Граф
Хороший спортивный журналист, заядлый путешественник, футболист, болельщик, ЧГК-шник, поэт, музыкант, живописец, а по совместительству менеджер проекта Яндекс.Расписания modelman сам себя считает географом, по-крайней мере именно так он представляется журналистам. Ну вы и сами знаете:) С Димой у нас в этом году завязалось несколько говорящих почтовых тредов: "Вологда", "Яковлев", "Неизвестная Россия", "Удмурты", "Воже - Каргополь", "Кологрив и проч.", "Примерный план по Пинеге", замечательный своим заголовком и содержанием "Крюков. Канал" - и вот, недавно, "Сыктывкар". О чем он - не суть, важно, что по его (промежуточным) итогам я без особых надежд полез в Гугл один нечужойпоисковичок в надежде найти человека, след которого давно потерял. И нарыл вот такую статью ("Российские Недра", №16(51), 3 сентября 2007 г.):
Все сознательное детство я прожил на Остоженке, в Доме-под-Рюмкой. До ГМИИ им. Пушкина было рукой подать, и тамошнюю экспозицию я знал наизусть. В том числе, конечно, Рокуэлла Кента, занимавшего в те времена (Р.Кент, известный левый американский активист, передал несколько сотен своих работ в дар СССР) едва ли не весь верхний этаж. Полагаю, полотна Кента во многом повлияли на мой выбор профессии. Уже съехав с Остоженки, после каждого северного полевого сезона я обычно заскакивал в Пушкинский, свериться впечатлениями - и ускакивал, довольный что "всё правда" и я не ошибся:). Но был еще один художник, почти неизвестный и нигде не выставлявшийся, чья пейзажная правда была абсолютной, до оргастического спазма. Нигде и ни у кого я не встечал подобного. До сих пор.
С творчеством Графа я познакомился в 1980-х, когда сначала студентом, потом командировочным молодым специалистом и, наконец, полноправным сотрудником, хаживал в бесчисленные офисные подвалы на Кржижановского-Бабушкина-Кедрова, где тогда располагалась легендарная Космоаэрогеологическая экспедиция №3 МинГео СССР. Картины Лисенкова висели повсюду - в кабинетах начальника и главного геолога, в бухгалтерии, в партиях и лабораториях, в квартирах у некоторых сотрудников. К концу 80-х у меня за плечами уже было несколько полевых сезонов - в Казахстане, в Закавказье, на Чукотке, в Корякии, на Приполярном Урале - и от расписанных мастихином неприхотливых картонных прямоугольников без рамок останавливалось дыхание. Говорили, что автор - Слава Лисенков, спивающийся старичок под шестьдесят, выезжающий каждый год с геологами протрезветь, а заодно набраться новых северных сюжетов. Сделанные в поле эскизы ложились в основу картин, писавшихся зимой и кормивших художника до следующего полевого сезона. Когда кончались деньги, он приносил их в экспедицию и продавал - какие за четвертак, а какие и за червонец. Ближе к весне можно было приобрести небольшую картонку и вовсе за бутылку. Но рука по весне была уже не та, и брали не слишком охотно. Считалось большой удачей вернуться в Москву вперед Графа (так его прозвали за поистине дворянскую осанку, достоинство, властный взгляд и громогласный тембр, которых он удивительным образом умудрялся не терять даже в самых жестоких запоях) - и перехватить немногочисленные доведенные до совершенства еще в поле копии. А иногда (крайне редко) удавалось заполучить эскиз - когда он не нравился самому Графу. Эскизы Граф считал ценным полуфабрикатом, рабочим сырьем - однако именно в них присутствовала щемящая "правда момента", как правило ускользавшая в последующих копиях. Может быть, поэтому с некоторыми эскизами Слава не расставался годами и ни за какие деньги.
С Графом мы познакомились на полевой базе в 1990-м, когда вместе работали на хребте Черского. Вскоре мы разлетелись по отрядам, но всю неделю, пока ждали вертолета, Слава по вечерам выходил с этюдником на берег Болдымбы и колдовал мастихинами. Если не было других дел, я просился постоять у него за спиной, Слава никогда не отказывал. Это было волшебство! Пейзаж получался абсолютно живой, хоть сейчас на выставку. Но низкое полярное солнце закручивало тени, Слава в очередной раз упорно перекрашивал всю картонку, добавляя нужные оттенки. Картина жила вместе с местностью. Это было как в кино. Наверное, так фотограф подолгу караулит момент, стараясь не упустить нужное состояние и делая кадр за кадром. Но у Славы вместо фотоаппарата был мольберт, кадры ложились один на другой подобно повторной экспозиции на пленке, и результат выходил совершенно квадроскопический, т.е. как бы четырехмерный.
Иногда, очень редко, Слава брал в руки тончайшую беличью кисть - прорисовывал веточки и стволы у листвениц. В эти минуты я вспоминал Городницкого, "Тени Тундры". В основном же он работал мастихином, по необходимости изредка пуская в ход палец. Меня поражало, как этими грубыми лопатами можно достигать такой фотографической точности, да еще в сочетании с импрессией.
У меня никогда не хватало денег, чтобы купить у Славы картину. Когда они стоили по 15 рублей, у меня не было пятнадцати. Потом времена изменились, наступили рыночные реалии, появились побочные заработки и лишние 15 рублей - но и картины уже уходили по 150. На вернисаже в Измайлово их караулили по субботам с утра. Приносила их в полиэтиленовой сумке жена Графа - женщина непьющая и хорошо умеющая считать как деньги, так и количество копий с эскизов. Доходили сведения, что Графу приходится работать на износ, практически целиком на уличный рынок - и ни времени, ни самих картин для раздачи за полцены друзьям-геологам, как раньше, у него уже не остаётся. Я не слишком и пытался напроситься в гости, чтобы перехватить какие-то работы - денег все равно не было. Потом, когда арт-толкучка переместилась на Арбат, там было больше денежных иностранцев, и они быстро распробовали Лисенкова. В итоге, когда я скопил 150 рублей, картины стоили уже полторы тысячи, потом две с половиной... Потом пропали совсем. Страна поменялась, я к тому времени ушел из геологии, стало не до живописи. Как-то попробовал навести справки у арбатских художников - "у-у, Лисенков, он теперь только на аукционах за доллары продается". Может, и присочиняли, но проверять было как-то недосуг. В общем, я сдался.
И вот, залез в Сеть - и что я вдруг вижу!
Тот самый эскиз (один из многих), который Слава рисовал на Болдымбе, когда я стоял у него за спиной. Нашелся в архивах продаж аукционного дома Гелос. Если верить отчетам, ушел в 2007 году за смехотворную сумму в 4400 рублей. Славы к тому времени уже не было в живых. В аннотации указан 1970-й год вместо 1990-го, это ошибка. Я помню, как Граф, смачно матерясь, вмазывал в слой краски некстати севшее на картон насекомое (мошку), чей исторический труп можно видеть в верхней части картины.
Поискал следы других работ Славы. Нашлось не очень много, разных лет и совсем уж посредственного качества. Большинство из них в свое время скупил оптом за копейки некий арт-салон, и теперь продает по двадцатке в качестве деталей интерьера. Что-то засветилось в частных коллекциях, один сюжет мелькнул в блоге водных туристов...
Upd. от ноября 2018: нашлись десятки работ Графа - целые и невредимые! Часть из них продаётся. Я пока не решил, что с этим делать - то ли поделиться с теми, кто сможет эту историю достойно раскрутить, то ли наоборот, никому не говорить и продолжать копить деньги...
Все сознательное детство я прожил на Остоженке, в Доме-под-Рюмкой. До ГМИИ им. Пушкина было рукой подать, и тамошнюю экспозицию я знал наизусть. В том числе, конечно, Рокуэлла Кента, занимавшего в те времена (Р.Кент, известный левый американский активист, передал несколько сотен своих работ в дар СССР) едва ли не весь верхний этаж. Полагаю, полотна Кента во многом повлияли на мой выбор профессии. Уже съехав с Остоженки, после каждого северного полевого сезона я обычно заскакивал в Пушкинский, свериться впечатлениями - и ускакивал, довольный что "всё правда" и я не ошибся:). Но был еще один художник, почти неизвестный и нигде не выставлявшийся, чья пейзажная правда была абсолютной, до оргастического спазма. Нигде и ни у кого я не встечал подобного. До сих пор.
С творчеством Графа я познакомился в 1980-х, когда сначала студентом, потом командировочным молодым специалистом и, наконец, полноправным сотрудником, хаживал в бесчисленные офисные подвалы на Кржижановского-Бабушкина-Кедрова, где тогда располагалась легендарная Космоаэрогеологическая экспедиция №3 МинГео СССР. Картины Лисенкова висели повсюду - в кабинетах начальника и главного геолога, в бухгалтерии, в партиях и лабораториях, в квартирах у некоторых сотрудников. К концу 80-х у меня за плечами уже было несколько полевых сезонов - в Казахстане, в Закавказье, на Чукотке, в Корякии, на Приполярном Урале - и от расписанных мастихином неприхотливых картонных прямоугольников без рамок останавливалось дыхание. Говорили, что автор - Слава Лисенков, спивающийся старичок под шестьдесят, выезжающий каждый год с геологами протрезветь, а заодно набраться новых северных сюжетов. Сделанные в поле эскизы ложились в основу картин, писавшихся зимой и кормивших художника до следующего полевого сезона. Когда кончались деньги, он приносил их в экспедицию и продавал - какие за четвертак, а какие и за червонец. Ближе к весне можно было приобрести небольшую картонку и вовсе за бутылку. Но рука по весне была уже не та, и брали не слишком охотно. Считалось большой удачей вернуться в Москву вперед Графа (так его прозвали за поистине дворянскую осанку, достоинство, властный взгляд и громогласный тембр, которых он удивительным образом умудрялся не терять даже в самых жестоких запоях) - и перехватить немногочисленные доведенные до совершенства еще в поле копии. А иногда (крайне редко) удавалось заполучить эскиз - когда он не нравился самому Графу. Эскизы Граф считал ценным полуфабрикатом, рабочим сырьем - однако именно в них присутствовала щемящая "правда момента", как правило ускользавшая в последующих копиях. Может быть, поэтому с некоторыми эскизами Слава не расставался годами и ни за какие деньги.
С Графом мы познакомились на полевой базе в 1990-м, когда вместе работали на хребте Черского. Вскоре мы разлетелись по отрядам, но всю неделю, пока ждали вертолета, Слава по вечерам выходил с этюдником на берег Болдымбы и колдовал мастихинами. Если не было других дел, я просился постоять у него за спиной, Слава никогда не отказывал. Это было волшебство! Пейзаж получался абсолютно живой, хоть сейчас на выставку. Но низкое полярное солнце закручивало тени, Слава в очередной раз упорно перекрашивал всю картонку, добавляя нужные оттенки. Картина жила вместе с местностью. Это было как в кино. Наверное, так фотограф подолгу караулит момент, стараясь не упустить нужное состояние и делая кадр за кадром. Но у Славы вместо фотоаппарата был мольберт, кадры ложились один на другой подобно повторной экспозиции на пленке, и результат выходил совершенно квадроскопический, т.е. как бы четырехмерный.
Иногда, очень редко, Слава брал в руки тончайшую беличью кисть - прорисовывал веточки и стволы у листвениц. В эти минуты я вспоминал Городницкого, "Тени Тундры". В основном же он работал мастихином, по необходимости изредка пуская в ход палец. Меня поражало, как этими грубыми лопатами можно достигать такой фотографической точности, да еще в сочетании с импрессией.
У меня никогда не хватало денег, чтобы купить у Славы картину. Когда они стоили по 15 рублей, у меня не было пятнадцати. Потом времена изменились, наступили рыночные реалии, появились побочные заработки и лишние 15 рублей - но и картины уже уходили по 150. На вернисаже в Измайлово их караулили по субботам с утра. Приносила их в полиэтиленовой сумке жена Графа - женщина непьющая и хорошо умеющая считать как деньги, так и количество копий с эскизов. Доходили сведения, что Графу приходится работать на износ, практически целиком на уличный рынок - и ни времени, ни самих картин для раздачи за полцены друзьям-геологам, как раньше, у него уже не остаётся. Я не слишком и пытался напроситься в гости, чтобы перехватить какие-то работы - денег все равно не было. Потом, когда арт-толкучка переместилась на Арбат, там было больше денежных иностранцев, и они быстро распробовали Лисенкова. В итоге, когда я скопил 150 рублей, картины стоили уже полторы тысячи, потом две с половиной... Потом пропали совсем. Страна поменялась, я к тому времени ушел из геологии, стало не до живописи. Как-то попробовал навести справки у арбатских художников - "у-у, Лисенков, он теперь только на аукционах за доллары продается". Может, и присочиняли, но проверять было как-то недосуг. В общем, я сдался.
И вот, залез в Сеть - и что я вдруг вижу!
Тот самый эскиз (один из многих), который Слава рисовал на Болдымбе, когда я стоял у него за спиной. Нашелся в архивах продаж аукционного дома Гелос. Если верить отчетам, ушел в 2007 году за смехотворную сумму в 4400 рублей. Славы к тому времени уже не было в живых. В аннотации указан 1970-й год вместо 1990-го, это ошибка. Я помню, как Граф, смачно матерясь, вмазывал в слой краски некстати севшее на картон насекомое (мошку), чей исторический труп можно видеть в верхней части картины.
Поискал следы других работ Славы. Нашлось не очень много, разных лет и совсем уж посредственного качества. Большинство из них в свое время скупил оптом за копейки некий арт-салон, и теперь продает по двадцатке в качестве деталей интерьера. Что-то засветилось в частных коллекциях, один сюжет мелькнул в блоге водных туристов...
Upd. от ноября 2018: нашлись десятки работ Графа - целые и невредимые! Часть из них продаётся. Я пока не решил, что с этим делать - то ли поделиться с теми, кто сможет эту историю достойно раскрутить, то ли наоборот, никому не говорить и продолжать копить деньги...