тексты. Заложенная в них историческая информация далеко не всегда соответствует действительности. Так один из центральных «блоков», подобно «Сказанию…», сообщает о выступлении из Новгорода военной помощи московскому князю. О бегстве Мамая не в Орду, а в Кафу (теперешнюю Феодосию), говорит предпоследний «блок» «Задонщины», которая, кстати сказать, не знает иных противников Дмитрия Ивановича, кроме Мамая. С другой стороны, обращая особое внимание читателей на приход Ольгердовичей, автор вкладывает им в уста родословную, не находящую подтверждения ни в каких исторических источниках, хотя ее и допускают современные польские историки.
«Задонщина» не знает и Сергия Радонежского, однако Пересвету и Ослебе посвящен целый «блок» с очень любопытной информацией. И хотя тексты разных списков отличаются друг от друга, основное содержание этого «блока» остается неизменным. Вот древнейший список из Кирилло-Белозерского монастыря, созданный, как полагают, в последней четверти XV века: «Хоробрый Пересвет подскакивает на своем вещем сивце, свистомь поля перегороди, а ркучи таково слово: «Лучше бы есмя сами на свои мечи наверглися, нежели нам от поганых положенным пасти». И рече Ослебя брагу своему Пересвету: «Уже, брате, вижю раны на сердци твоем гяжки. Уже главе твоей пасти на сырую землю на белую ковылу моему чаду Иякову. Уже, брате, пастуси не кличють, ни трубы не трубять, толко часто ворони грают, зогзици кокуют, на трупы падаючи».
Совсем иначе предстает тот же «блок» в списке Ундольского XVII века.
«Пересвета чернеца бряньского боярина на суженое место привели. И рече Пересвет чернец великому князю Дмитрию Ивановичю: «Лутчи бы нам потягым быть, нежели полоненым от поганых татар». Тако бо Пересвет поскакивает на своем добре коне, а злаченым доспехом посвельчивает. А иные лежат посечены у Дуная великого на брезе. И в то время стару надобно помолодети, а удалым людям плечь своих попытать. И молвяше Ослебя чернец своему брату Пересвету старцу: «Брате Пересвете, вижу на теле твоем раны великия, уже, брате, летети главе твоей на траву ковыль, а чаду твоему Иякову лежати на зелене ковыле траве на поле Куликове на речьке Напряде за веру крестьянскую и за землю за Русскую и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича»
Читатель, помнящий «Слово о полку Игореве», безусловно, отметит в приведенных примерах и заимствованиях из «Слова...», и последующую их трансформацию, и уже вторичную их правку в XVII веке, которая восходит, с одной стороны, к первоисточнику, а с другой, учитывает поздние редакций «Сказания…», где Пересвет назван не только «чернецом», но и «брянским боярином».
Собственно говоря, вот весь комплекс сведений, относящихся непосредственно к герою Куликовской битвы. Теперь предстоит выяснить, что из этого соответствует исторической действительности.
Андрей Леонидович Никитин,
российский историк, археолог, прозаик, литературовед, публицист. Действительный член Географического общества СССР. Член Союза писателей СССР.
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ