Отжиги с Литпрома в качестве цитат не принимаются. На твоем фоне Настя стабильна и спокойна как скала. И чувства собственного достоинства у нее в сто раз больше, чем у тебя, про плохих маму папу и трудное детство она не рассказывает.
Ты мне напоминаешь одного очень гнилого мужика 1942 года. Как-то он сидел в компании своих ровесников, на столе была гора грецких орехов, и вдруг он со слезами на глазах, захлебываясь от жалости к себе, сказал, что вот в своем несчастном детстве он ни разу до сыта орехов не поел. Вокруг сидела компания, тоже все родились в войну или до войны. И когда он ушел, все стали возмущаться такой его трепетной жалостью к себе - потому что из этого поколения никто досыта орехов в детстве не поел. Такое было время, в такой стране жили.
Впрочем, твой путь жалости к себе может быть и перспективен - был один такой русский писатель из семьи купца второй гильдии, который строил из себя босяка, сироту, пролетария - и даже стал ненадолго знаменит на весь мир. Даже разбогател и жил на Капри. А потом продался Сталину, потому что его спекуляции на своем босячестве уже не канали после 1918. Но и в самый разгар его славы и коллеги-писатели, и издатели знали ему цену, знали, что он подлый и низкий человек.
На твоем фоне Настя стабильна и спокойна как скала. И чувства собственного достоинства у нее в сто раз больше, чем у тебя, про плохих маму папу и трудное детство она не рассказывает.
Ты мне напоминаешь одного очень гнилого мужика 1942 года. Как-то он сидел в компании своих ровесников, на столе была гора грецких орехов, и вдруг он со слезами на глазах, захлебываясь от жалости к себе, сказал, что вот в своем несчастном детстве он ни разу до сыта орехов не поел. Вокруг сидела компания, тоже все родились в войну или до войны. И когда он ушел, все стали возмущаться такой его трепетной жалостью к себе - потому что из этого поколения никто досыта орехов в детстве не поел. Такое было время, в такой стране жили.
Впрочем, твой путь жалости к себе может быть и перспективен - был один такой русский писатель из семьи купца второй гильдии, который строил из себя босяка, сироту, пролетария - и даже стал ненадолго знаменит на весь мир. Даже разбогател и жил на Капри. А потом продался Сталину, потому что его спекуляции на своем босячестве уже не канали после 1918. Но и в самый разгар его славы и коллеги-писатели, и издатели знали ему цену, знали, что он подлый и низкий человек.
Reply
Leave a comment