...У Макара от этого выстрела только один насморк остался. - При чем тут насморк? - А кто его знает, это он так говорит, а я сам удивляюсь. Ну, чего ты смеешься? У него и на самом деле ужасный насморк после этого выстрела образовался. Течет из носа ручьем, а чихает очередями, как из пулемета бьет. ...Утром раненько захожу его проведать, а там у него такой спор идет с фельдшером, что сам черт ничего не разберет! Фельдшер говорит, что у Макара насморк оттого, что он простудился, когда ночью сидел возле открытого окна на сквозняке, а Макар стоит на том, что насморк у него оттого, что пуля носовой нерв затронула. Фельдшер спрашивает: "Как же пуля могла носовой нерв затронуть, ежели она прошла выше уха и обожгла висок?" А Макар ему отвечает: "Это не твое дело, как затронул, а факт тот, что затронула, и твое дело лечить этот нервный насморк, а не рассуждать о том, чего не знаешь". Макар упрямый, как черт, а этот старичишка фельдшер и того хуже. "Вы мне голову вашими глупостями не забивайте, - говорит он. - От нервов у человека одно веко дергается, а не два, одна щека дрыгает, а не две. Почему же в таком разе у вас насморк не из одной ноздри, а из обеих свищет? Ясное дело - от простуды". Макар помолчал самую малость, потом спрашивает: "А что, ротный лекарь, тебя когда-нибудь по уху били?" Я на всякий случай к Макару поближе подсаживаюсь, чтобы вовремя схватить его за руку, а фельдшер - совсем наоборот: подальше от него отодвигается, уже на дверь поглядывает и говорит этак неустойчиво: "Не-е-ет, бог миловал, не били. А почему вас это интересует?" Макар опять его спрашивает: "А вот, ежели я тебя ударю кулаком в левое ухо, думаешь, в одном левом ухе у тебя зазвенит? Будь спокоен, в обоих ушах трезвон будет, как на пасху". Фельдшер встал со стула, бочком, бочком подвигается к двери, а Макар говорит: "Да ты не горячись, садись на стул, а вовсе не собираюсь тебя бить, а объясняю просто для примера. Ясно?" А с чего бы этот фельдшер стал горячиться? Он опаски ради было подался к двери, но после Макаровых слов сел на самый краешек стула, а на дверь все-таки нет-нет да и глянет... Макар сжал кулак, рассматривает его со всех сторон, будто первый раз в жизни видит, и опять же спрашивает: "А ежели я второй раз поднесу тебе этот гостинец, тогда что будет?" Опять фельдшер встает и отодвигается к двери. Сам за ручку держится, а сам говорит: "Глупости какие-то вы придумываете! К медицине и к нервам ваши кулаки никакого отношения не имеют!" - "Очень даже имеют", - на это суперечит ему Макар и опять же просит его садиться и вежливо усаживает на стул. Но тут фельдшер ни с того ни с сего начинает почему-то ужасно потеть и заявляет, что ему страсть как некогда и он должен немедленно удалиться на прием больных. Но Макар категорически говорит, что больные могут обождать несколько минут, и что спор на медицинскую тему продолжается, и что он, Макар, надеется дать ему пять очков вперед в этой науке. Давыдов устало улыбался, счетовод смеялся тихим, старушечьим смешком, закрывая ладонью рот, но Разметнов, сохраняя полную серьезность, продолжал: - "Так вот, - говорит Макар, - ежели я второй раз тебя стукну по этому же самому месту, то не думай, что у тебя слеза из одного левого глаза выскочит. Из обоих брызнет, как сок из спелого помидора, уж за это я как-нибудь ручаюсь! Так и нервный насморк: ежели из левой ноздри течет, то должно течь и из правой. Ясно?" Но тут фельдшер осмелел и говорит: "Не мудрите вы, пожалуйста, ежели ничего не смыслите в медицине, и лечитесь каплями, какие я вам пропишу". Эх, как тут Макар прыгнет! Чуть не до потолка взвился и орет уже не своим голосом: "Это я-то в медицине не смыслю?!
Ах ты, старая клизьма! На германской войне я четыре раза был ранен, два раза контужен и раз отравлен газами, на гражданской три раза ранен, в тридцати лазаретах, в госпиталях и больницах валялся, и я же ничего не смыслю в медицине?! Да ты знаешь, слабительный порошок, какие меня доктора и профессора лечили? Тебе, старому дураку, такие ученые люди и во сне не снились!" Но тут фельдшер взноровился, откуда только у него и смелость взялась, и он шумит на Макара: "Хотя вас, говорит, и ученые люди лечили, однако сам вы, уважаемый, пробка в медицине!" Макар ему на это: "А ты в медицине - дырка от бублика! Ты можешь только новорожденным пупки резать да старикам грыжи вправлять, а в нервах ты разбираешься, как баран в библии! Ты эту науку про нервы нисколько не постиг!" Ну, слово за слово, расплевались они, и фельдшер выкатился из Макаровой комнатушки, как нитошный клубок. А Макар поостыл немного и говорит мне: "Ты ступай в правление, а я малость подлечусь простыми средствами, разотру нос жиром, и зараз же приду". Поглядел бы ты, Давыдов, каким он явился через час! Нос у него стал огромадный и синий, как баклажан, и висит куда-то на сторону. Не иначе он его свихнул, когда растирал. А бараньим жиром от Макара, от его носа то есть, несет на все правление. Это он такую растирку себе придумал... Глянул я на него - и, веришь, зашелся от смеха. Ну, начисто суродовал себя парень! Хочу у него спросить, что он наделал с собой, и никак от смеха не продыхну. А он ужасно серчает, спрашивает у меня: "Ты чего смеешься, дурацкий идиот, ясную пуговицу на дороге нашел или что? Чему ты обрадовался, Трофимов сын? У тебя ума, как у нашего козла Трофима, а туда же, смеешься над порядочными людьми!"... ...Пошел я его проводить. До самой его квартиры молчали. Возле калитки кинул он мне поводья, а сам пошел в хату. Гляжу, является оттуда: через плечо у него наган в кобуре и на ремне, как полагается, а в руках держит полотенце... - Полотенце? - удивился Давыдов. - Почему полотенце? - Так я же говорил тебе, что у него насморк страшенный, никаким платком не обойдешься, а по-нашему, по-простому, бить соплю обземь он даже в степи стесняется. - Разметнов тонко улыбнулся: - Ты его мелко не кроши, как-никак, а он английский язык учит, нельзя же ему необразованность проявлять... Для такого случая он прихватил вместо платка полотенце. Я ему говорю: "Ты бы, Макар, голову забинтовал, ранку прикрыл". А он взбеленился, орет: "Какая это ранка, черт тебя задери! Повылазило тебе, не видишь, что это царапина, а не ранка?! Мне эти дамские нежности ни к чему! Поеду в бригаду, ветром ее обдует, пыльцой присыпет, и заживет она, как на старом кобеле. А ты в чужие дела не суйся и катись отсюда со своими дурацкими советами!"... ... С тем сел верхи и поехал. Пока из хутора не выбрался, все слышно было, как он сморкается в полотенце, будто в трубу дудит.
...У Макара от этого
выстрела только один насморк остался.
- При чем тут насморк?
- А кто его знает, это он так говорит, а я сам удивляюсь. Ну, чего ты
смеешься? У него и на самом деле ужасный насморк после этого выстрела
образовался. Течет из носа ручьем, а чихает очередями, как из пулемета
бьет.
...Утром раненько захожу его проведать, а там у него такой спор идет с фельдшером,
что сам черт ничего не разберет! Фельдшер говорит, что у Макара насморк
оттого, что он простудился, когда ночью сидел возле открытого окна на
сквозняке, а Макар стоит на том, что насморк у него оттого, что пуля
носовой нерв затронула. Фельдшер спрашивает: "Как же пуля могла носовой
нерв затронуть, ежели она прошла выше уха и обожгла висок?" А Макар ему
отвечает: "Это не твое дело, как затронул, а факт тот, что затронула, и
твое дело лечить этот нервный насморк, а не рассуждать о том, чего не
знаешь".
Макар упрямый, как черт, а этот старичишка фельдшер и того хуже. "Вы
мне голову вашими глупостями не забивайте, - говорит он. - От нервов у
человека одно веко дергается, а не два, одна щека дрыгает, а не две.
Почему же в таком разе у вас насморк не из одной ноздри, а из обеих
свищет? Ясное дело - от простуды".
Макар помолчал самую малость, потом спрашивает: "А что, ротный лекарь,
тебя когда-нибудь по уху били?"
Я на всякий случай к Макару поближе подсаживаюсь, чтобы вовремя
схватить его за руку, а фельдшер - совсем наоборот: подальше от него
отодвигается, уже на дверь поглядывает и говорит этак неустойчиво:
"Не-е-ет, бог миловал, не били. А почему вас это интересует?"
Макар опять его спрашивает: "А вот, ежели я тебя ударю кулаком в левое
ухо, думаешь, в одном левом ухе у тебя зазвенит? Будь спокоен, в обоих
ушах трезвон будет, как на пасху".
Фельдшер встал со стула, бочком, бочком подвигается к двери, а Макар
говорит: "Да ты не горячись, садись на стул, а вовсе не собираюсь тебя
бить, а объясняю просто для примера. Ясно?"
А с чего бы этот фельдшер стал горячиться? Он опаски ради было подался
к двери, но после Макаровых слов сел на самый краешек стула, а на дверь
все-таки нет-нет да и глянет... Макар сжал кулак, рассматривает его со
всех сторон, будто первый раз в жизни видит, и опять же спрашивает: "А
ежели я второй раз поднесу тебе этот гостинец, тогда что будет?" Опять
фельдшер встает и отодвигается к двери. Сам за ручку держится, а сам
говорит: "Глупости какие-то вы придумываете! К медицине и к нервам ваши
кулаки никакого отношения не имеют!" - "Очень даже имеют", - на это
суперечит ему Макар и опять же просит его садиться и вежливо усаживает на
стул. Но тут фельдшер ни с того ни с сего начинает почему-то ужасно потеть
и заявляет, что ему страсть как некогда и он должен немедленно удалиться
на прием больных. Но Макар категорически говорит, что больные могут
обождать несколько минут, и что спор на медицинскую тему продолжается, и
что он, Макар, надеется дать ему пять очков вперед в этой науке.
Давыдов устало улыбался, счетовод смеялся тихим, старушечьим смешком,
закрывая ладонью рот, но Разметнов, сохраняя полную серьезность,
продолжал:
- "Так вот, - говорит Макар, - ежели я второй раз тебя стукну по этому
же самому месту, то не думай, что у тебя слеза из одного левого глаза
выскочит. Из обоих брызнет, как сок из спелого помидора, уж за это я
как-нибудь ручаюсь! Так и нервный насморк: ежели из левой ноздри течет, то
должно течь и из правой. Ясно?" Но тут фельдшер осмелел и говорит: "Не
мудрите вы, пожалуйста, ежели ничего не смыслите в медицине, и лечитесь
каплями, какие я вам пропишу". Эх, как тут Макар прыгнет! Чуть не до
потолка взвился и орет уже не своим голосом: "Это я-то в медицине не
смыслю?!
Reply
ранен, два раза контужен и раз отравлен газами, на гражданской три раза
ранен, в тридцати лазаретах, в госпиталях и больницах валялся, и я же
ничего не смыслю в медицине?! Да ты знаешь, слабительный порошок, какие
меня доктора и профессора лечили? Тебе, старому дураку, такие ученые люди
и во сне не снились!" Но тут фельдшер взноровился, откуда только у него и
смелость взялась, и он шумит на Макара: "Хотя вас, говорит, и ученые люди
лечили, однако сам вы, уважаемый, пробка в медицине!" Макар ему на это: "А
ты в медицине - дырка от бублика! Ты можешь только новорожденным пупки
резать да старикам грыжи вправлять, а в нервах ты разбираешься, как баран
в библии! Ты эту науку про нервы нисколько не постиг!"
Ну, слово за слово, расплевались они, и фельдшер выкатился из Макаровой
комнатушки, как нитошный клубок. А Макар поостыл немного и говорит мне:
"Ты ступай в правление, а я малость подлечусь простыми средствами, разотру
нос жиром, и зараз же приду". Поглядел бы ты, Давыдов, каким он явился
через час! Нос у него стал огромадный и синий, как баклажан, и висит
куда-то на сторону. Не иначе он его свихнул, когда растирал. А бараньим
жиром от Макара, от его носа то есть, несет на все правление. Это он такую
растирку себе придумал... Глянул я на него - и, веришь, зашелся от смеха.
Ну, начисто суродовал себя парень! Хочу у него спросить, что он наделал с
собой, и никак от смеха не продыхну. А он ужасно серчает, спрашивает у
меня: "Ты чего смеешься, дурацкий идиот, ясную пуговицу на дороге нашел
или что? Чему ты обрадовался, Трофимов сын? У тебя ума, как у нашего козла
Трофима, а туда же, смеешься над порядочными людьми!"...
...Пошел я его проводить. До самой его квартиры молчали.
Возле калитки кинул он мне поводья, а сам пошел в хату. Гляжу, является
оттуда: через плечо у него наган в кобуре и на ремне, как полагается, а в
руках держит полотенце...
- Полотенце? - удивился Давыдов. - Почему полотенце?
- Так я же говорил тебе, что у него насморк страшенный, никаким платком
не обойдешься, а по-нашему, по-простому, бить соплю обземь он даже в степи
стесняется. - Разметнов тонко улыбнулся: - Ты его мелко не кроши,
как-никак, а он английский язык учит, нельзя же ему необразованность
проявлять... Для такого случая он прихватил вместо платка полотенце. Я ему
говорю: "Ты бы, Макар, голову забинтовал, ранку прикрыл". А он
взбеленился, орет: "Какая это ранка, черт тебя задери! Повылазило тебе, не
видишь, что это царапина, а не ранка?! Мне эти дамские нежности ни к чему!
Поеду в бригаду, ветром ее обдует, пыльцой присыпет, и заживет она, как на
старом кобеле. А ты в чужие дела не суйся и катись отсюда со своими
дурацкими советами!"...
... С тем сел верхи и поехал. Пока из хутора не выбрался, все слышно
было, как он сморкается в полотенце, будто в трубу дудит.
Reply
Reply
Leave a comment