Памяти Анджея Вайды
Из моих воспомнаний
Но и на нашем потоке студент из Польши Марек Возьняк написал курсовую работу, слегка прогремевшую в интеллектуальных кругах нашего курса, о том, что у Ленина в определении материи концы с концами не сходятся (материя, по Ленину, есть то, что, действуя на наши органы чувств, производит ощущения; вследствие так определенной материи при всём материалистическом монизме философии диалектического и исторического материализма "наши органы чувств" от материи как-то загадочно, но регулярно, отваливают, и надолго, и если не бояться проработок, ссылок и расстрела, надо снимать шляпу перед, тем же, в нашем случае, кантианством).
Никаких оргвыводов, насколько я знаю, работа М. Возьняка не вызвала, Марек жил, действовал, и даже как-то пригласил меня - в качестве ответной вежливости или точно не помню - в польское посольство. На встречу с знаменитейшим Анджеем Вайдой, ставившем тогда спектакль по пьесе некоего американского драматурга в театре "Современник" - что-то насчет синдрома вьетнамской войны.
Я посетил только генеральную репетицию.
Даже поляки не смогли достать лишнего билетика на сам спектакль, но зато пристроили меня на "Лебединое озеро" в Кремлёвском Дворце съездов, где я, сидя на балконе среди расфуфыренных дамочек, помню, одна из них была слегка одета в какую-то красную тряпку. чуть ли не половую, но выглядела тем не менее, кокетливо, и не дышал, и, из-за топота пуантов, никак не мог вникнуть в балет как в искусство.
В театре "Современник" на репетиции я сидел я в первом ряду, рядом с барышней-суфлером, но я даже не слышал, что она делала. Но актёры слышали! Налюбовался вблизи на кумиров московских театралов Гафта, Квашу, Табакова, Толмачеву, видел вскачь Екатерину Васильеву и всех других, не распознанных.
А на встрече с Вайдой присутствовали человек семь-девять польских студентов (но ни одного из моих знакомых и однокурсников!), а русских было всего двое. Один из них я, другой - явно не студент, хотя очень моложавый.
Пригласить-то Марек пригласил, а сам не пришел (что бы это значило на языке польской дипломатии - вот вопрос?). Посольство находилось в каких-то старинных московских закоулках на улице Алексея Толстого, правда, в шикарном здании, с округлых куполявистых потолков которого росписью нависали голые задницы каких-то эпических героев, то ли христианских, то ли языческих. Я еле нашел дорогу в этот пустующий дворец: без знакомых, без представления, даже прикурить пришлось просить, думая, на каком это лучше сделать языке. Я попросил по-русски у человека постарше. Как потом оказалось, это был сам
Анджей Вайда,
один из создателей знаменитого, со Сталлоне, фильма "Первая кровь".
Творческий огонь этой вайдовской сигареты до сих пор, наверное, неугасимо тлеет в душе моей. Душа попёкивает иногда.
На саму встречу заявился и Олег Табаков (это и был тот самый второй, насколько я могу судить, русский и где-то десятый по счету человек на все эти шикарные апартаменты, которого я не сразу узнал), который, кажется, не произнес ни слова, но только очень приветливо, но с сознанием своей цены, улыбался.
Польские студенты, как мне кажется, вели себя довольно хипово, к мэтру особого почтения не проявляли, демократично, если не нагло, задирали свои ноги на стол под нос самому корифею, весьма сурово его расспрашивали о каких-то его отношениях, в том числе сексуальных.
Вайда тем не менее всему этому радовался, и при том искренне, улыбался любой реакции на свои слова, но при этом исключительно корректно, как настоящий поляк в приятном дамском обществе, хотя дам, насколько я помню, не было ни одной. Я понял только процентов 70 из услышанного (из понятого тогда процентов 70 уже забыл) на протяжении примерно двух часов продолжавшейся встрече, в период которой выступал в основном Анджей Вайда по-польски, хотя периодически кто-то петушиной репликой создавал дискуссионные ситуация.
Вайда был молод (чуть меньше пятидесяти годочков олд), весел, обаятелен. Когда я его в период перестройки вновь увидал - по телевизору, - я его не узнал. Посуровел, обзавёлся брылами, поседел, как-то замкнулся...
Вот так благодаря одному из соратников А.И. Введенского по критике Ленина из Польши я повстречался с кинематографистом мирового масштаба, и до сих пор, при курении, чувствую огонек той, зажженной самИм приветливым и великолепным Анджеем Вандой творческой сигареты...
Via
R.I.P.
Но и на нашем потоке студент из Польши Марек Возьняк написал курсовую работу, слегка прогремевшую в интеллектуальных кругах нашего курса, о том, что у Ленина в определении материи концы с концами не сходятся (материя, по Ленину, есть то, что, действуя на наши органы чувств, производит ощущения; вследствие так определенной материи при всём материалистическом монизме философии диалектического и исторического материализма "наши органы чувств" от материи как-то загадочно, но регулярно, отваливают, и надолго, и если не бояться проработок, ссылок и расстрела, надо снимать шляпу перед, тем же, в нашем случае, кантианством).
Никаких оргвыводов, насколько я знаю, работа М. Возьняка не вызвала, Марек жил, действовал, и даже как-то пригласил меня - в качестве ответной вежливости или точно не помню - в польское посольство. На встречу с знаменитейшим Анджеем Вайдой, ставившем тогда спектакль по пьесе некоего американского драматурга в театре "Современник" - что-то насчет синдрома вьетнамской войны.
Я посетил только генеральную репетицию.
Даже поляки не смогли достать лишнего билетика на сам спектакль, но зато пристроили меня на "Лебединое озеро" в Кремлёвском Дворце съездов, где я, сидя на балконе среди расфуфыренных дамочек, помню, одна из них была слегка одета в какую-то красную тряпку. чуть ли не половую, но выглядела тем не менее, кокетливо, и не дышал, и, из-за топота пуантов, никак не мог вникнуть в балет как в искусство.
В театре "Современник" на репетиции я сидел я в первом ряду, рядом с барышней-суфлером, но я даже не слышал, что она делала. Но актёры слышали! Налюбовался вблизи на кумиров московских театралов Гафта, Квашу, Табакова, Толмачеву, видел вскачь Екатерину Васильеву и всех других, не распознанных.
А на встрече с Вайдой присутствовали человек семь-девять польских студентов (но ни одного из моих знакомых и однокурсников!), а русских было всего двое. Один из них я, другой - явно не студент, хотя очень моложавый.
Пригласить-то Марек пригласил, а сам не пришел (что бы это значило на языке польской дипломатии - вот вопрос?). Посольство находилось в каких-то старинных московских закоулках на улице Алексея Толстого, правда, в шикарном здании, с округлых куполявистых потолков которого росписью нависали голые задницы каких-то эпических героев, то ли христианских, то ли языческих. Я еле нашел дорогу в этот пустующий дворец: без знакомых, без представления, даже прикурить пришлось просить, думая, на каком это лучше сделать языке. Я попросил по-русски у человека постарше. Как потом оказалось, это был сам
Анджей Вайда,
один из создателей знаменитого, со Сталлоне, фильма "Первая кровь".
Творческий огонь этой вайдовской сигареты до сих пор, наверное, неугасимо тлеет в душе моей. Душа попёкивает иногда.
На саму встречу заявился и Олег Табаков (это и был тот самый второй, насколько я могу судить, русский и где-то десятый по счету человек на все эти шикарные апартаменты, которого я не сразу узнал), который, кажется, не произнес ни слова, но только очень приветливо, но с сознанием своей цены, улыбался.
Польские студенты, как мне кажется, вели себя довольно хипово, к мэтру особого почтения не проявляли, демократично, если не нагло, задирали свои ноги на стол под нос самому корифею, весьма сурово его расспрашивали о каких-то его отношениях, в том числе сексуальных.
Вайда тем не менее всему этому радовался, и при том искренне, улыбался любой реакции на свои слова, но при этом исключительно корректно, как настоящий поляк в приятном дамском обществе, хотя дам, насколько я помню, не было ни одной. Я понял только процентов 70 из услышанного (из понятого тогда процентов 70 уже забыл) на протяжении примерно двух часов продолжавшейся встрече, в период которой выступал в основном Анджей Вайда по-польски, хотя периодически кто-то петушиной репликой создавал дискуссионные ситуация.
Вайда был молод (чуть меньше пятидесяти годочков олд), весел, обаятелен. Когда я его в период перестройки вновь увидал - по телевизору, - я его не узнал. Посуровел, обзавёлся брылами, поседел, как-то замкнулся...
Вот так благодаря одному из соратников А.И. Введенского по критике Ленина из Польши я повстречался с кинематографистом мирового масштаба, и до сих пор, при курении, чувствую огонек той, зажженной самИм приветливым и великолепным Анджеем Вандой творческой сигареты...
Via
R.I.P.