Теперь и Рей Бредбери…
В верхнее тематическое оглавление
Тематическое оглавление (За жизнь)
Что-то каждый день пошли некрологи…
Сегодня сообщили, что на 92 году скончался Рей Брэдбери (22 августа 1920- 5 июня 2012). Надо же! Я, честно говоря, думала, что его уже давно нет в живых, но несколько лет назад узнала, что жив и даже пишет новые книги. Это было в 2006 году, когда он выпустил продолжение (а вернее, один пропущенный кусок) «Вина из одуванчиков». А последняя свежая книга вышла у него в 2007 - «Отныне и вовек».
Я почему удивляюсь? У Брэдбери были свои отношения со смертью - он очень много о ней писал, причем с юности. Помните, у него были хитрые старики и старушки, которые старались перехитрить смерть, правда, не всегда успешно? Он так боролся с ней в своих романах - вот я и думала: может, нашел какой способ?
В советское время выходили «Марсианские хроники» (1950), «Вино из одуванчиков» (1957), «451 градус по Фаренгейту» (1953). Потом выяснилось, что это были его лучшие вещи. «451 градус по Фаренгейту» мне нравился меньше всего, хотя критики хвалили именно его. Теперь я замечаю, что роман этот оказался во многом пророческим. И телевизоры во всю стену появились, и читать перестали, и все менее приличным считается не иметь машины.
А «Марсианские хроники»? Они были написаны еще до полета первого спутника! Основное в них было, что в какой бы космос человек не полетел, а от себя, своих проблем, своих привычек и стереотипов он не улетит. Потом то же было в «Солярисе» Тарковского, который гораздо больше похож на Брэдбери, чем на Лема.
А сколько хозяек собирало одуванчики, чтобы сварить это вино, консервирующее солнце? Честно говоря, порядочная дрянь получалась. Но он так его разрекламировал! Вот кому надо было рекламу заказывать.
Брэдбери больше всего писал о стариках и детях. Находил в них много общего. Что ж, похоже, ему удались оба этих возраста. Судя по «Вину из одуванчиков» у него было счастливое детство и, как мы знаем, достойная старость. Я люблю вспоминать некоторые главки из «Марсианских хроник» и из «Вина из одуванчиков». Например, как их бабушка вкусно готовила, пока не приехала в гости ее старшая дочь и попыталась переучить ее готовить по книге и держать все на своих местах. Они ей купили билет и собрали чемодан, а книжку засунули куда подальше, и все опять перепутали. Или как на Земле началась большая война, и все колонисты вначале говорили, что их это не касается, а потом уехали воевать за свои страны. Или как в ущелье встретились человек и марсианин, разделенные тысячами лет, и каждый другому казался призраком. Или как люди пожили на Марсе и стали смуглыми и золотоглазыми.
Брэдбери удавалось сочетать несочетаемое: он был одновременно писатель-фантаст и консерватор. Простые радости были ему дороже чудес техники. А еще он любил лето.
Есть у Брэдбери рассказ «Запах сарсапарели». Там герой нашел дорогу в место, где он был счастлив, где был молод, где был его любимый запах.
«- Я что хочу сказать, - жарко зашептал Уильям и подался вперед, чтобы лучше видеть картину, которая возникла на голой стене столовой. - Надо только ехать на своей одноколеске поаккуратнее, удерживать равновесие, балансировать между годами, руки в стороны, осторожно-осторожно, от года к году: недельку провести в девятьсот девятом, денек в девятисотом, месячишко или недели две - где-нибудь еще, скажем в девятьсот пятом, в восемьсот девяносто восьмом, - и тогда до конца жизни так и не выедешь из лета.
- Что еще за одноколеска?
- Ну знаешь, такой высокий велосипед об одном колесе, весь хромированный, на таких катаются актеры в цирке и жонглируют всякой всячиной? Тут главная хитрость - удерживать равновесие, чтоб не свалиться, и тогда все эти блестящие штуки так и летают в воздухе, высоко-высоко, блещут, сверкают, искрятся, мелькает что-то пестрое - красное, желтое, голубое, зеленое, белое, золотое... над головой у тебя летают в воздухе все эти июни, июли и августы, сколько их было на свете, а ты знай подкидывай их, как мячики, да улыбайся. Вся соль в равновесии, Кора, в рав-но-весии…
- Я отправляюсь на Хэннегенскую набережную есть рыбную солянку, - сказал Уильям. - И закажу оркестру, пускай сыграют "Над заливом сияет луна". Пойдем, Кора, пойдем...
Его протянутая рука звала.
Кора во все глаза глядела на его кроткое, вопрошающее лицо.
- Прощай, - сказал Уильям.
Тихонько-тихонько он помахал рукой. И вот зияет пустой люк - ни лица, ни соломенной шляпы.
- Уильям! - пронзительно крикнула Кора.
На чердаке темно и тихо.
С криком она кинулась за стулом, кряхтя взобралась в эту затхлую темень. Поспешно посветила фонариком по углам.
- Уильям! Уильям!
Темно и пусто. Весь дом сотрясается под ударами зимнего ветра.
И тут она увидела: в дальнем конце чердака, выходящем на запад, приотворено окошко.
Спотыкаясь, она побрела туда. Помешкала, затаив дыхание. Потом медленно отворила окошко. Снаружи к нему приставлена была лесенка, другим концом она упиралась в крышу веранды.
Кора отпрянула.
За распахнутым окном сверкали зеленой листвой яблони, стояли теплые июльские сумерки. С негромким треском разрывались хлопушки фейерверка. Издали доносился смех, веселые голоса. В воздухе вспыхивали праздничные ракеты - алые, белые, голубые - рассыпались, гасли...
Она захлопнула окно, голова кружилась, она чуть не упала.
- Уильям!
Позади, через отверстие люка в полу, сочился снизу холодный зимний свет. Кора нагнулась - снег, шурша, лизал стекла окон там, внизу, в холодном ноябрьском мире, где ей суждено провести еще тридцать лет.
Она больше не подошла к тому окошку. Она сидела одна в темноте и вдыхала единственный запах, который здесь, на чердаке, оставался свежим и сильным. Он не рассеивался, он медлил в воздухе, точно вздох покоя и довольства. Она вдохнула его всей грудью.
Давний, так хорошо знакомый, незабвенный запах сарсапарели».
Может, он все же что-то такое придумал и находится теперь там, где хотел? Лучше будем думать так.